— Да.

— Следя за соблюдением законов правительства, которое арестовало вашу жену.

— Расистские законы были вне нашей компетенции.

— Понимаю. Тогда некоторых законов. Не всех. Но вы проводили аресты?

— Преступников, да.

— А их куда посылали?

— В тюрьму.

— В конце войны? Большинство отсылали в «трудовые лагеря», не так ли?

Гюнтер ничего не ответил.

— Скажите, как вы решали, какие законы соблюдать ради национал-социалистов?

— Решал? Я ничего не решал. Я был полицейским. Выбора у меня не было.

— Понимаю. Выбор был только у фройляйн Науманн.

— Возражаю, — сказал прокурор. — Это абсурд. Ситуации были разными. Что зашита пытается предположить?

— То, что данные показания скомпрометированы от начала до конца. Это личная обида, а не советское правосудие. Вы хотите, чтобы эта женщина отвечала за преступления нацистов? У нее не было выбора. Послушайте вашего собственного свидетеля. Ни у кого не было выбора.

Осталась только одна возможная защита. Виноваты все, никто не виновен.

— У нее был выбор, — сказал Гюнтер хриплым голосом.

Защитник кивнул, довольный собой. Наконец он добился своего.

— А у вас?

— Не отвечайте, — сказал прокурор быстро.

Но Гюнтер решительно поднял голову — он ждал этого момента, даже если его не ждал Берни, другой ход мыслей. Не дать отвлечь себя даже бутылке, чтобы не дать уничтожить себя. Он смотрел прямо перед собой окаменелым взглядом.

— Да, у меня был выбор. И я тоже на них работал, — сказал он также твердо и уверенно, как держал в руке бритву. — На ее убийц. Даже после этого.

Зал в замешательстве затих. Не ответа от него ожидали, маленькой смерти, на излете, как последний вздох Лиз. Одного взмаха бритвой.

Он повернулся к Ренате.

— Мы все работали, — сказал он, на этот раз тихо. — Но вы — вы могли отвернуться. От вашей подруги. Всего лишь раз.

При этих словах она отвела взгляд, повернувшись к стенографисткам, так что ее слов почти не было слышно.

— Мне нужен был еще один человек, — сказала она, как будто это все объясняло. — Еще один.

В зале опять установилась неловкая тишина, которую на этот раз прервал судья.

— Здесь судят не свидетеля, — сказал он. — Вы оспариваете то, что он видел?

Защитник покачал головой. Теперь ему, как и всем остальным, хотелось продолжить слушание дальше.

— Хорошо. Тогда с вами все, — сказал судья Гюнтеру. — Можете идти. — Он посмотрел на ручные часы. — Встретимся завтра.

— Но у нас есть другие свидетели, — сказал прокурор, не желая терять набранного темпа.

— Вызовем их завтра, на сегодня достаточно. И в следующий раз придерживайтесь фактов.

Каких фактов, подумал Джейк. Еще одна колонка с цифрами.

Когда никто не пошевелился, судья махнул рукой в сторону зала.

— Перерыв, перерыв, — сказал он раздраженно, затем встал и жестом приказал остальным двумя судьям следовать за ним.

Джейк услышал скрежет стульев, тихое шуршанье — это адвокаты собирали бумаги. Гюнтер продолжал сидеть на своем стуле, все еще глядя прямо перед собой. Конвойные, удивленные неожиданным перерывом, слегка подталкивая, отвели Ренату от ограждения и, наставив на нее автоматы, стали выводить из зала. Джейк наблюдал, как она прошла перед судейским местом, а когда приблизилась к столу, где сидели обвинители, их глаза встретились. Она остановилась.

— Так это действительно вы, — сказала она ему своим обычным голосом. — Вы вернулись.

Конвойные, не зная, можно ей говорить или нет, стали крутить головами в поисках распоряжений. Но судьи ушли, а с ними опустел и зал.

Джейк кивнул, не зная, что и сказать. Рад видеть тебя снова? Ключицы острые.

— Я не ради себя это делала, — сказала она Джейку, не отводя от него взгляда, ожидая ответа.

Джейк опустил глаза, не зная, что сказать. Сбоку за ним наблюдал, тоже ожидая, Берни. Но что тут скажешь? Конвойный взял ее за руку. Через минуту она уйдет. Одно слово, хоть что-нибудь.

Он прибегнул к пустой вежливости тюремного визита:

— Тебе что-нибудь принести?

Она еще какое-то мгновение разочарованно смотрела на него, а потом качнула головой. Русский снова заговорил, теперь настойчивее. Конвойные оттолкнули ее от стола.

Джейк не трогался с места, пока зал совсем не опустел, только из коридора доносился шум голосов. Гюнтер все еще сидел на месте. Когда Берни подошел к нему, он бросил на него взгляд, затем отодвинул его рукой в сторону, чопорно встал и размеренным шагом пошел к Джейку.

— Я подвезу вас, — сказал Берни, но Гюнтер отмахнулся. На секунду он остановился у стола.

— Я поговорю с Вилли, — сказал он Джейку и зашагал из комнаты.

Подошел расстроенный Берни и стал складывать папки в портфель.

— А вы? — спросил он.

Джейк взглянул на него.

— У меня джип. — И встал, собираясь уйти, но потом обернулся. — По-прежнему считаете, что у всех историй один конец? — спросил он.

Берни сунул последнюю папку в портфель.

— У истории Марты Бен — да.

Выйдя на улицу, Джейк не пошел на Алекс, где стояли припаркованные машины, а свернул на боковую улочку. Он был слишком ошеломлен и не хотел видеть ни Рона, ни остальных, которые обменивались мнениями. Гюнтер уже исчез где-то в развалинах. Пройтись — только чтобы развеяться. Но зал суда не отпускал его, цепляясь мертвящей рукой за плечо. Вот что остается в конечном счете. Джейк огляделся. На улице никого, даже детей, обычно лазающих по кирпичам. Налеты и здесь сделали свое черное дело — ни одной уцелевшей стены, в воздухе висела едкая пыль. Над глубокой воронкой от бомбы, наполненной стоками из прорванной канализации, жужжали мухи. Но отрава просачивалась в Берлин годами. Когда Ганс Беккер сказал Ренате о матери? В тот момент, когда они были в постели? Обыденная жизнь — и та полна гадостей. Официантка принесла счет, хотя все знала. И так изо дня в день. Впервые Джейк подумал, что Бреймер, возможно, и прав — эту пустошь они заслужили. Библейское возмездие, чтобы раз и навсегда уничтожить отраву. Но она все еще оставалась здесь, наполняя гигантскую яму густой жижей.

— Уры.

Напугал его русский, появившийся ниоткуда.

— Уры, — повторил солдат, показывая на руку Джейка.

— Часов нет.

Русский осклабился.

— Я-я, уры, — сказал он, тыча пальцем в старые часы «Булова» на запястье Джейка. Русский вытащил из кармана пачку банкнот и протянул их Джейку.

— Нет. Проваливай.

Тяжелый угрожающий взгляд. Кровь ударила Джейку в голову, внутри захолодело от страха. Пустынная улица. Все произойдет легко и спонтанно, как стрельба по крысам. Еще один инцидент. Но русский разочарованно отвернулся, сунув банкноты обратно в карман.

Джейк стоял и смотрел, как он уходит. Дыхание выровнялось, но улица, казалось, стала еще пустыннее. Рыночной толпы здесь не было. Если Гюнтер прав, если мишенью был он, сейчас его очень легко убрать. Нет даже свидетелей. Если б они того хотели. Он стоял, не шевелясь, еще какой-то миг. Опять Потсдам. Смертельные наперстки: убийца известен, а кто жертва — нет. Их трое. Что если жертвой был он? Его рука непроизвольно потянулась к бедру. Хорошо бы иметь пистолет. Правда, Лиз он не помог. Джейк замер. Но в тот день она его не взяла, ковбойской кобуры на ней не было. Где она? Отослали в Уэбстер-Гроувз? Он попытался вспомнить, как Рон в ее комнате складывал одежду. Пистолета не было. А это важно? Что-то тут не так.

Он взбудораженно смотрел на залитую жижей воронку. Пройдись по пунктам. Сыграй в наперстки по методу исключения. На рынке нас было трое. Заказали, естественно, одного. Но зачем кому-то убивать Лиз? Остаются двое. Один из них уже может принимать посетителей на Гельферштрассе. Он развернулся и пошел назад по улице, все еще держа руку на бедре. Когда он подошел к джипу, другой русский, читавший газету, бросил на него тревожный взгляд и отошел в сторону, будто у него действительно был пистолет.