Штайнберг разглядывал пленников сквозь прозрачное, с этой стороны, зеркало. Они смотрели друг другу в глаза и были на удивление спокойны. В них горел огонь жизни, и даже угроза пыток и мучительной смерти не смогла его загасить.

– Крепкие, сукины дети, – прошептал он себе под нос.

Штайнберг был главой группы медиков, отвечающих за допросы в восьмой секции «Зоны 51». За годы через его руки прошли многие десятки людей, а через руки его предшественников – сотни. Но никогда он не видел жертв настолько спокойных и уверенных.

– Любопытно, – пробормотал подчиненный Штайнберга, чем немедленно привлек его внимание.

– В чем дело? – осведомился Штайнберг.

– Очень любопытно, – повторил тот рассеянно, глядя на появившиеся на дисплее данные.

Весьма специфические показатели.

Прошло еще четыре часа, и наконец врачи вернулись в комнату допросов в сопровождении пары охранников, которые толкали перед собой больничные каталки.

– Еще раз здравствуйте, – поприветствовал Штайнберг пленников, по-прежнему вежливый и доброжелательный. – Прошу извинить за промедление, но нам потребовалось тщательно проверить результаты.

– Не сомневаюсь, – презрительно усмехнулась Линн. – Нельзя допустить, чтобы мы умерли раньше времени, правда?

– Вы так прямолинейны! – Штайнберг хихикнул. – И разумеется, правы!

Указал рукой охранникам, и каждый подтолкнул каталку к одному из пленников. Врачи выдернули иглы из катетеров, принялись наполнять шприцы из емкостей с растворами.

– Простите, но вас придется разлучить, – сказал Штайнберг виновато. – Для каждого из вас уготованы индивидуальные процедуры. Проходить они будут в разных комнатах. Боюсь, вы никогда больше друг друга не увидите.

Врач посмотрел на Мэтта, затем – на Эвелин. Отчаяние впервые исказило их лица.

– Доктор Эдвардс, вам известно о вашем состоянии? – спросил Штайнберг заботливо.

– О чем вы? – Линн тревожно нахмурилась.

– Мне жаль, что это приходится слышать от меня и в таком месте, – сказал Штайнберг, глядя на нее с сочувствием. – Знаете ли, доктор Эдвардс, вы – беременны.

Линн растерялась. Застыла, глядя непонимающе на Штайнберга. Затем глянула на Адамса, столь же ошарашенного.

– Ч-то? – тихо пролепетала она.

К пленникам двинулись подчиненные Штайнберга со шприцами, наполненными какой-то жидкостью.

– Вы беременны, – повторил Штайнберг. – Восемь дней.

Считать Линн не требовалось. Конечно же это случилось в день после бегства из Чили, посреди пустыни Атакама.

– Боюсь, окончательный исход наших процедур мы изменить не в силах, – сообщил Штайнберг, разводя руками. – Но постараемся производить как можно меньше неприятных манипуляций. Не уверен, что вам нужны мои извинения, но, поверьте, мне искренне жаль.

Линн ничего не видела перед собой. Она была раздавлена и оглушена. Беременна. Могла бы стать матерью. Родить ребенка Мэтта. Все годы брака он так хотел детей. Из-за того ведь и разошлись.

И вот снова вместе, помогают друг другу, опять стали единым целым, у них мог родиться ребенок – а впереди лишь смерть.

Адамс смотрел на Линн, не веря своим ушам, отчаянно пытаясь уместить в рассудке услышанное. Линн – беременна?

И ему только что сказали: Линн все равно станут допрашивать и в конце концов убьют вместе с нерожденным ребенком? Его, Мэттью Адамса, ребенком?!

Мэтт понимал, что сейчас врачи введут успокоительное, чтобы без помех и борьбы перенести пленников на каталки. Затем несчастных жертв отвезут в разные комнаты, и там уже начнется настоящая «забава».

Крепкие кожаные ремни, прижимающие руки и ноги к креслу, были плотно затянуты. На самолете Адамс уже пытался высвободиться – и безуспешно. Но когда увидел врача, направляющегося к Линн и их нерожденному ребенку со шприцем, и иглу, которая приближалась к беззащитной руке, – все мысли покинули Адамса, рассудок отступил, спрятался, оста вив лишь животное начало, инстинкты дикого взбешенного зверя.

Мэтт заревел, тело задергалось в конвульсиях, мышцы вздулись, натягивая кожаные ремни, спина выгнулась дугой, даже показалось, что вот-вот переломится пополам. Глаза вылезли из орбит, лицо перекосилось яростью.

– Успокойте его! – заорал Штайнберг охраннику, застывшему от удивления при виде бьющегося в конвульсиях Адамса. – Скорее инъекцию!

Тело Адамса извивалось, колотилось о кресло и рвало ремни.

Со стороны Линн подскочил второй охранник, оба попытались прижать Адамса к креслу, но справиться с мощными непредсказуемыми судорогами не могли.

Врач попытался воткнуть иглу, но рывки не давали прицелиться, попасть в нужное место. Охранник выхватил тазер из кобуры на поясе, поднес к Адамсу.

Но тот рванулся еще раз, сильнее прежнего, и вдруг завыл истошно, жутко, по-звериному. Инстинктивно на долю секунды люди вокруг отшатнулись – и Адамсу этой ничтожной задержки хватило.

Сдерживавший его правое запястье ремень наконец, поддался – и рука Адамса выскользнула, ухватила кисть тюремщика, сжимавшую тазер, и резко ткнула ею в сторону врача.

Контакты врезались в тело, сквозь них пошел разряд в пятьдесят тысяч вольт – и тот рухнул без чувств. Шприц покатился, звякая и разбрызгивая жидкость.

Не ослабляя хватки и по-прежнему содрогаясь от неистового гнева, одним движением Адамс вывернул руку охраннику. Поддался ремень на левом запястье – левая рука высвободилась, ухватила пояс второго тюремщика и притянула его к тазеру.

Охранник потерял сознание и рухнул. Адамс же, все еще с ремнями на щиколотках, приподнялся и врезал кулаком первому охраннику в челюсть. Тот ошарашенно зашатался и не смог ничего поделать, когда его вывернутая рука ткнула тазером в него же.

За пару секунд на полу оказались трое ближайших – и Адамс немедленно переключился на оставшихся двоих. Врач со шприцем все еще находился в опасной близости к Линн, Штайнберг с открытым от изумления ртом застыл на месте.

Тот, что со шприцем, кинулся к Линн – и Адамс швырнул в него тазер. Не глядя, попал или нет, схватился за ремни, стягивавшие ноги, принялся расстегивать пряжки. До него донесся звук удара, оханье врача, лязг тазера о пол.

Тазер задержал врача лишь на мгновение. Мэтт вскочил и моментально бросился на него. Врезался, отшвырнул к стене. Палач в халате издал звук «ых» и осел, Адамс ударил коленом в лицо, так что затылок впечатался в металл.

Затем Мэтт повернулся к Штайнбергу, все еще ошеломленному и оцепенелому. Тогда врач, видя налитые лютой звериной злобой глаза недавней беспомощной жертвы, встрепенулся, протянул руку к интеркому на стене.

Адамс подхватил с пола тазер и прыгнул к нему, всадил контакты в шею в момент, когда палец доктора уже коснулся кнопки. Главный специалист по допросам застыл, будто статуя, затем упал. Адамс трижды пнул его в живот, трясясь от бешенства, и уже занес ногу, чтобы добить Штайнберга, когда услышал крик Линн:

– Нет!

Мэтт будто проснулся. Ярость отхлынула, и он опустил ногу, не ударив.

– Если мы планируем выбираться отсюда, он нужен живым, – сказала Линн.

С очнувшимися врачами и тюремщиками управились за несколько минут. Адамс связал им руки и ноги, сунул кляп в рот, а потом для профилактики и на добрую память угостил каждого разрядом. Убивать не хотел, но и лишние сложности тоже ни к чему, потому решил: чем дольше останутся без сознания, тем лучше.

Линн помогла ему поместить доктора Штайнберга в кресло, спеленав так же, как они сами были привязаны несколько минут назад. Бывшие пленники забрали у охранников пистолеты «зиг-зауэр» и рации и двинулись, катя перед собой кресло.

Адамс заметил, что в комнате не было видеокамер. Вероятно, принимая во внимание расположение комнаты и назначение, электронное наблюдение посчитали излишним. Безопасность и так гарантирована. Но даже без камер пропажа двух охранников наверняка не пройдет незамеченной.