Весной 1966 года Солженицын и Решетовская снова приехали на дачку возле деревни Рождество и расположились здесь на все лето. Я приезжал в «Борзовку» только один раз. Солженицын работал по двенадцать-четырнадцать часов в день, об этом говорила Решетовская, приезжавшая несколько раз в Обнинск. Она тоже освоила вождение машины и получила водительские права. В Обнинск Решетовсая приезжала в основном в магазины за продуктами, – научные города снабжались по «высшей» категории. В июне Солженицын закончил первую часть «Ракового корпуса» и отдал рукопись не только в «Новый мир», но и в секцию прозы Московского отделения Союза писателей для обсуждения.
В 1967 году я встречался с Солженицыным дважды, и оба раза на квартире Тимофеева-Ресовского. При приездах Солженицына Николай Владимирович обычно звонил мне: «Жорес, приходите», – не объясняя, для чего. Солженицын приезжал не по каким-то делам, а просто поговорить, очень много расспрашивал о жизни в разных странах Запада. В первый приезд в начале мая Солженицын привез нам и проект своего ставшего вскоре знаменитым «Письма Четвертому съезду писателей» о цензуре. На съезде писателей, открывшемся в Москве 18 мая, письмо Солженицына о цензуре стало одним из главных событий. Из разговоров с Солженицыным у Тимофеева-Ресовского мне стало очевидно, что Александр Исаевич принял решение о публикации своих двух романов за границей. Такой результат конфронтации я считал неизбежным, так как у меня был и собственный опыт в этом направлении. Публикацию научных статей за границей я начал с 1959 года, а в 1967 году отправил в США друзьям погибшего в 1940 году академика Николая Вавилова микрофильм моей книги о Лысенко. Она была опубликована в США через два года.
В 1967 году Солженицын уже сам разрешил циркуляцию «Ракового корпуса» и «Круга» в Самиздате. Эти романы читали сотни, а может быть, и тысячи людей.
В 1968 году Солженицын приехал в «Борзовку» совсем рано, в конце марта. В своей литературной биографии он пишет, что зимой сильно переутомился; «гнал последние доработки „Архипелага“ и к марту заболел. У него началась гипертония. „Я очень надеялся, что вернутся силы в моем любимом Рождестве-на-Истье – от касания с землей, от солнышка, от зелени… А через месяц, когда совсем потеплеет, озеленеет – тут будем печатать окончательный “Архипелаг” – сделать рывок за май, пока дачников нет, не так заметно“. [18] В Обнинск Солженицын приехал 19 июня. Рассказывал Тимофееву-Ресовскому и мне, что его романы объявлены к публикации в пяти странах. В США выход «Круга» был намечен на сентябрь.
Оккупация советской армией Чехословакии 21–22 августа была поворотным событием для всех нас. Солженицын, по его же воспоминаниям, составил короткий протест. «Подошвы горели – бежать, ехать. И уж машину заводил… Я так думал: разные знаменитости вроде академика Капицы, вроде Шостаковича… – еще Леонтович, а тот с Сахаровым близок… еще Ростроповича, да и к Твардовскому же наконец… вот выбор вашей жизни – подписываете или нет? Зарычал мотор – а я не поехал. Если подписывать такое, то одному..? [19] – Но не решился и сам…» «Я смолчал. С этого мига – добавочный груз на моих плечах». [20]
Однако не совсем смолчал и Солженицын – поехал в Обнинск. Хотел высказать свой протест в обществе Тимофеева-Ресовского, Медведева и еще двух-трех друзей. Солженицын приехал сначала ко мне и звал меня к Николаю Владимировичу, чтобы разговор был общим. Я очень отговаривал Александра Исаевича от посещения моего шефа, так как знал его крайнюю осторожностъ в этом деле. Но Солженицын не слушал.
Открыв дверь и увидев нас вдвоем, Тимофеев-Ресовский сразу, конечно, понял, зачем мы пришли. Других разговоров в те дни не было. После ставших традицией теплых объятий сокамерников, Тимофеев-Рессовекий сам начал разговор, не дав Солженицыну и рта раскрыть… «А ведь здорово наши немцев опередили, – сказал он довольно громко, – чехи им продавались под видом демократии… Знаю я этих чехов, для них немцы и австрийцы ближе русских… не православные они славяне, культура у них германская, не наша… Россия для них страна дикая…» Солженицын как бы окаменел сразу, глаза потемнели. Сел на стул и слова не смог вымолвить.
Николай Владимирович послал жену сделать «чайку». Но Александр Исаевич уже встал, заторопился, дела, мол, какие-то у него есть. Я молча показал ему пальцем на потолок – это был тогда понятный знак о том, что квартира прослушивается. Мы, обнинцы, были в этом уверены, так как горком партии знал, что у Тимофеева-Ресовского собирался раз в неделю молодежный «клуб», послушать его рассказы. На директора давили, чтобы эти собрания перенесли в «Дом ученых». Но Солженицын не обратил на мой жест никакого внимания, вышел, сел в машину и уехал. После этого вечера он к Тимофееву-Ресовскому уже никогда не приходил и даже не спрашивал о нем. Не вспоминал он старого генетика и в последующие годы, хотя в автобиографических заметках всегда причислял его к своим близким друзьям.
Лично я, хотя тоже не был в то время согласен с Тимофеевым-Ресовским, не осуждал его. В Обнинске в те дни уволили несколько физиков и химиков, одного из них, Н. Васильева, заведующего лабораторией, я хорошо знал. Его уволили просто за то, что он не пришел на собрание в институте, на котором нужно было «выразить единодушное одобрение» акции советского правительства. С Тимофеевым-Ресовским могли сделать то же самое – категорические директивы в этом отношении шли сверху.
Последний разворот
Вернувшись из Обнинска в Рождество-на-Истье, Солженицын «…гнал, кончал “Круг-96”. Это, по его словам, была «последняя редакция истинного “Круга”, из 96 глав и сюжет неискаженный, которого никто не знает… В сентябре я закончил и, значит, спас “Круг-96”. И в тех же неделях, подмененный, куцый “Круг-87” стал выходить на европейских языках». [21]
Роман «В круге первом», который я уже прочел в рукописи в 1965 году, был безусловно выдающимся для того времени произведением.
Но это, как оказывалось, был «облегченный» с политической и сюжетной точки зрения «Круг-87». В нем не было девяти глав первоначального варианта, написанного в 1955–1958 годах, и первоначальная «шпионская» линия сюжета заменена на «политическую». Эти изменения романа Солженицын произвел в 1964 году, когда решил передать рукопись в «Новый мир». Такая кастрация производилась для «проходимости». «Круг-96» не мог рассматриваться «Новым миром», он был бы сразу отвергнут. Теперь, после конфискации «Круга-87», Солженицын восстанавливал первоначальный сюжет и возвращал удаленные главы. Одновременно он, конечно, производил новую литературную обработку». «…Восстанавливая, я кое-что и усовершил…» Эта новая версия романа была впервые издана на русском языке в Париже только в 1978 году. Именно эта версия романа, т. е. «Круг-96» издается и продается с 1990 года в России. На другие языки «Круг-96», насколько мне известно, пока не переводился.
23 сентября 1968 года, наверное, это был выходной день, я уже не помню, – Солженицын приехал ко мне утром в Обнинск, как обычно без предупреждения, но с необычной просьбой. Он хотел, чтобы я тут же, в его присутствии, сделал микрофильм «нового варианта» романа, объяснив вкратце, что это и есть истинный «Круг». В рукописи было примерно девятьсот страниц машинописного текста.
Еще во время первого визита к нам в 1965 году, когда Солженицын и Решетовская прожили в нашей квартире в Обнинске два дня, Солженицын усмотрел в моем кабинете наличие хорошей профессиональной установки для микрофильмирования. Она была сделана по моему заказу в мастерских нашего института для фотографирования статей из иностранных журналов. Но я ее применял и для других работ. Я тогда объяснил гостям, что использую исследовательскую пленку с особо мелким зерном, которая в радиационных делах применяется для дозиметрии. Запас этой пленки был у меня на несколько лет. Обширный чулан при кабинете я превратил в фотолабораторию.
Сушка проявленной и промытой дистиллированной водой пленки проводилась в кюветах спиртом, чтобы избежать пыли, оседающей на мокрую пленку при воздушной сушке. В каждый кадр я снимал не одну, а две страницы рукописи или разворот журнала.
