Я долго не могла заснуть и ворочалась в постели всю ночь. Тот самый сон всегда появлялся, когда я нервничала, и так было вплоть до сегодняшней ночи. В этот раз, когда я схватила девушку перед зеркалом и заставила ее повернуться к себе, у нее было не мое лицо, а лицо той девушки из автобуса. В этот раз ее зеленые глаза были просто бездонными. Я отступила назад, словно оглушенная исходящим от нее потоком ненависти.

Чем бы я ни пыталась себя занять, в глубине души назревало предчувствие грядущих неприятностей. Я всеми силами пыталась побороть его и сконцентрироваться на Мерлине.

Все было официально — мы стали парой. Необходимости в публичном объявлении не было — слухи распространяются быстро, и моя популярность взлетела до небес. Мы проводили вместе каждую возможную минуту, и Нэт с Ханной уже шутили, что им тошно смотреть, как мы передвигаемся, подобно лунатикам, и заглядываем друг другу в глаза.

Мерлин сказал, что зайдет за мной в субботу, и я ужасно нервничала, потому что мама уже успела плохо о нем подумать. Все утро я была как на иголках и выглядывала из-за входной двери раз двадцать, чтобы проверить, не идет ли он. При этом я не могла не заметить Люка, который выгружал из своей колымаги вещи, перевезенные из квартиры. Машина была заполнена коробками, целлофановыми мешками, скомканной в кучу одеждой, а на заднем сиденье громыхал чайник с тарелками и чашками.

— Где моя любимая Кэт? — воскликнул он.

Я улыбнулась и подошла к нему.

— Больше никакой студенческой жизни, — поддразнила я, зажав уши, когда о тротуар разбилось что-то стеклянное. — Теперь ты по-настоящему взрослый.

— Да ни за что, — он ухмыльнулся. — Ты говоришь с парнем, который подкладывал тебе за спину улиток и подсовывал под нос пауков.

Люк Кэссиди был на пять лет старше меня и последние десять лет терроризировал меня всеми возможными способами. Я провела детство, ходя хвостиком за ним и его друзьями, но они всегда умудрялись избавляться от меня. Потом он уехал в университет, и я была удивлена, насколько сильно по нему скучаю. Но теперь он вернулся и все так же поддразнивал меня.

— Маленькая Кэт тоже подросла, — сказал он, осторожно подбирая осколки. — Я увидел тебя с бойфрендом и помахал тебе, но ты была немного занята.

Я зарделась, зная, как бестолково должна была выглядеть рука об руку с Мерлином, и поспешно сменила тему.

— Ну и каково быть журналистом?

— Пока что я рассказал о трех церковных праздниках, выставке собак и старике, который живет на дереве вместе с белкой.

— И никаких звонков из спортивной сборной?

Он закатил глаза.

— Может быть, в следующем году.

Казалось, что он незаметно разглядывает меня.

— Что такое? У меня макияж размазался?

— Ты просто выглядишь по-другому, только и всего, — тихо сказал он и быстро опустил глаза.

Я тронула его подбородок и улыбнулась.

— И ты тоже. Нашему Люку наконец-то приходится бриться.

— Я уже много лет бреюсь! — запротестовал он, и я поджала губы, чтобы не рассмеяться. У Люка было гладкое детское лицо и волосы кукурузного цвета, из-за чего он выглядел младше своих лет. Он прошел в наш дом без приглашения, хоть я и пыталась остановить его, направился в кухню, плюхнулся на стул и вальяжно сказал: — Поставь чайник, Кэт.

Мои руки словно приросли к туловищу.

— Ты больше не можешь вести себя тут, как дома.

Он пожал плечами.

— Почему нет?

Я пыталась придумать причину, но тут словно ниоткуда возникла мама и все испортила. Она достала «персональную» чашку Люка с его именем сбоку и принесла коробку печенья. Я отказалась сесть и в десятый раз бросила взгляд на часы.

— Кэт, ты нервничаешь.

— Сейчас придет Мерлин, — объявила я, стараясь, чтобы мой голос звучал отстраненно и по-житейски мудро. — И мы пойдем к нему. Он талантливый художник, и у него своя студия.

Люк не рассмеялся над именем Мерлина, но я была уверена, что ему хотелось.

— Где он живет?

— По ту сторону Виктория-роуд, рядом со школой верховой езды.

— Да он аристократический мальчик!

Я беззвучно открыла и закрыла рот, как золотая рыбка.

— Совсем нет. Он простой, несмотря на то что у него шикарный дом. А его мама посвящает уйму времени бедным студентам и дает им работу у себя дома.

— Ах, как благородно! — саркастично заметил Люк.

— Не будь таким предосудительным, Люк. Мама уже предположила, что он подстрекает меня курить, а теперь ты думаешь, что он слишком привилегированный.

Люк откинулся на спинку стула, удовлетворенно отхлебнув большой глоток кофе.

— Ты ведь не запала на этого горе-художника? Этот самый… Мерлин, наверное, целому взводу девушек портреты рисует.

Я угрожающе прищурилась, собираясь ответить что-нибудь резкое, но тут позвонили в дверь. Мерлин застыл у порога со своим обычным уверенным видом, но мне подумалось, что он специально переодевался, так как на нем были джинсы без единой морщинки и свежевыглаженная рубашка. Я потянула его в гостиную и скороговоркой представила маме, надеясь, что Люк останется в кухне, но он тоже решил подойти. Он оглядел Мерлина сверху вниз и обратно. Если бы ситуация не была настолько неудобной, я бы рассмеялась, настолько разными они были. Коренастый Люк, блондин с открытым дружелюбным лицом, и Мерлин, высокий брюнет с чертами романтического героя. Я промямлила что-то по поводу Люка, живущего по соседству, схватила куртку и выскочила. Мерлин взял меня за руку. Его ногти больно впились мне в кожу, но я не сопротивлялась.

— Что случилось? — спросила я, отдышавшись, когда мой дом скрылся из поля зрения. — Ты сказал, что мне нужно срочно зайти к тебе.

Мерлин заколебался.

— Портрет, Кэти. У меня не получается подобрать цвета. — Он потерся носом о мою щеку. — Я не могу сосредоточиться. Даже не знаю почему.

— Чем я могу тебе помочь?

— Ты можешь попозировать. В это время дня самое лучшее освещение. Если ты побудешь моделью, наверняка все получится.

— О'кей, Мерлин, без проблем.

Мы уже почти подошли к его дому, когда я спохватилась, что, возможно, мой ответ прозвучал слишком равнодушно.

— Я хотела сказать, что конечно попозирую. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

Я расположилась на потрепанном диване таким образом, чтобы мои бедра выглядели как можно меньше, и постаралась не думать о полотнах Рубенса, изображающих дородных дам с мягкой и рыхлой плотью.

— Я переоденусь, — сказал Мерлин.

Одним стремительным движением он расстегнул пуговицы на рубашке, бросил ее на кровать, снял с крючка старую футболку и через голову натянул ее. Я попыталась отвести глаза, но успела увидеть его обнаженный торс и дорожку темных волос, змеящуюся к низу живота.

Я покраснела от смущения и уже начала волноваться о том, что буду запечатлена на картине с огромными пунцовыми щеками. Поэтому я попыталась свалить вину на солнце.

— По-моему, здесь стало душновато?

Мерлин пробормотал что-то по поводу движения горячего воздуха и открыл окно. Он сложил из пальцев подобие рамки, посмотрел на меня, затем на холст и покачал головой.

— Твои волосы невозможно написать. Они просто невообразимые. Как будто золотой оттенок смешали с теплым каштановым. А твое лицо… прямо-таки алебастр с веснушками.

Он улыбнулся, и я растаяла. Большинству парней приходится выдавливать из себя даже ничтожнейший комплимент, а Мерлин мог заставить предложение звучать, как целый сонет.

Я старалась не ерзать, но для меня было пыткой находиться под таким пристальным вниманием, к тому же в студии становилось все жарче. Я сняла кардиган, надеясь, что это не выглядит, как неуклюжая попытка раздеться. Мерлин рисовал уже целую вечность, и я хранила молчание, настолько он был поглощен своей работой. Несмотря на то что Мерлин изображал меня, он казался настолько отстраненным, как будто видел меня в какой-то абстрактной форме. Я заморгала, так как солнце стало еще ярче, и заметила сверкающую капельку пота у Мерлина над бровью.