Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Юрий Валентинович особенно ценил сочинения В. Набокова, книги которого я читал без большого интереса. Трифонов объяснял мне, что мало кто из писателей столь мастерски владеет искусством слова и стиля, как Набоков. «У Набокова любой русский писатель может многому научиться». Лично я читал в основном эмигрантские журналы, особенно новые, на которые Трифонов обращал мало внимания. Он почти никогда не комментировал новинки советских писателей, в том числе и тех, с кем поддерживал приятельские отношения. «Я этого еще не читал», – обычно отвечал он на мои вопросы. «Мы, писатели, – сказал он однажды, – очень мало читаем книги своих коллег по Союзу писателей. У меня для этого просто нет времени. В первую очередь я читаю классику».

Трифонов был неразговорчив, он больше слушал, чем говорил, и некоторым казался человеком не только медлительным, но и скрытным. Отчасти сказывалось здесь наследие тех лет, когда ему действительно приходилось многое скрывать. Но имела место и некоторая застенчивость писателя, он не любил ни многолюдных компаний, ни застолий. Он не хотел и не мог поддерживать разговор только из вежливости, когда собеседником оказывался неинтересный ему человек.

Текущей политикой он интересовался мало и лишь бегло просматривал газеты. Да и что было интересного в наших газетах в 70-е годы? Гораздо больше он интересовался спортом и читал спортивные газеты, даже сотрудничал в некоторых из них. Ю. Трифонов хорошо читал по-немецки, и на его письменном столе я часто видел немецкую прессу. В дни хоккейных чемпионатов лучше было его не навещать: он не мог пропустить ни одного из главных матчей, хотя смотрел их он почти всегда только на экране своего телевизора. Когда он оказывался в большой и мало знакомой ему компании людей, то чувствовал себя неуютно и по большей части не поддерживал общей беседы или спора, предпочитая отмалчиваться.

Однажды Трифонов попросил познакомить его с Евгенией Семеновной Гинзбург, книгу которой «Крутой маршрут» он очень ценил. Конечно, Евгения Семеновна была рада пригласить к себе Трифонова. Мы пришли к ней втроем: Трифонов, А. Гладков и я. Трифонов предполагал, вероятно, что мы проведем вечер именно в такой небольшой компании. Однако небольшая квартира Е. Гинзбург была всегда открыта для ее многочисленных друзей и знакомых, и они собирались здесь по вечерам без предварительного уведомления. Дома Евгении Гинзбург, Льва Копелева, Владимира Россельса напоминали салоны второй половины XIX века, куда близкие по духу люди приходили просто пообщаться друг с другом или даже решить между собой разного рода дела. Здесь можно было встретить как известных, так и малоизвестных писателей и поэтов, а также бывших зэка самых разных профессий и положения в обществе.

Неудивительно, что вскоре после нашего прихода в квартире Е. Гинзбург собралась компания в пятнадцать-двадцать человек, которые в комнате и на кухне обсуждали последние политические и литературные новости. Александр Гладков чувствовал себя в этой обстановке как рыба в воде. Но Трифонов весь вечер просидел в углу, не проронив ни слова. Ему было интересно в доме Е. Гинзбург, но многих пришедших сюда он не знал, и его смущало это шумное многолюдье. Конечно, он не стал постоянным гостем в квартире Евгении Семеновны, где сам я бывал часто и где обрел много добрых знакомых. У себя в квартире или на даче Юрий Валентинович собирал, и то довольно редко, не более трех-четырех человек.

В конце 60-х годов Ю. Трифонов жил очень скромно. После смерти матери ему было трудно вести хозяйство, но летом на даче ему помогала одна из пожилых родственниц. Временами Юрий Валентинович испытывал явную нужду и у него не было средств, чтобы привести в порядок свою большую дачу, которую он построил давно – на Сталинскую премию. Забор вокруг дома покосился, деревянные полы прогибались и скрипели. На даче имелась также небольшая библиотека, и когда я туда приезжал на два-три дня зимой, то целый день лежал на диване, слушал музыку и читал книги о народовольцах. Телевизор с дачи унесли воры.

Повесть «Обмен» Юрия Трифонова была первой повестью, которая имела быстрый и большой успех у читателей. Ее опубликовал журнал «Новый мир» еще при Твардовском, которому она пришлась по душе. Позднее вместе с режиссером Юрием Любимовым Трифонов переделал повесть в пьесу, и Юрий Валентинович пригласил меня на премьеру. Постановка имела большой успех и долго держалась в репертуаре «Театра на Таганке». Ю. Трифонов приходил в театр каждый раз, когда шел «Обмен». В конце спектакля Трифонов вместе с Любимовым и артистами выходил на сцену под аплодисменты зрителей. В театре он более непосредственно, наглядно и эмоционально ощущал успех своего произведения. В этом не было никакого авторского тщеславия.

Трифонов был мнителен. Он работал медленно и очень тщательно, долго подбирал слова, фразы, переходил от одного черновика к другому. Из одной страницы текста он делал полстраницы, иногда оставлял только несколько строчек. Писателям тогда платили гонорар по объему работы в печатных листах. Поэтому, встречая меня у порога, он мог сказать: «Сегодня я выбросил из своего кошелька еще сто рублей». Трифонов долгое время испытывал чувство неуверенности в своем писательском таланте, и это мешало ему работать. Он сильно переживал неудачи или просто невнимание критики. Зато успех делал его более твердым – и в отношениях с людьми, и наедине с листом бумаги. Повесть «Обмен» была переведена и издана в большинстве западных стран. Затем на экраны советских кинотеатров вышел фильм по мотивам этой повести.

После «Обмена» все новые повести Юрия Трифонова о жизни горожан имели большой успех или по крайней мере вызывали большой интерес. В подцензурной литературе 1970–1971 годов это были наиболее значительные работы, а Трифонов не хотел и не мог работать «в стол» или для Самиздата. Он не был писателем-«подпольщиком», как Варлам Шаламов или Александр Солженицын. У Трифонова поэтому был и другой читатель.

В 70-е годы каждый из нас имел свой круг читателей, и эти аудитории мало совмещались друг с другом. Александр Твардовский уже покинул «Новый мир», и это ставило Трифонова в трудное положение. После вынужденной отставки Твардовского многие известные писатели и поэты приняли решение бойкотировать «Новый мир» и осуждали тех авторов, которые продолжали посылать свои рукописи в этот журнал. В конце 60-х годов Юрий Трифонов публично и не раз возмущался начинавшейся тогда травлей А. Твардовского. Трифонов был инициатором письма-протеста, которое подписали многие известные писатели. Это письмо в защиту «Нового мира» и его редакции было направлено руководству Союза писателей. Коллективное письмо другой группы писателей против Твардовского было опубликовано в журнале «Огонек».

Общественное мнение в стране только зарождалось, и все подобного рода документы горячо обсуждались в литературной и окололитературной среде. Но Юрий Трифонов не был еще столь известным и независимым писателем, чтобы его с удовольствием и радостью принял в авторский актив любой другой «толстый» журнал. Между тем новое руководство «Нового мира» было явно заинтересовано в сохранении Ю. Трифонова в авторском активе журнала. Многие работники редакции, которым просто некуда было уходить, также убеждали Юрия Валентиновича давать свои новые вещи в «Новый мир», заверяя писателя, что можно будет сохранить традиции и позиции этого журнала и без Твардовского, без Лакшина, без Виноградова.

Это была иллюзия, но Трифонов принял ее, опасаясь остаться ни с чем. Даже наедине со мной он пускался в долгие объяснения насчет того, что в нашей стране все журналы в конечном счете партийные, и потому не так уж важно, где печататься, а важно, что и как ты пишешь. Я с Трифоновым не спорил, так как был убежден, что подобного рода проблемы каждый автор должен решать для себя сам. Для меня с уходом Твардовского и Лакшина прежний «Новый мир» прекратил существование. Появился совсем другой журнал, но с прежним названием. Однако повести Трифонова я читал и в этом журнале.

17
{"b":"177918","o":1}