От Биш-Акты до Бусага дорога почти везде ровная и мало песчаная. Только один переход, верст в 12, не доходя кол. Каращика, был довольно тяжел вследствие высоких бугров сыпучего песка, но и тут артиллерия прошла, не прибегая к помощи людей. В тот же день, по необходимости, одной роте ширванцев (поручика Калиновского) пришлось сделать по этим же местам переход в 50 верст! Рота прошла молодецки, не имея ни одного присталого. Такие переходы годятся в примеры выносливости людей.
Между Бусага и Каракыном отряд поднялся на Устюрт, по совершенно пологому, почти незаметному, подъему. Чинк в этом месте теряет свой характер обрыва, хотя и значительно возвышается над окружающею местностью. Плоская равнина Устюрта мало чем отличается от остальных местностей Мангышлака; та же полынь, служащая прекрасным кормом для лошадей и верблюдов, тот же саксаул, тот же гребенщик и та же пустынность — только и встречается живое, что огромные ящерицы-хамелеоны…
Колодцы на Устюрте вообще не очень глубоки, от 10 до 15 сажень, и почти все с хорошей, пресной водой, только в Кыныре глубина колодца оказалась в 30 сажень. Почти весь Устюрт по главному караванному пути протоптан сотнею верблюжьих троп — единственное воспоминание о бывшем когда-то большом караванном движении между Хивою и Мангышлаком.
К кол. Ильтедже отряд прибыл 30 апреля и быстро возвел редут. Внутри его два больших колодца, а кругом достаточно корма и топлива. Сверх гарнизона, предназначенного в этот опорный пункт, оставлена еще одна рота Апшеронского полка, которая должна была двинуться вслед за отрядом, только вместе с транспортом, ожидаемым из Биш-Акты. При этом рота ширванцев, назначенная конвоировать этот транспорт с Биш-Акты, останется в Ильтедже на месте апшеронцев.
Кроме недостатка верблюдов, на увеличение гарнизонов в обоих укреплениях имело влияние и следующее соображение: в караулы и секреты на ночь приходилось выставлять почти полроты, днем же много людей расходовалось на прикрытие пасшихся верблюдов и баранов, а также на заготовление топлива, иногда за несколько верст от укрепления. Ясно поэтому, что одной роты на каждый пункт мало. Уменьшить же наряд опасно ввиду возбуждения умов окрестных кочевников, по случаю наших реквизиций и вкоренившегося убеждения, что русские и на этот раз (по их счету, чуть ли не пятый) не дойдут до Хивы. Наконец, еще и то, что самостоятельный, отрезанный от поддержки пункт немыслим с одною ротою, измученною караульною службою.
«По определению же наших отношений к Хиве, я уверен, — говорит Ломакин, — все киргизы и туркмены, которым нечего уже будет рассчитывать на Хиву, явятся к нам с поздравлениями и выражением преданности, и тогда только можно будет спустить с каждого пункта по одной роте и даже поручить находящиеся там склады одним киргизам».
Не чересчур ли это?
1 мая первый эшелон выступил далее, на колодцы Байляр и Кизыл-Ахар, где оказалось 4 колодца, глубиною в 12 сажен и с хорошею пресною водою.
На Байляре отряд получил сведение, что близ Айбугира собираются неприятельские скопища. Поэтому Ломакин решился сделать в эту сторону поиск по кратчайшему, хотя и маловодному пути, чрез Мендали и Табын-Су к Ак-Чеганаку (югозападная часть Айбугира). Для этого он взял с собою налегке всю кавалерию, 5 рот пехоты, ракетную команду, два горных и одно полевое орудия. Обоз же направил чрез Табын-Су и Итыбай тоже к Ак-Чеганаку под прикрытием остальных 4 рот при одном орудии.
В то время когда кавалерия подходила к Табын-Су, 4 мая, перехвачены были три киргиза, которые и сообщили, что оренбургский отряд дня три назад стоял еще на Урге. Это заставило Ломакина отказаться от поиска и остановиться на Табын-Су (кавалерия прошла к Алану) в ожидании приказаний от Веревкина, к которому тотчас были посланы нарочные.
Поздно вечером 5-го числа получены были одновременно запоздавшее предписание Веревкина от 18 апреля (в ответ на рапорт, посланный еще из Киндерли) и донесение от Скобелева о стычке под Итебаем. Предписание запоздало, потому что нарочный был задержан адаевцами, продержавшими его дней пять в плену, пока он не был освобожден посланным от Сардаря Эсергеба Досчанова. Веревкин приказывал идти к Урге, чтобы оттуда вместе двинуться на Кунград, где легче будет достать продовольственные припасы, чем в южной части ханства. Веревкин извещал также, что на пути к Айбугиру, около кол. Алан, кавказцы встретят кочевья Гафура Калбина и других бунтовщиков, бежавших с Мангышлака. Донесение Скобелева заключалось в следующем: выступив в 3 часа утра 5 мая с кол. Мендали к кол. Итебай, он получил с передового пикета известие о замеченном караване и тотчас двинулся на рысях с двенадцатью казаками и милиционерами. Оказалось, что это шел аул из 6 кибиток при 60 верблюдах. Присоединив аул к колонне, Скобелев пошел далее, чтобы занять колодцы до прихода пехоты и охранить их от всяких случайностей, которые были тем возможнее, что у колодцев расположилось несколько аулов с 1000 верблюдами. Так как вооруженные всадники начали со всех сторон обскакивать разъезд, то Скобелев прежде всего занял колодезь и выслал переводчика (прапорщика Зейналбекова) убедить толпу не затевать ссоры и дождаться прибытия начальника. В ответ посыпались выстрелы, и толпа человек во сто, очевидно, готовилась броситься в атаку. Скобелев предупредил их, рассчитывая на неожиданность. Дерзкая атака горсти русских действительно озадачила диких, и те бежали, оставив 200 верблюдов и кибитки с большим запасом продовольствия. Скоро, однако же, они опомнились. Казаки вынуждены были прекратить преследование, спешились и завязали перестрелку. Переводчик поскакал к пехоте звать на помощь… Майор Аварский схватил 4-ю стрелковую роту Апшеронского полка, один взвод 8-й роты Самурского полка и несколько саперов и бросился с ними на выручку. 4 версты бежали молодцы, задыхаясь в тропическом зное, и поспели вовремя: все бывшие со Скобелевым офицеры (их трое) и сам он были уже переранены, ранено также два казака, контужено 4, лошадей убито 4, ранено 2 — словом, разъезд наполовину был перемечен.
С прибытием пехоты дело опять повернулось в нашу пользу. Киргизы окончательно бежали, оставив на месте 11 тел.
Трофеями дня были 197 верблюдов,[59] 10 лошадей, 15 кибиток, до 800 пудов риса и джугары (вид сорго или китайского проса), много разного оружия и съестных припасов. Скобелев получил 6 легких ран пиками и саблями; штабс-капитан Кедрин, прапорщики Зейналбеков и Середницкий, а также и казаки, раненые в этой стычке, дня через два были уже на коне.
Раны, полученные офицерами, громко свидетельствуют об их молодецком поведении, и нам нечего прибавить к этому красноречивому свидетельству.
Прибыв к авангарду, Ломакин нашел, что преследовать шайки не стоит, и ввиду полученного приказания от Веревкина решился идти форсированным маршем на Ургу.
Самый факт встречи с мангышлакскими беглецами под Итебаем доказал, что никто в Хиве не верил в возможность пройти военному отряду по пути, который в это время года избегают и сами кочевники.
Даже киргизы, находившиеся при отряде в качестве проводников, милиционеров и лаучей, были уверены, что до Айбугира русским не дойти и что они ограничатся постройкой какой-нибудь крепости и уйдут восвояси.
7-го числа весь отряд собрался у Алана, близ развалин укр. Давлет-Гирей, иначе Эмир-Темир-Аксак,[60] построенного едва ли Бековичем Черкасским. Воды здесь оказалось неисчерпаемое количество: семь больших провалов вулканического образования, глубиною от семи до восьми сажен и шириною от 6 до 9, были полны.
Здесь получено было второе письмо Веревкина от 28 апреля, в котором он доказывал необходимость соединиться отрядам в северной части ханства для действия против Кунграда, где почему-то Веревкин ожидал встретить сопротивление киргизов и туркменов и где легче заготовить довольствие для кавказского отряда. Веревкин предполагал, что Кауфман уже подошел к Аму-Дарье и на днях возьмет ее; стало быть, оренбуржцы и кавказцы запоздали. Надо, значит, что-нибудь сделать и им. Поэтому он приглашал Ломакина идти к нему на Ургу, где выстроена хивинцами крепостца Джан-Кала, и «было бы очень приятно и лестно для нас, если бы славные кавказские войска могли оказать при этом содействие». Напрасно, однако, боялся Веревкин, что Кауфман дойдет до Хивы раньше его: туркестанский отряд в это время сидел еще на Алты-Кудуке. 3 мая Веревкин писал, что если кавказцы почему-либо не пошли на Ургу, то пусть остановятся на Айбугире, войдут разъездами в связь с оренбуржцами или двинутся на Куня-Ургенч для дальнейшего действия против Кунграда. Это письмо не дошло…
