— Утро вечера мудрёней, — заявил Эйно, видя, как к месту событий подъезжает «скорая». Разумеется, все трое уже накинули на себя иллюзорку, точнее, вариант под названием «серое безмолвие», когда можно оказаться на сцене перед огромной толпой — и тебя все равно никто не заметит. — Поехали-ка обратно, на Петроградскую. Или ты, Ред, хочешь узнать, не оставил ли и этот прощального письма?

— Что-то не думаю, — покачал головой Редрик. — Вот он, надо думать, к самоубийству не готовился. Понять бы другое…

— Что именно?

— Не связано ли это с нашим появлением? Или он просто решил подстраховаться?

— Если здесь как-то замешан Кари, можно ждать чего угодно. Но, похоже, его тут просто нет. А отдать такой приказ из Запределья не мог бы и я. Так что, Ред, будем действовать по принципу «лев в пустыне». Пока это все, что нам остается.

Вена,

декабрь 1989 г.

Потолок, белый безо всяких украшений потолок — вот что увидел Редрик, когда очнулся. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, не двигаясь и просто глядя в этот белый потолок. Боли не было, была слабость во всем теле — и, пожалуй, больше ничего.

Он вспоминал. Черные пятна, зомби… Все это было чем-то нереальным, вроде сна. Но кто же и как вытащил их из Запределья? Он осторожно повернул голову. Это была больничная палата — небольшая, но очень уютная. Зеленые занавески на окнах, столик с телевизором, тумбочка, — на ней Редрик заметил свои вещи, те, что оставались в гостинице.

Сколько же времени прошло? Где Эйно, где остальные? Было ли покончено с диктатором? В окончательной победе Редрик почти не сомневался. Но где он? В Михайграде или где-то еще.

— Простите, мы пропустили момент, — дверь открылась, вошла медсестра в светло-зеленом халате.

Говорила она по-немецки, на языке, который Редрик понимал через два на третье.

— Где я нахожусь? — это было первым, что он сказал. Голос показался Редрику каким-то чужим, незнакомым.

— В Вене, в частной клинике, — сестра назвала фамилию профессора, которая ничего Редрику не говорила. — Ваши коллеги очень переживали за вас…

— Что — там? — спросил он. — Что в Михайграде?

— А, — сестра наморщила личико, словно бы припоминая, что надо отвечать. Должно быть, новостями она не интересовалась. — Я же знаю, вы оттуда. Все в порядке — диктатор казнен, там сейчас сменилась власть. Больше не стреляют…

— Понятно, — проговорил Редрик. — А какой сегодня день? Сколько я уже здесь?..

Если диктатор казнен, то могло пройти много времени.

— Уже давно, очень давно, — вздохнула девушка. — Сегодня двадцать третье декабря, скоро Рождество… У вас было очень тяжелое поражение — малоизвестный яд, ожоги… Но вы не беспокойтесь, все уже в порядке. Ваши друзья говорили, что так и должно быть, что вы придете в себя не раньше Рождества.

— Понятно, — Редрик проговорил это спокойным голосом, но тут же вздрогнул от ужаса. Еще чуть-чуть — и будет Новый год, а Ася…

— Если мне уже лучше, когда меня отпускают? — спросил он.

— Отпускают?.. — непонимающе взглянула на него девушка. — То есть как… Вам надо будет лечиться довольно долго. Если вы беспокоитесь о плате, то она внесена. Потом нужен курс реабилитации…

Спорить и возражать этой девушке было глупо. Редрик замолчал. Он еще успеет поговорить с доктором, доказать, что лучший курс реабилитации — это усадить его на самолет Вена — Ленинград. Хоть прямо сейчас.

— Да, я совершенно забыла, — сестра указала на его тумбочку. — Здесь письма — для вас. И еще, — она подала ему его запасной свитер. На нем что-то блеснуло.

— Что это?

К свитеру была приколота небольшая восьмиконечная звездочка — с пробитым знаменем в центре. Орден «Знамя революции», как прочел Редрик в дипломе, поданном сестрой. «Юрьеву Роману Игоревичу» С ума можно сойти — он уже почти что забыл об ОФИЦИАЛЬНОМ имени. А вот Эй-но — помнит.

Эйно помнил и о многом другом. К вещам Редрика было приложено два письма. Одно — большое и подробное — от шефа «Умбры».

— Вот только я не смогу это вам прочесть, — засуетилась девушка. — Они написаны…

— По-русски, я думаю, — улыбнулся Редрик. — Только зачем, я сам прочту.

— Но почерк очень мелкий, а перенапрягать зрение вам нельзя…

— Ничего, как-нибудь. Зрение у меня хорошее.

«…Ох, и задал же ты нам работы! Думаю, когда ты будешь читать, этих тварей из Михайградского Запределья уже перебьют. Мне самому пришлось на них взглянуть — впечатляет. Что до Мирэлы, то она держится молодцом, рвется выполнять задания в Запределье и очень возмущается, почему это старшие коллеги не пускают ее изничтожать Хранителей Покоя Богов. Это ведь она вытащила тебя без чьей-либо помощи! Можешь себе такое вообразить? Я — не мог. Зато очень правильно сделал, что вас тогда вместе отправил. Надеюсь, теперь ты со мной спорить не будешь.

Да, есть тьма новостей — диктатора прикончили, как именно — расскажу при встрече, это было нечто! Его же сперва поймать пришлось, как ты знаешь. Товарищ Василэ Шеху наградил нас всех орденами — едва ли не первыми номерами, я с трудом его упросил не печатать указ в газетах. Сейчас здесь до черта наших, собрался весь высший европейский свет, есть даже японцы с американцами. И все, заметь, восхищаются — как ты думаешь, кем? Тобой! Даже завидно.

Наши австрийские друзья решили устроить тебя в клинику получше. Будут тебя навещать. На Новый год им даны указания провести небольшую спецоперацию по поводу тайного пронесения горячительных напитков и празднования в духе австрийско-советской дружбы. Можешь не беспокоиться, они выполнят все что надо на уровне. Думаю, к тому времени ты в себя придешь.

А в начале января будешь в Ленинграде. Да, чуть не забыл главное указание — не самовольничать!..»

В начале января?

Редрик уселся на постели. Нет, ничего подобного! Ведь Ася ждет его к Новому году! Какая, к черту, клиника?!

Второе письмо было коротеньким — от Мирэлы. С ужасающими ошибками, зато — по-русски. Она просила поскорее поправляться, говорила, что считает себя ученицей Эй-но «и Вашей, таварэщ Ред».

Больше, в общем-то, ничего, но записка была очень трогательной.

Значит, говорите, не самовольничать? Редрик улыбнулся. Нет уж, придется. Думаю, из О.С.Б. за такое не выгонят? Уж после всего, что случилось… Впрочем, можно еще и с доктором поговорить: может, скажет — выметайся, мол, у нас тут Рождество вот-вот, а тут — ты. Ведь самочувствие-то неплохое, зачем Эйно перестраховывается? Ему нужно быть рядом с Асей, вот тогда-то и станет лучше! Где ж еще можно выздороветь, если не рядом с ней?! И потом — Эйно ведь не в курсе. Придется рассказать, конечно. Поймет, куда он денется.

Появился доктор, провел осмотр, улыбаясь, пожелал выздоравливать. Оказалось, что нога у Редрика до сих пор даже не в бинтах, а в каком-то быстро застывающем аэрозоле. Зрелище было мерзким и жутковатым, но боли почти не чувствовалось. Да и рука более-менее двигалась. Правда, оставалась слабость, но это было вполне переносимо.

— Даже не думайте! Что с того, что можете ходить? Можете, конечно, но пока — плохо, — строго заявил доктор, едва Редрик задал вопрос о скорой выписке. — Здесь — пока что ваш дом, так и знайте. И потом — зачем вы так рветесь в Россию? Ведь там, как я знаю, голодают…

Фраза Редрика о том, что у доктора немного неверные сведения, была пропущена мимо ушей. Судя по всему, эскулапу было очень любопытно узнать о некоторых подробностях организма своего пациента «из первых рук». Но, как предположил Редрик, это любопытство очень сильно отрегулировали хорошей оплатой.

— Тогда возможно ли мне позвонить домой? — спросил обескураженный Ред.

— Да. Конечно, — кивнул доктор.

Редрик припомнил код, набрал номер. Ася не отвечала — шли длинные гудки.

В первый момент он подумал, что ничего особенного не происходит — она могла куда-то выйти. Но через полчаса он позвонил снова, потом еще и еще — и ничего. Гудки повторялись снова и снова.