Передышка: выбирать блюдо, водить по строчкам опьяневшим пальцем. Мне можно есть что угодно! В радости, в свете его глаз – можно. Заказ: она не помнит, что выбрала, это неважно. Они здесь друг ради друга, чтобы видеть, как другой ест. Они поднимают бокалы, Каспер наклоняется – они будут целоваться?

– Андреа, – произносит он, – я должен кое в чем признаться.

Вид у него неожиданно серьезный. Она держит бокал за ножку.

– Я все это время любил тебя. С самой первой встречи.

Ей хочется крикнуть «Я ТОЖЕ», но у нее, кажется, нет голоса. Все так нереально, и губы словно слиплись.

– А Ребекка? – выдавливает она из себя, быстро запивая слова вином.

– Я надеялся, что смогу полюбить ее. Но не смог… перестать думать о тебе, и вот… – Он отнимает ее руку от ножки бокала. – Это и не выбор вовсе. – Взгляд вниз, взгляд вверх, на щеках красные пятна. Губы слегка дрожат, выговаривая: – Все это время я хотел только тебя.

Взрывы счастья – существуют ли они? Андреа кажется, что существуют, но только внутри. Внутренние взрывы – но ведь от счастья невозможно погибнуть? Она почти плачет от наполнившего ее тепла. Хочется ликовать – все это досталось ей! Никаких «тьфу-тьфу-тьфу». Никаких «пока». Ей достался Каспер (ведь так?) – наверное, она все сделала правильно. Она же достойна его, не так ли? Конечно. Она сидит здесь, он произнес эти слова, они выпили почти две бутылки и… дальше невозможно. Его взгляд, его рот…

Губы Андреа на губах Каспера – или наоборот. Осторожные языки. Господи, они же ждали этого! Поцелуй непостижимо прекрасен, и вот приносят еду, и они ненадолго прерываются, и совершенно не важно, что лежит на тарелке – все вкусно, у всего вкус Каспера, а для опьяненных и влюбленных нет границ. Только счастье. Только? Счастье?

Ну конечно же, оно есть – счастье. Оно есть в комнате Андреа: сначала дверь, на ней имя. Затем прихожая, в которой два глубоких шкафа (один для одежды, другой для пылесоса и прочего) и два входа: один на кухню, другой в гостиную-спальню. На кухне желтые стены и обычные вещи вроде холодильника, морозильной камеры, буфета и шкафчика с посудой. У окна стоит письменный стол, а за окном уже нет соседа с зеленой лампой: он переехал. По гравиевым дорожкам ходят разные люди, а на лужайке под балконами почти всегда пусто. В гостиной-спальне кровать за десять крон (на ней три матраса и множество разноцветных подушек), что-то вроде обеденного стола и четыре стула, два кресла в цветочек, мольберт, книжная полка, телевизор, а на стенах – картины Андреа. Картины ничего не изображают: это просто взрывы цвета, колышущиеся линии. Марлону больше всего нравится на кровати или в одном из шкафов. Андреа лучше всего за письменным столом или на полу в кухне, хотя теперь все иначе.

Лежать в объятиях на кровати в доме, который принадлежит ей. Она лежит в собственной одежде, в объятиях, которые не разомкнуть и которые принадлежат Касперу, который хочет поцеловать Андреа в лоб и в волосы, и она не обжиралась уже три дня.

Вместо этого – таблетки. Вокруг слишком много цветов, и просто рисовать картины уже недостаточно. Правда, она рисует днем, когда рядом нет Каспера, который теперь проходит практику в каком-то учреждении для музыкальной молодежи, и иногда ему нужно репетировать, и тогда все в порядке. Она рисует и пишет, кормит Марлона и слушает записи Building Burst, дожидаясь Каспера.

Он приходит, и вот тогда начинается «слишком». Не только цвета – через край, но и все остальное: она не знает, куда себя девать, когда он в ее комнате. Она не может просто лежать, тесно прижавшись, и принадлежать ему – не получается, она злится и думает, что лучше бы он вовсе ушел, потому что она не выносит этой устрашающей качки. У Андреа внутри парк аттракционов, но ей не нравится кататься на каруселях, ей бы просто любоваться блеском огней – остальное излишне. Он – в постели – ждет – ее! Она бродит вокруг, из комнаты в кухню и обратно. Запирается в туалете, умывается холодной водой, подкрашивается еще немного, но не слишком сильно: нельзя, чтобы он думал… что она… в общем…

– У меня такое чувство, что ты не хочешь, чтобы я был здесь, – произносит Каспер посреди этого счастья, но это неправда, это совсем не так, и она не знает, как решиться подобрать слова и объяснить, что это совсем, совсем не так, и поэтому она проглатывает все таблетки сразу.

– Ну конечно же, хочу! – кричит она, дрожа и запивая таблетки водой; еще пара минут на кухне. Пытается дышать так, как учат, – животом. Идет к Касперу, который лежит на ее кровати, на ее кровати, и ждет. Разве это возможно? Неужели он и вправду ждет ее?

Наконец-то – таблетки, и она ложится рядом, тесно прижавшись, и это на самом деле прекраснее всего на свете. Боуи поет, и Каспер говорит, что эту песню он посвящает Андреа. Боуи поет: «As long as we’re together, the rest can go to hell, I absolutely love you, but we’re absolute beginners, with eyes completely opened, but nervous all the same»[10]. Просто лежать и чувствовать, как колотится счастье и как осторожно и огромно двигаются его руки; она смотрит на него. Боуи поет ей слова Каспера: «If our lovesong could fly over mountains, could laugh at the ocean, just like the films»[11]. Андреа смотрит на этого странного человека – Каспера, и таблетки в желудке придают уверенности в близости. Нет, ей не страшно, она с абсолютным спокойствием смотрит в его серо-зеленые глаза и спрашивает:

– Хочешь жениться на мне?

Каспер смотрит на нее – интересно, что он видит, интересно, что он думает, поворачиваясь к ней, обнимая ее за плечи, гладя ее по щекам и отвечая с серьезным видом:

– Да, Андреа, хочу.

Произносит эти слова без тени сомнения и улыбается так широко, что светло-зеленые глаза превращаются в щелочки. Они целуют друг друга. Это великое мгновение. Боуи поет: «But if my love is your love we’re certain to succeed»[12]. И тогда Андреа охватывает паника. Несмотря на таблетки – сокрушительная паника. Ей хочется вырваться из его объятий, и она освобождается – очень осторожно улыбаясь. Это непостижимо.

– Я люблю тебя, – говорит она, чтобы снова не напугать его. Мурашки по всему телу. Неужели ему не страшно? Надо спросить потом. Потом набраться храбрости и спросить. Она идет на кухню за шляпной коробкой: пара таблеток – и все будет в полном порядке, она же, черт побери, счастлива! Она сделала предложение (Господи, неужели?), а он (ангелы небесные!) ответил «да».

Андреа выжидает. Смотрит на свои руки: они дрожат. Пусть перестанут. В животе возникает огромный ком, подкатывает к горлу и собирается взорвать лицо – нельзя! Не сейчас. Она стремительно теряет высоту. В голове крик: «Ты недостойна этого! Как ты не понимаешь, что скоро все закончится! Он бросит тебя».

Еще две таблетки.

– Что ты делаешь? – радостно кричит он из комнаты. Кричит ей.

– Я скоро приду, только выпью воды. – Она открывает кран, стоя спиной к холодильнику. Затем распахивает дверцу и протягивает внутрь руки, потом лицо. Захлопывает пустой холодильник и идет обратно, покой и легкость постепенно разливаются по всему телу. Ее не сломить. Пусть говорит что угодно, скоро он скажет, что передумал, а ей все нипочем. Руки больше не дрожат, и она устраивается поудобнее в его объятиях.

– Ты не передумал? – спрашивает она изрядно заплетающимся языком. Слышит, как он говорит важные вещи, но тут же забывает, что он сказал. – Напиши на бумаге, Каспер, – она тянется к блокноту, – напиши на бумаге все важные слова, чтобы я могла прочитать их завтра и не думала, что мне все приснилось. Напиши на бумаге, почему ты хочешь на мне жениться.

И Каспер пишет на бумаге: «Почему я хочу жениться на Андреа. Я влюбился в нее еще в больнице, я знаю, что всегда буду любить ее, что я хочу прожить жизнь с Андреа».