Лиза хотела было отправиться к Филину — конечно, не изливать свои горькие обиды на пажа и дракона, а посоветоваться насчет картины, — и даже приготовилась преодолеть все семьсот тридцать девять ступенек волшебниковой башни, которую он снова занял, когда Инго уехал учиться, однако не успела прошмыгнуть мимо своих покоев, потому что перед ней, как из воздуха, бесшумно возникла горничная. Ее к Лизе приставили совсем недавно, для солидности, но Лиза ее стеснялась, потому что, невзирая на кокетливое имя, Фифи было за семьдесят и она отличалась крайней строгостью по части приличий и этикета. Вот и сейчас Фифи подробно оглядела Лизин короткий серый пуховичок и грязные ботинки и следы на узорчатом ковре с павлинами, но ничего не сказала — а лучше бы сказала, чем так смотреть и губы поджимать.

— Господин придворный волшебник просил передать Вашему Высочеству записку, — с церемонным реверансом сообщила Фифи.

Лиза торопливо развернула листок, исписанный знакомым почерком, и почему-то вспомнила ту, самую первую, Филинскую записку, которую ей принесла Жар-Птица. Сердце у Лизы неприятно екнуло. Вдруг и на этот раз тоже что-то стряслось?

Фриккен Амалия из Амберхавена! Что это ей снова в Питере понадобилось? Или в Радинглене? Или ее Инго на Новый год позвал? Правда, когда Амалия помогала распутывать Питер и Радинглен, Лизе она очень понравилась, несмотря на строгость, но… теперешний визит получался очень некстати. Она ведь недавно совсем приезжала, осенью — просто так, в гости! А теперь вдруг опять! А ведь Инго еще, наверно, и Марго пригласил, как в прошлом году. Правда, Бабушка велела всех собрать и вообще бодрится и хорохорится, но неизвестно, что будет завтра… А если Инго Амалию поэтому и пригласил? От этой мысли Лиза несколько приободрилась и постаралась убедить себя, что так оно и есть. Уж волшебники-врачи из Амберхавена наверняка сумеют вылечить Бабушку! Иначе почему бы Амалия прилетела так неожиданно?

Но ни успокоиться, ни собраться с мыслями Лизе не дали. Фифи настояла, чтобы принцесса переоделась в платье, застегнула у нее на спине штук двадцать крючков, а потом к ее высочеству косяком повалили посетители. По традиции в Радинглене в новогоднюю ночь все сидели по домам, а вот в Первый День начинался настоящий праздник. А праздник, как известно, нужно организовать. Оказывается, королева Таль, пока Лиза честно переписывала контрошку по химии, объявила, что за подготовку к Первому Дню Года отвечает ее высочество. А сама велела не беспокоить.

Сначала ворвался охваченный паникой главный домовой, чье имя Лиза, конечно же, не помнила, потом прислали записку от Гильдии Фонарщиков, потом церемониальный, на пергаменте с тремя печатями, запрос от гномов… и завертелось. Через какой-нибудь час Лиза совершенно одурела и запуталась. Какое угощение приготовить для приглашенных во дворец? И чем угостить гуляющих горожан? И сколько всего должно быть, чтобы на всех хватило и не слишком много осталось? Сколько фонариков и где развешивать в Верхнем Городе? Подключать ли к этому делу сильфов, которые и королевского указа слушаются неохотно? А если нет, из каких средств доплачивать фонарщикам за дополнительную работу? Из каких средств это вообще принято делать?! И так далее, и тому подобное, и за все она, Лиза, была в ответе, и все посетители ждали ее решений, точно сами ничего сообразить не могли! Хорошо еще, подоспевший Циннамон почуял ее растерянность и немножко помог — деликатно подсказывал, что как делалось в старые времена.

А когда поток посетителей иссяк, Циннамон с Фифи насели на Лизу насчет новогодних нарядов, потому что в Первый День года принцессе надлежало постоянно переодеваться, — двенадцать раз, по числу месяцев в году, то есть примерно раз в час. Знаменуя собой изобилие и процветание и при этом сияя жизнерадостной улыбкой.

«Какое из меня изобилие? — мрачно думала Лиза, пока Фифи почтительно рассматривала ее со всех сторон и жаловалась Циннамону на дряхлость и подслеповатость гардеробного Зеркала. — С моей фигурой только изобилие и изображать! И улыбаться по заказу я не умею, у меня от этого щеки болят!»

Напоследок Циннамон заикнулся про праздничное меню. Поскольку министр двора был еще и главным кондитером, разговор грозил затянуться. Лиза промямлила «жареного мяса побольше и маринованных огурчиков», а в животе у нее предательски заурчало от голода. Циннамон сжалился, ретировался и прислал Лизе прямо в покои целое блюдо горячих пирожков с разными начинками, а к ним — горячего чаю. К счастью, на этот раз Циннамон благополучно забыл про волшебство, так что пирожки и чай были обыкновенные, без фокусов — радужного сияния не источали, музыку не играли и бабочки из них не вылетали. Лиза робко отослала престарелую Фифи и впилась зубами в ближайший пирожок, не заботясь ни о каких церемониях.

Спятить можно от этих королевских дел!

Радингленские праздники еще не утратили для Лизы своей прелести, но они неизбежно сводились к дворцовым церемониям, а те наводили тоску. Какое, спрашивается, удовольствие от подарков, если вручение растягивается на долгие часы и приходится сидеть зашнурованной в корсет, милостиво кивать и бояться ляпнуть не то? Тут даже гномским украшениям не обрадуешься. Ох уж эти обязанности перед народом… Головой Лиза понимала, что народ состоит из отдельных, хорошо и не очень знакомых лиц — например, Мелиссы, Гарамонда, гномов, сильфов, рыночных торговцев, мастеров, кумушек, старичков, стражников, мальчишек… но когда все эти люди собираются в толпу и ты им что-то должна и смотришь на них с балкона, уже никакого праздника не получается и любить их всех сразу — тоже не получается.

Как, интересно, с этим управлялись папа и мама? И как Бабушка управляется?

В дверь бесшумно вплыла Фифи с кувшином горячей воды в руках (водопровод в Радинглене пока еще существовал только в виде чертежей мастера Амальгамссена).

— Как себя чувствует Ее Величество? — поспешно спросила Лиза.

Бумс!

Бульк-бульк-бульк!

По ковру разлетелись белые черепки в синий цветочек и растеклась темная лужа. Фифи огорченно охнула и всплеснула сухонькими ручками.

Лиза вскочила. Еще не хватало, чтобы пожилой человек при ней становился на четвереньки! Фифи слабо запротестовала, но Лиза усадила ее в кресло и ринулась наводить порядок.

— Ваше Высочество, кликните домовых! — посоветовала умудренная дворцовой жизнью Фифи, которая не могла допустить, чтобы наследная принцесса скатывала ковер и сметала осколки.

Домовые набежали сразу же, — стоило Лизе позвонить в колокольчик, который ей подсунула Фифи. Когда рьяные уборщики удалились, в наступившей тишине Лиза услышала отчетливые всхлипывание.

Фифи утирала слезы, норовившие закатиться в каждую морщинку. Лиза тут же перестала бояться старушку и неуклюже попыталась ее утешить, — мол, с кем не бывает.

— Первый раз я так оскандалилась! — горестно посетовала Фифи, промокнув глаза накрахмаленным платочком. — А я во дворце восьмой десяток служу, с шестнадцати лет! — старушка стиснула сухонькие ручки и выпрямилась, судорожно глотая и пытаясь совладать с собой. — Извините, извините… От расстройства это…

Лиза налила Фифи попить из графина, приговаривая «сидите-сидите».

— Ведь ее величество… ваша бабушка… никогда раньше ничем не болела! Наоборот — ежели кто захворал, ночь напролет у постели сама сидеть будет… Вот, помню, когда ее высочество Уна еще совсем малюткой слегла с жаром и бредила, так королева Таль всех нас, камеристок, прочь услала и сама с ней нянчилась, слезы ей утирала.

Лиза мгновенно насторожилась.

— Бредила?

— О каком-то домике в саду, о какой-то калитке и ключе… Захворала она сразу после того, как они потерялись, — пояснила Фифи.

Сердце у Лизы заколотилось. Она подалась вперед.

— Ее величество не рассказывала вам эту историю? — Фифи явно смутилась. — Тогда мне и подавно не следует… — Она снова рванулась встать.