Он взглянул на часы.
— Я знаю, что ты уже устала. Я тоже. Мы подождем еще полчаса и бросим эту затею.
— Прости за нытье, — тихонько сказала я, но затем заныла снова: — Почему жизнь не такая, как показывают в кино? Там все решилось бы за один день, все концы сходятся и хорошие ребята преодолевают все трудности.
— Потому что они ужимают месяцы отснятой кинопленки в полчаса, и все это выглядит так просто, что…
Я схватила его за руку, потому что открылась входная дверь.
— Кто-то выходит… Это он! И он один.
Мы смотрели, как худая фигура проходит по тропинке и исчезает из поля зрения за поворотом. Я знала, что собирается сделать Люк, и мое сердце подскочило.
— Он же может вернуться в любой момент.
Люк вынул ключи из зажигания и открыл дверь.
— Я думаю, он ушел надолго, Кэт. Он тепло укутался, надел пальто, шляпу и шарф.
Я задержалась на пассажирском сиденье, потупившись и сжав ладони между коленями.
— Я не уверена, что смогу сделать это…
Люк обошел вокруг машины и аккуратно вытянул меня наружу.
— Что страшного может произойти? Перед нашим носом захлопнут дверь или вернется священник и немного помечет громы и молнии. Мы не делаем ничего противозаконного, и если сейчас мы не дойдем до конца, ты потом будешь кусать локти.
Он был, как всегда, прав. Я буду ненавидеть сама себя, если вернусь домой, так и не узнав, что мы могли бы выяснить.
— Ты прав, конечно. Я иду.
Он успокаивающе взял меня под руку.
— Ведь на то, чтобы иметь дело с Женевьевой, требуется гораздо больше отваги.
Я благодарно улыбнулась, потому что Люк всегда умудрялся говорить вовремя нужные слова. Вдохнув полной грудью, я прошла в ворота, но дорожка к дому священника будто удлинилась вдвое, и мои ботинки громко шаркали по гравию. Я посмотрела на небо, которое все больше отвлекало меня с приближением ночи. Пурпурные и черные пятна постепенно брали верх над розовым, белым и лазурно-голубым. Мы стояли перед входной дверью красного цвета с цветными стеклами, с которой облезали остатки росписи, и я подумала, что дороги назад нет. Можно было использовать медный дверной молоток или старомодный звонок со шнурком.
Люк заколебался, и я знала почему — это самый страшный момент, когда стоишь у порога и не знаешь, кто ответит и что ему сказать. Но нам не пришлось ничего делать, потому что дверь неожиданно открылась сама собой.
— Я з-знаю, почему вы здесь, — заикаясь, произнесла женщина. — М-мой муж рассказал мне, а потом я увидела вас в окно.
Женщина была маленькой и похожей на птичку, с неаккуратными волосами мышиного цвета и напуганными глазами, которые метались между мной и Люком.
Люк шагнул вперед.
— Мы приехали издалека. Я прошу прощения за назойливость, но это очень важное дело.
Женщина отступила в коридор, держась за дверной косяк.
— Я ничего не могу вам рассказать. Пожалуйста, уходите… оставьте нас в покое.
— Разрешите мне, — прошептала я. Мне больше не было страшно. Люк был прав, единственное, чего мне надо было бояться — это остаться в неведении, почему Женевьева так меня ненавидит и хочет разрушить всю мою жизнь.
Я посмотрела женщине прямо в глаза и постаралась, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее.
— Я не знаю, что я сделала, но с тех пор как… Грейс переехала в наш город, она старается всеми возможными способами отравить мне жизнь. Я не вынесу этого, не узнав причины. Пожалуйста, помогите.
Жена священника соединила ладони, будто в молитве, и на ее лице отобразилась борьба эмоций. Наконец она выглянула наружу, осмотрелась и быстро сказала:
— Идите за мной. Если муж вернется, вам придется уйти через кухню, и немедленно. Черный ход заперт, но в ограде есть дыра, и вам легко будет выбраться наружу.
Она прошла через просторную гостиную, пол которой был вымощен большими голубыми и терракотовыми плитками, а прямо напротив входа стояли старые напольные часы. Слева от нас располагалась дубовая винтовая лестница с сучковатыми перилами и витыми опорами. Воздух был влажный, и запах плесени перемешивался со сладковатым ароматом пчелиного воска. Мне стало холодно, и появилось чувство покалывания на коже. Я стала потирать руки.
— Что случилось? — спросил Люк.
— Ничего, просто мне стало немного жутко. Я как будто бывала здесь раньше.
— Не говори ей, что я журналист, — шепнул он.
Мы стояли в большой деревенской кухне с массивным буфетом, столиком для разделки мяса и посудным шкафом, заставленным кастрюлями, сковородками, банками и блюдами. Женщина усадила нас за старый обшарпанный стол, покрытый отметинами, и с трясущимися губами отпила воды из стакана.
— Как вы узнали, что Грейс имеет к нам отношение? Мы уже давно ничего о ней не слышали.
— Люк отлично разбирается в поиске в Сети, — объяснила я, надеясь, что она, напротив, в нем ничего не понимает. — Я сказала ему про Грейс, и он смог ее выследить.
Женщина сжала между пальцами носовой платочек.
— Что вы хотите узнать?
Оказавшись так близко к цели, я вдруг почувствовала, как на меня будто сошло затмение, и Люку пришлось вмешаться.
— Что вы знаете о жизни Грейс после того, как она переехала отсюда?
— Не так уж много, — безжизненно ответила она. — Ее забрали в детский дом неподалеку. Я пыталась не бросать ее и собиралась приезжать к ней, но она не хотела меня видеть. Она вела себя очень враждебно по отношению к нам обоим.
— А сколько ей было лет?
— Около восьми.
Я выдохнула.
— Значит, она не жила с вами долго? Я хочу сказать, ей же было всего семь, когда случился пожар…
Я резко осеклась, но она тихо заметила:
— Вы и это знаете?
Мы закивали. Она тихонько вздохнула, прежде чем сказать:
— Нет, она не задержалась здесь надолго.
Она замолкла и не стала больше ничего объяснять, а я начала думать о неизвестной мне жизни, которую Грейс-Женевьева вела в это время. Мне все еще трудно было переключаться между ее именами.
— Похоже, это было не очень безоблачное время? — участливо спросил Люк, и на секунду ее глаза остекленели, но затем она взяла себя в руки и поплотнее укуталась в серый кардиган.
— Да, это не было счастливое время. Мы даже не знали, что там было не все в порядке, пока Грейс не приехала, но потом…
Остального она так и не сказала. Она подскочила, когда раздался какой-то шорох в саду, и теперь я видела, насколько она боится, что может вернуться муж.
— У вас не осталось ее фотографий? — спросила я.
— Нет. Они сгорели во время пожара. А все наши потерялись.
— Вы никому не рассказывали об этих… проблемах? — осторожно спросил Люк.
— Я… Я не могу вдаваться в подробности. Грейс поместили под надзор, и дело выпало из моего поля зрения. Понимаете, ведь это был не обычный детский дом.
Мы с Люком замерли, переваривая ее слова.
— А что Грейс сделала, когда была здесь? — спросила я. Женщина, казалось, не собиралась отвечать, но в конце концов едва слышно произнесла:
— Она сидела наверху… и пристально смотрелась в зеркало на трюмо. И так день за днем. Иногда она говорила всякие странные вещи…
— Например?
— Будто кто-то отобрал у нее отражение и разрезал ей сердце надвое.
В каминной трубе зашумел ветер, и по моей спине пробежал неприятный холодок. Будто кто-то прошел по твоей будущей могиле, как сказала бы мама.
— А у нее были какие-нибудь увлечения?
Жена священника кивнула, словно вспоминая.
— Она обожала море. Постоянно ныла, чтобы мы отвезли ее на побережье, чтобы она могла собирать ракушки, гладкие камушки, кусочки стекла и делать из них амулеты.
А мужу это не нравилось, он считал, что это отдает… чем-то языческим.
Люк оставался невозмутимым, но по выражению его лица я твердо могла сказать: внутри он весь кипит.
— Наверное, было очень тяжело потерять связь с племянницей, — заметил он. — Она же была дочерью вашей сестры?
Реакция была такой же неожиданной и сильной, как и у священника.
