— Судебный процесс по обвинению в разграблении на родного достояния и массовых убийствах объявляю открытым, — холодно и деловито начал председатель трибунала. — Подсудимый, ваше имя?

Леон Андруцэ поднялся, слегка подался вперед:

— А вы меня в первый раз видите, председатель?

— Ваше имя? — повторил судья.

— Да ты сука, вчера пятки ему лизать был готов! — выкрикнула со своего места Зоя. — И еще будешь, попомни мои слова!

— Подсудимая, вам вопросов не задано! — Судьи и прокурор были проинструктированы сохранять спокойный тон, что бы ни произошло.

— Я отказываюсь отвечать на вопросы этих комедиантов! — обратился Леон Андруцэ, повернувшись к камере.

И это было хорошо — с формальной частью покончили тут же.

— Подсудимые Георге и Зоя Андруцэ отказались отвечать на вопросы. Слово предоставляется генеральному прокурору…

Диктатор теперь молча смотрел на единственного человека, которого отметил в зале суда. Остальные, казалось, были для него просто безгласными тенями. Он улыбался, улыбался торжествующе.

А Эйно старался ни единым движением не выдать своей растерянности и тяжелых мыслей. Что с Редриком? Перед выездом на суд он звонил в госпиталь, там ответили — состояние ухудшается. Эйно должен быть там, а не в этом зале. Конечно, сейчас в том госпитале дежурят сотрудники О.С.Б. из числа охранявших Дворец эдельвейсов. Конечно, врачи будут делать все возможное, да и не только они. Но тревога не отпускала, становясь все сильнее и сильнее.

«Мы ответственны за тех, кого приручили, — вспомнил Эйно фразу классика. — Вот только еще есть долг. Сент-Экзюпери это знал, оттого и погиб так рано…»

Но внешне Эйно выглядел таким же, как в момент поимки беглецов. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

— Согласны ли вы с обвинительным заключением? — произнес суконным голосом судья.

— Это с каким? — насмешливо осведомился Леон Анд-РУЦэ. — Не с тем ли, в котором будете обвиняться вы? Тогда — очень даже согласен. Только вы до него не доживете. Вас прежде растерзает верный мне народ. И будет прав.

— Суки, подлые клеветники! — поддержала его жена. — Вам легкой смерти не будет! — Она брызгала слюной, солдаты едва удерживали ее на скамье подсудимых. Казалось, ошалевшая баба готова их перекусать.

Адвокат что-то быстро пробормотал, его никто не слушал. Всем было ясно одно — процесс надо заканчивать, и побыстрей.

— Заслушав обвинительное заключение и материалы следствия, военная коллегия верховного суда Констанцы пришла к выводу о виновности подсудимых. Подсудимый Леон Андруцэ приговаривается к смертной казни через рас стрел.

Все же Василэ Шеху и те, кто готовил трибунал, хотели дать вздорной хабалке небольшой шанс спасти свою шкуру. Но ее последнее слово — очень краткое и выразительное — оказалось воистину последним:

— Да идите вы все!..

Судья и прокурор переглянулись.

— Подсудимая Зоя Андруцэ приговаривается к смертной казни… Приговор может быть обжалован…

«И где он ТАКОЕ отыскал?! — думал с раздражением Эйно. — На какой помойке, в каком портовом кабаке?»

— То, что вы говорите — ложь. Вас будет судить народ, — заявил Андруцэ. И спокойно уселся, поглядывая на Эйно. Вот и отлично, думаешь, осудил? Ну-ну, брось, придется подождать некоторое время, таков порядок. Будет об жалование, будет камера смертников — что, конечно, нехорошо, но и оттуда можно управлять людишками. Да и этого не потребуется — только выведете на воздух, и узнаете, кто, кого и к чему присудил.

Глаза Эйно сузились, и, видимо, диктатор кое-что понял. Приговор был окончательным, а обжалование — скорее всего, ложь.

— Судебное заседание закрыто, вывести подсудимых из зала.

Диктатора провели совсем рядом с Эйно. И шеф Темных услышал тихое:

— Ты будешь жить долго. И с этого дня не узнаешь покоя… Во дворе уже ждал взвод солдат. Чем именно зарядили

оружие по требованию Эйно, солдатам незачем было знать: серебряные пули могли вызвать самые нежелательные подозрения. В стороне стоял кинооператор, нервно прохаживались Василэ Шеху и еще несколько человек из Совета спасения. Когда из ворот вывели бывшего диктатора и его жену, которая, несмотря на свою бурную молодость, решила быть с мужем до последнего (а скорее всего, просто так до конца и не поняла, что этот процесс — вовсе не фарс), офицер приготовился отдать команду. Но и этого не потребовалось. Многие из солдат потеряли своих друзей в боях с войсками диктатора. Они очень любили великого вождя и президента, были благодарны ему за всё.

Выстрелы загрохотали почти сразу же…

— Вот и все, — тихо сказал побледневший Василэ Шеху.

— Кажется, да, — откликнулся Эйно.

Душа несчастного паренька, на котором не было вины и у которого не было выбора, оказалась освобожденной. Рай, ад, круг перерождений — да какая, собственно, разница, лишь бы душе не быть рабом такие долгие-долгие годы, что гораздо хуже просто смерти. Но что теперь оставалось от того, кто был Леоном Андруцэ?

Эйно первым заметил происходящие перемены.

— Нет, еще не все закончилось!

Он быстро оказался рядом с трупом диктатора, который лежал в заасфальтированном дворике, прямо у открытых дверей. И этот труп начинал дымиться!

Еще миг — и в синих и оранжевых языках пламени скорчилось что-то, едва ли напоминающее человека.

Глухо вскрикнул кинооператор, выронив камеру, солдаты попятились от происходящего.

— Что это, что? — воскликнул Василэ Шеху.

— Это то, о чем я вас предупреждал, — сказал Эйно, не оборачиваясь. — Теперь-то хоть верите?

Еще мгновение — и на земле остался лишь один труп.

— И что теперь с этим делать? — председатель Совета был в растерянности, ничего подобного он не ждал.

— Во-первых, кое-что уже сделано. Солдаты, судьи — никто ничего не помнит. С кинопленки все будет удалено. Дальше — дело техники. Найдете в морге подходящий труп, загримируете, снимете на пленку, потом можно будет сказать, что оператор случайно уронил камеру. Придумаете что-нибудь, — Эйно отмахнулся.

— Но, Всеволод Рогволдович…

— Я в этом — не помощник, уж простите. Мне — пора. А вам «промывание мозгов» не устрою — надеюсь на наш уговор. Можете радоваться — его проклятие адресовано не вам.

Все-таки председатель Василэ Шеху и его люди выполнили работу довольно халтурно, хотя их не следует в этом винить. Слишком много было у них работы, слишком быстро пришлось всё выполнить. Кривотолки поползли не сразу, их приурочивали к свободным выборам, причем не раз. Якобы одежда у расстрелянного диктатора не та, да и выглядит он чуть-чуть иначе — на процессе и после расстрела. А где сама сцена расстрела? Говорите, у оператора задрожали руки? А мы вам, что характерно, верим!..

Но Эйно было сейчас не до того.

Как можно скорее успеть в госпиталь — вот что он должен был сделать первым догом.

«Ты будешь жить долго. И с этого дня не узнаешь покоя…» Предсмертные проклятия сбываются почти всегда. И Эйно отлично это знал.

Санкт-Петербург,

наши дни

Кари не зря считал свое место обитания идеальным убежищем. Во-первых, это все же исторический центр. А в центре — хоть в Запределье, хоть на Оборотной Стороне — жить гораздо проще и удобнее. Разве не так? Все под боком!

Но и это не было самым главным. Когда летом начались неприятности с О.С.Б. (видимо, они в очередной раз перессорились с магами из СВА и решили принять все меры предосторожности), у Витебского и на Обводном появились их патрули. И все те, кто не был в ладах с законом, очень быстро оставили территорию, прилегавшую к Витебскому. А на кого оставили?

Ну, это понятно.

Кари, увидя впервые патрули, тоже решил, что пора уходить. И ушел бы, сделал бы такую глупость — но что-то его в тот момент остановило. Видимо, интуиция.

Где лучше всего спрятаться от охранителей закона? Лучше всего — у них под носом! Вот уж здесь вряд ли кто-то станет его искать. К тому же, его дом стоял во дворе-колодце, он был виден через арку, но никто не обратит на него особого внимания. Из арки он выглядел, как вполне обыкновенная нежилая пристройка.