— Пошла к черту.

В квартире царил бардак переезда. Все лежало как бы не на своем месте. В следующей комнате Джейк заметил незаправленную кровать и гардероб с распахнутой дверцей. На абажуре лампы висел шарфик, создавая красный полумрак.

— Милая девушка, — сказал он.

Лина подошла к лампе, сняла шарфик и упала в мягкое кресло, как будто осмотр комнаты утомил ее.

— Таких, как она, были сотни. — Она закурила сигарету. — Думает, что я проститутка. Тут как раз этим и занимаются?

— Это квартира. Тебя тут никто не побеспокоит. — Он бросил взгляд на улицу, задернул шторы.

Она криво усмехнулась, разглядывая сигарету:

— Мама была права. Она сказала, если я поеду в Берлин, то кончу именно так.

— Я найду другую квартиру, если эта тебе не нравится.

Она оглядела комнату.

— Да нет, хорошая площадь.

— Когда приберемся, будет еще лучше. Ты даже и не вспомнишь, что она была здесь.

— Жидовские руки, — сказала она задумчиво. — В школе была одна такая девчонка. Не нацистка, просто девочка. А как от этого очиститься? — Она затянулась, рука слегка дрожала. — Знаешь, когда пришли русские, они заставили нас смотреть фильмы. О лагерях. Немцы, говорили они, вот что творилось от вашего имени. Представляешь, они вытворяли это от моего имени. И что теперь? Это тоже моя вина? То, что творилось.

— Никто так не говорит.

— Говорят. Это натворили немцы, вот что все говорят. А ты знаешь, кто-то это делал. Кто-то вытворял все это. — Она подняла взгляд. — Кто-то создал оружие — а это, может, еще хуже. Немецкий народ. Даже мой брат. Он приезжал в отпуск, как раз перед тем… И знаешь, что он сказал? Что там, в России, ужас что творится, но об этом никто не должен знать. А я подумала, какими делами занимается Петер? Такой мальчик, как он. А теперь я даже рада, что не знаю. Мне не нужно думать об этом. Чтобы он там ни натворил.

— Ну, может, он этих дел и не совершал, — сказал тихо Джейк. Он сел рядом с ней. — Лина, ты это к чему?

Она стала тушить сигарету, возбужденно тыча окурком в пепельницу.

— Я точно так же не хочу знать, чем занимался Эмиль. Чтобы не думать о нем так. Я не хочу знать, что там в документах. Его формулы. Может, они делали что-то страшное, создавали оружие, но он был моим мужем. Знаешь, когда он приехал в Берлин, я думала, что спасаю его. Уезжай, сказала я ему, пока не поздно. Я сказала это ради него. А теперь ты…

— И что я теперь?

— Делаешь из него преступника. Из-за того, что он работал на войну. Но этим занимался и мой брат. Этим занимались все, даже твой полицейский. Кто знает, чем они занимались? От моего имени. Иногда я думаю, что больше не хочу быть немкой. Разве это не ужасно? Не желать быть тем, кто ты есть. Я не хочу знать, чем они занимались.

— Лина, — сказал он терпеливо, — документы здесь. Их уже видели. Эмиль сам их передал. Там не о нем.

— Тогда зачем ты хочешь увидеть их?

— Потому что я считаю, что они могут рассказать нам о человеке, которого убили. Он торговал информацией — что там еще можно было продать? Теперь понятно? — спросил он спокойно, словно убеждая ребенка.

— Да.

— Тогда почему это тебя беспокоит?

Она опустила глаза:

— Не знаю.

— Дело в квартире. Мы переедем.

— Дело не в квартире, — вяло сказала она.

— Тогда в чем?

Она сложила руки на коленях.

— Он приезжал в Берлин за мной. — Она подняла глаза и неуверенно, опустошенно повторила: — Он приезжал за мной.

Джейк накрыл ладонью ее руку.

— Я тоже приехал за тобой.

— Проблема в перекрестных ссылках, — говорил Берни, шагая мимо рядов картотек. — Сюда просто все скинули, а мы теперь сортируем. Личный архив Гиммлера вон там, общий архив СС тут, но иногда, если документы за какие-то даты отсутствуют в одном архиве, можно попробовать поискать в другом. Вы знаете, что считать личным архивом, а что — нет? Допустим, папки Брандта были зарегистрированы правильно. Чего вы утверждать не можете. Они начали участвовать в ракетной программе в сорок третьем, так что все это можно не смотреть. — Он обвел рукой полкомнаты. — Программа получила обозначение А-4, поэтому мы пытаемся хранить все вместе в разделе А-4, но, как я уже сказал, надо перепроверять. Прошу, — сказал он, выдвигая ящик, — приятного чтения.

— И здесь может быть то, что передал Брандт?

— Только часть. Источники не указаны. Но если они от него, то будут здесь. Научные документы, конечно, находились в Нордхаузене. Фон Браун прятал их — думаю, в какой-то старой шахте, — так что ВИАТ заполучил их, но вам же нужны только документы Брандта, правильно?

— Правильно.

— Тогда ищите здесь, — сказал он, похлопав по ящику.

— Боже, — сказал Джейк, оглядывая длинный ряд папок.

— Да, знаю. Они так были заняты, прикрывая задницы, что остается только удивляться, как они находили время воевать.

— Армия есть армия. Они только этим и живут, верно? Я бы не хотел лезть в дела наших военных.

— Есть некоторая разница, — сказал Берни. — Когда устанете, посмотрите вон там досье авиационных медиков. Хотите знать, сколько нужно времени, чтобы человек замерз до смерти? Там есть все — температура крови, давление, вплоть до последней секунды. Все, кроме криков. Если потребуется помощь, я внизу.

Но по крайней мере в первых досье были обычные документы: служебные записки, кадровые распоряжения, сводные отчеты, — то, что можно отыскать в любых служебных папках компании «Американские красители» в Ютике, за исключением фирменных бланков СС. Бумажный след бюрократического переворота с использованием троянского коня, полного работяг. Пенемюнде[78] начали строить иностранцы, пригнанные сюда на работу, но к июлю 43-го нужды программы возросли, а дополнительные рабочие руки могло обеспечить только СС — хэфтлинге, арестованные, дипломатический термин для заключенных в лагерях смерти. После первой заявки — роковой сделки — пошли настоящие досье, пухлые от дат и событий. Шквал бумаг между начальниками департаментов, которые старались использовать ситуацию. 7 июля — показ программы А-4 Гитлеру. Он впечатлен. 24 июля — массированный воздушный налет на Гамбург. 25 июля — А-4 присвоена категория первоочередной программы по производству ракет, оружия возмездия. 18 августа — Пенемюнде бомбят; 19 августа, как за днем наступает ночь, Гитлер отдает приказ Гиммлеру предоставить заключенных для ускорения производства. Три дня спустя, 21 августа, Гиммлер берет на себя руководство строительством нового производства в Нордхаузене, подальше от бомбардировок. 23 августа прибывают первые рабочие, конь прошел в ворота.

В следующих папках описывалось, какими ускоренными темпами строилась пещера Аладдина, которую выгрызали в скальной породе, чтобы разместить там огромный подземный завод. Папка за папкой с изложением ошеломляющих подробностей проекта, еженедельные отчеты о ходе строительства, новые лагеря для рабочих. По мере того как глаза Джейка стекленели от просмотра ежедневных учетных карточек, передним постепенно вырастал целый город. Об этом говорил сам масштаб цифр. Десять тысяч рабочих. Два гигантских тоннеля, уходящих на две мили в глубину горы. Сорок семь поперечных штолен, каждая длиной с два футбольных поля, с каждым днем — все больше. Так, наверно, в свое время строили пирамиды. Фактически тем же способом. Десять тысяч были рабами. Никакого упоминания о том, сколько умерло — можно было только догадываться по заявкам на замену, обеспечиваемой бесконечными поставками Гиммлера. Весь ужас проекта был скрыт за инженерными расчетами и ежемесячными контрольными цифрами. В Берлине отчеты датировали, ставили печати и отправляли в архив. Видел ли их Эмиль там, в Пенемюнде, когда ученые собирались вечером за чашкой кофе обсудить траектории?

Тем временем, страница за страницей, тоннели росли, ракеты строились, количество лагерей увеличивалось, и, наконец, 8 августа 1944 года состоялась официальная передача: Ганс Каммлер, генерал-лейтенант СС, заменяет Дорнбергера на посту руководителя программы. Теперь ученые и их чудо-ракеты принадлежат Гиммлеру. Раздаются награды. Джейк пробежал взглядом памятную записку о церемонии награждения. Пенемюнде — не Берлин; фамилий не было; особый завтрак. Подали шампанское. Произошел обмен тостами.