В диспозиции Веревкина на 28-е число ни слова не говорилось о цели движения; просто сказано, что «в 11 ¹/₂ часов утра войска вместе со всем обозом выступают с места расположения по направлению к Хиве»; затем идут распоряжения о прикрытии обоза…

В видах оправдания перед Кауфманом Веревкин представил ему 6 июня рапорт, в котором изложил, что нападения хивинцев 26 и 27 мая указывали на возраставшую дерзость неприятеля, не дающего войскам покоя, в котором они сильно нуждались после 10 последних дней похода с боем. Эта же дерзость наводила на мысль, что туркестанские войска еще далеко от Хивы и что слухи об отступлении их от Хазараспа к Питняку, вероятно, имеют основание. К тому же на донесение от 26 мая, посланное в 5 экземплярах по разным дорогам, не получено никакого приказания от Кауфмана. Поэтому Веревкин решился подождать еще до полудня 28 числа и затем произвести рекогносцировку Хивы. Итак, получив сначала сведение, что Кауфман, заняв Хазарасп, идет к Хиве, Веревкин бросает дорогу на Новый Ургенч и тоже идет к Хиве; теперь, получив другое сведение, будто Кауфман, заняв Хазарасп, отошел назад, что было верно, Веревкин торопится взять Хиву.

Значит, как ни поверни, а вопрос уже решен бесповоротно: не дожидаться туркестанцев.

Между тем 25-го присоединилась, наконец, к туркестанскому отряду семиреченская сотня Гринвальда. О транспорте, который она сопровождала, в материалах нигде не упоминается. По-видимому, ни один интендантский транспорт не дошел до отряда, хотя Полторацкий уверяет, будто один под конвоем Гринвальда пришел на Алты-кудук, вместе с напоенными верблюдами с Адам-Кирилгана, значит, 9 мая. Но принимая во внимание, что 18-го числа, т. е. через 9 дней, во многих ротах съеден был последний сухарь, надо полагать, что никакого транспорта не приходило. К 26-му ждали прибытия с Алты-Кудука колонны полковника Новомлинского, а к 30-му — колонны майора Дрешерна с Хал-ата, но они прибыли: первая 4 июня, а вторая 26 июня уже в Хиву.

26 мая явился посланец от хана, который писал, что он давно пленных выслал и не понимает, зачем нагрянули русские, да еще с трех сторон; поэтому просит Кауфмана отойти назад и выяснить, чего он хочет… Кауфман не отвечал, а велел посланцу на словах передать хану, что переговоры будет вести в Хиве. Затем получены два известия от Веревкина от 23-го и 25-го числа о занятии Мангыта, повороте на Хиву и что 26-ш он станет в 10–12 верстах от Хивы, где и будет ждать приказаний.

Явился и новый посол от бухарского эмира с поздравлением по случаю выхода на Аму-Дарью.

Итак, Веревкин стоит уже в 10 верстах от Хивы, а туркестанцам осталось еще от Каравака до 70 верст. Медлить дольше нельзя… До 500 арб уже собрано. Решено выступить 27 мая в 6 ч. утра. На ночлеге в 10 верстах за Хазар-аспом явился перебежчик из Хивы, рассказавший, что город битком набит жителями окрестностей, что народ терпит недостаток в припасах и воде и что накануне русские имели бой с хивинцами, которых и разбили. На следующий день, 28-го, туркестанцы ночевали у Янги-арыка, где получено донесение Веревкина, что он хотел было послать разъезд для связи с туркестанским отрядом, но узнал, что тот отступил к Питняку, и потому раздумал посылать. Кауфман отвечал, что его отряду осталось всего 20 верст до Хивы, что завтра, 29 мая, он остановится в 7–8 верстах от Хивы, куда просит выслать колонну навстречу.

28-го числа в 11 ¹/₂ часов утра войска Веревкина тронулись от Чинакчика. Пройдя с версту за позицию авангарда, отряд вошел уже на улицы предместья и перестроился в глубокую колонну. Тонкая пыль растертого в порошок верхнего слоя немощеной улицы закрывала все перед глазами. Порядок, конечно, расстроился. В 600 саженях от Хивы кош-купырская дорога пересекает шах-абадскую, на которую и свернули войска круто направо, к воротам того же имени. Хивинцы тотчас открыли артиллерийский огонь. Четыре конных и 2 пеших орудия наших немедленно развернулись и открыли огонь, а две апшеронских роты — 4-я стрелковая и 9-я линейная, под командой майора Буравцова, пошли вперед через сады. Подойдя к мосту через канал Палван-ата, закрытый кучей арб и увидав за мостом два хивинских орудия, апшеронцы перебежали мост и, несмотря на ружейный и картечный огонь со стены города, в расстоянии всего 120 сажен от канала, овладели пушками. Озадаченные хивинцы даже прекратили пальбу.

Вскоре сюда прискакал Веревкин, получивший донесение о взятии пушек, сюда же двинута и артиллерия. Буравцов доложил, что за кладбищем, в 20 саженях, стоит еще одно орудие, которое апшеронцы просят предоставить ширванцам. Подоспевшие 4 конных и 4 пеших орудия стали за каналом, прикрываясь его насыпью. Левее стал 2-й Оренбург, линейн. батальон, а 2-я и 3-я роты Ширванского полка с криками «ура» бросились через мост на оставленное им орудие. Апшеронцы, имевшие уже трофеи, пошли за ними для поддержки. Оказалось, однако, что баррикада, заграждавшая доступ к городской стене, и высокие могилы кладбища ввели Буравцова в заблуждение, закрыв от него стену, и что хивинская пушка стоит не впереди стены, а на самой стене. Наши подбежали на 15 шагов, и тут на них посыпался град пуль. Первыми ранены майоры Буравцев и Аварский и прапорщик Аргутинский-Долгоруков. Люди было залегли за могилы, но это их не защищало, так как со стены почти каждый был виден, да сбоку их расстреливали еще из медресе, стоящего возле кладбища. Капитан Бек-Узаров, командир 4-й стрелков, роты Апшеронского полка, с 20 чел. бросился туда и переколол всех хивинцев. Тут ранен в обе ноги ротмистр Алиханов.

Наша артиллерия, обстреливая стены через головы своих, попала гранатой в угол медресе, причем кирпичами контузило несколько нижних чинов и ранило подпор. Федорова.

Не имея лестниц и не зная, что не далее как в 200 шагах в городской стене был удобный и широкий обвал (об этом узнали только через два дня, 30 мая, после занятия города), люди, конечно, должны были отступить, но как? Приказав отступать, Веревкин не мог уже лично распоряжаться этим, так как был ранен в лицо около глаза, и передал команду начальнику штаба полковнику Саранчеву, который приказал артиллерии и пехоте, стоявшим по сю сторону Палван-ата, открыть учащенный огонь по стенам, что значительно ослабило огонь хивинцев, направленный главным образом на охотников, увозивших через мост взятые апшеронцами пушки. Опасность положения апшеронцев и ширванцев под стенами вынудила их оставить своих убитых на месте; вынесли только раненых. Отступление совершено в порядке и без преследования. Во время боя хан выехал из города, будто бы с целью остановить своих, но когда под ним была убита лошадь и он, пересев на другую, хотел вернуться в город, то нашел ворота запертыми и заваленными. Ничего больше не оставалось, как ехать к гор. Казавату, к туркменам. Сидевший в тюрьме брат его Атаджан-тюря, обвиненный матерью в намерении отравить брата, был освобожден сторонниками и провозглашен ханом; но власть его не признали оставшиеся в городе главные лица управления и подчинились старику; дяде хана, Сеид-Эмир-Ул-Омару, который немедленно выслал к Веревкину депутацию.

Веревкин поручил вести переговоры Ломакину, который предложил следующие условия, принятые беспрекословно: 1) действия прекращаются на 2 часа; 2) через 2 часа должна явиться депутация самых почетных лиц и привезти пушки и оружие, сколько успеют собрать; 3) старшее в городе лицо немедленно должно выехать к Кауфману для переговоров и 4) если через 3 часа не будет ответа, то город подвергнется бомбардировке.

После отбытия депутации и размещения войск в новом лагере вне выстрелов выбраны были места для мортирной и демонтирной батарей — для первой в 150 саженях, а для второй в 250 сажен, от стен города. Первая вооружена 4 полупудовыми мортирами, а вторая 6 конными и 2 пешими орудиями. В прикрытие назначены 4 роты и 2 сотни. По окончании срока явился посланец из города с просьбой перемирия до утра, так как часть жителей противится сдаче. Саранчев велел открыть огонь с мортирной батареи. Брошено было 92 гранаты, произведшие три пожара. Затем бомбардировка прекращена на 3 часа.