– На свадьбе!

– Жюльетты.

– С Ронни?

– Нет, песенка Ронни спета. Баронет смело вломился в ту дверь, куда боялся постучаться дантист. Она выходит за Джерри Хартмана, только ради бога, не говорите об этом никому…

– О! – Новость, по-видимому, произвела впечатление на Анну. – Он страшно богат, не правда ли?

– Да, его отец и дед, кажется, весьма успешно грабили страну.

– Не будьте ослом! – живо сказала Анна и потом добавила мечтательно-задумчивым тоном: – Леди Хартман» Как это хорошо для нее! Ей повезло… Как вы думаете придут они пить чай к «Близнецам»?

– К близнецам? – удивленно переспросил Крис, но сейчас же вспомнил: – А! Непременно. Думаю, Жюли не устоит против приглашения, если нужно будет идти в вечернем туалете. Как говорит мама, хартмановские бриллианты просто ве-ли-ко-лепны.

Анна снова вздохнула; в ее глазах была мечта о богатстве и светских успехах.

– У них будет такая масса друзей, – с завистью сказала она. – И Жюли сможет устраивать приемы «Крис, милый, расцелуйте от меня Жюли и передайте ей миллион поздравлений – и расскажите ей о «Близнецах», да возьмите с нее обещание прийти.

– Почему бы вам не сделать это самой? – коварно предложил Крис. – Заходите завтра к чаю, вы застанете их всех за шитьем ослепительного белья. Только, бога ради, чтобы они не узнали, что это я вам рассказал: считается, что это полная тайна. Но я пари держу, что. они не устоят и все вам расскажут.

– Ваша мать меня не любит, – обиженно сказала Анна.

– Больше из-за меня, чем из-за вас.

– Почему вы так говорите?

– Разве вы не замечаете, что почти все матери инстинктивно ненавидят девушек, в которых влюбляются их сыновья?

– Ну, ну! – презрительно сказала Анна. – Вы влюблены в ваши идеи. Во всяком случае, вы не влюблены в меня.

– Я думаю о вас непрестанно, – сказал Крис, бичуя себя. – Ночью я мысленно пишу вам письма, полные преувеличенных и почти наверняка незаслуженных похвал. Днем я тоже пишу вам письма в таком же духе, реальные письма, которые я затем рву на части. В те часы, когда я должен был готовиться к экзаменам или хотя бы знакомиться с новейшими археологическими открытиями, я написал в вашу честь несколько стихотворении свободным стихом и незаконченную повесть в прозе. Бывают дни и ночи, когда я не могу ни спать, ни работать, не могу ни есть, ни отдыхать, не могу ни думать, ни действовать, потому что мысли о вас преследуют меня. В другие дни я бываю почти убежден, что вы сука. Нарушив таким образом джентльменский кодекс, я могу добавить, что ваш образ мучает меня в многочисленных эротических снах, когда вы нередко являетесь мне совершенно нагая. Если это не значит «любить», то что же тогда любовь?

– Крис! – в голосе Анны звучало бешенство.

– Да?

– Почему вы всегда говорите гадости, когда приходите сюда?

– Я не говорю никаких гадостей.

– Нет, говорите. Вы всегда кончаете тем, что говорите что-нибудь гнусное и оскорбительное. Я хотела бы, чтобы вы ушли, – она вскочила, делая вид, что прогоняет его.

Крис сидел неподвижно, погруженный в мрачные размышления:

«Зачем так поступать, зачем так говорить? А с другой стороны, почему бы и нет? Почему не ухаживать при помощи словесных бомб в наш век, обезумевший от милитаризма? Весь вопрос в том, каковы мои истинные чувства, каковы ее истинные чувства? Разве мы оба не разыгрываем роль, неуклюже заимствованную из разных пьес. «В ту ночь, когда сошелся я с жидовкою ужасной», – вспомнил он стихи Бодлера.

Анна по-прежнему показывала ему пальцем на дверь, обаяние ее лица исчезло во враждебной гримасе.

«Так вот как она выглядит, когда она взбешена!»

– Я, кажется, обидел вас, – сказал он наконец. – Почему мне везет в этом злосчастном искусстве обиды? Но не будем ссориться из-за недоразумения. Чем я вас обидел?

– Если у вас не хватает такта понять это самому, я не могу вам объяснить.

– Если не можете объяснить, значит, не так уж я вас и обидел!

– Вы говорили со мной так, словно я проститутка!

«Опять! – подумал Крис с шутливым ужасом. – И эта тоже защищается от обвинения, которое я и не думал выдвигать. Qui s'excuse…[21] Что сказали бы психоаналитики?»

– Я не знаю, как говорят с проститутками, – сказа он вслух. – Потому что, насколько мне помнится, я ни когда с ними не разговаривал. Вы, я уверен, тоже. Обращаться с женщиной как с проституткой – это значит делать ей определенные предложения, посулив ей деньги Я не делал вам никаких предложений, и у меня нет денег. Я только описал, совершенно правдиво, некое душевное состояние…

– Это грязно и оскорбительно…

– Милая Анна! – Крис улыбнулся. – Неужели вы думаете, что я один такой изверг? Что оскорбительного в состоянии древнем, как само человечество? Или, по-вашему, другие молодые люди питают к вам какие-нибудь иные чувства?

– Они не станут говорить об этом так гнусно и грубо.

– Ах! Так вы, значит, возражаете не против самих чувств, – быстро припер ее к стенке Крис. – А только против откровенного, честного их выражения?

Анна не нашлась, что ему ответить, и только бросила на него уничтожающий взгляд. Она продолжала стоять. Крис облокотился о каминную доску, бросая взгляды то на камин, то на нее.

– Мы спорим из-за пустых слов и этикета, – сказал он со смехом, продолжая, однако, следить за ней. – Или, может быть, вы бы предпочли, чтобы я встал на колени и сказал драматическим голосом: «Мисс Весткот! Анна! Простите мне мою дерзость, но с тех пор, как я узнал вас, вы казались мне идеалом женщины. Я знаю, что я вас недостоин, но я люблю вас, и только вас. Обстоятельства мои сейчас, правда, не блестящи, но я ринусь в битву жизни с всесокрушающей силой, если только буду знать, что вы отвечаете на мои чувства взаимностью». И так далее, и тому подобное.

– Это было бы до последней степени глупо, – сказала Анна, чуть заметно улыбаясь.

– Ну, конечно, глупо. – Крис улыбнулся ей в ответ, по-прежнему внимательно следя за ней. – Разве вам не ясно, что тут все дело в стиле и в общепринятых обычаях? Чувства все те же, только меняется стиль. Я прыгнул слишком далеко в будущее, и это обидело вас. Тогда я попытался подражать прошлому, и это показалось вам смешным. Но, Анна…

– Вы меня унижаете, – перебила она, снова хмурясь.

– Унижаю! Вы могли бы подумать так, если бы мы встретились сегодня в первый раз. А по-моему, если бы я льстил вам, пытался поймать вас на удочку избитых пошлостей, вот тогда бы это действительно значило, что я унижаю вас. Я пытался быть по-настоящему откровенным. Послушайте, Анна, мы знаем друг друга вот уж два года, мы так часто бывали вместе…

– Это не дает вам никаких прав на меня!

– А разве я их требую? Если вы относились ко мне безразлично, зачем вы подавали мне надежду? Зачем вы радовались, когда я приходил, зачем отвечали мне на пожатие руки, зачем позволяли мне целовать вас, зачем целовали меня так горячо, зачем ваши глаза утвердительно отвечали моим взглядам «Да, да».

– Я не говорила вам ничего подобного!

Анна отвернулась в замешательстве, зная, что все сказанное им – правда.

– Не словами, – продолжал Крис. – А иными, косвенными способами. Вы не любите прямых, простых слов. А мне вот делается неловко от намеков и двусмысленностей…

Внезапно он замолк и погрузился в размышления. Так не годится. Нельзя биться с Анной на слишком хорошо знакомой ей платформе чувств; он завязнет здесь в трясине компромиссов и лживых сантиментов и потерпит полное поражение. Ее орудия уже обстреливают его незащищенный фланг!

– Крис!

– Что?

– Вы меня не слушаете.

– О!

Он в упор посмотрел на нее глазами, потемневшими от возмущения и боли. Она легонько потрясла его за плечо.

– Да что с вами? Вы каждые пять минут точно делаетесь другим человеком. У вас, может быть, нервы не в порядке?

– Нет! Я всего лишь холостяк без гроша в кармане и без доброй подружки…