Для Джорджи кино было наслаждением, хотя звуковые фильмы еще пребывали в далеком будущем. Ни полковник, ни Алвина не «возражали» против кино как такового, оно их просто не интересовало. А ходить в кино с кузеном Джорджи терпеть не могла. В самых трогательных местах он обязательно отпускал такие глупые и гадкие замечания! Но одна она выбиралась туда почему-то редко. И скучно, и в деревне настолько свыкаешься с однообразием, что всякое нарушение привычной рутины требует больших усилий. А теперь они с Джоффри смотрели все «новые» фильмы, добиравшиеся до Криктона. Новыми они были для них, поскольку Криктон отставал от Лондона настолько же, насколько Лондон — от Нью-Йорка.
Отправлялись они туда почти всегда днем, потому что у Джорджи было неспокойно на душе: а вдруг маме и папе не понравится, что она уезжает с Джоффри вечером и возвращается около полуночи? Иногда Джоффри воспринимал фильм весьма критически и указывал на всевозможные недостатки, которые она не заметила. Но чаще она их не видела и после его объяснений. Она от души смеялась над комическими лентами — там все так забавно дрались и падали! Затаив дыхание, вся красная, следила за сыщиками, преступниками и таинственными незнакомцами, увлеченно смотрела мелодрамы из великосветской жизни, а сентиментальные костюмные фильмы глубоко ее трогали. Но им всем она предпочитала те, где действие происходило на Диком американском Западе или в Мексике; индейцы, пальба, отчаянные погони, похищения, конные атаки, герои и злодеи, выхватывающие револьверы из расшитых седельных сумок, — бах! бах! бах! — и героиня, которую красавец с волевым подбородком в последний миг спасает от участи хуже смерти. Она стискивала руку Джоффри, ахала от возбуждения во время погонь и конных схваток, дрожала от ужаса, когда герой и героиня должны были вот-вот погибнуть, и проливала искренние слезы над всеми трогательными и грустными эпизодами. А какой восторг переполнял ее, когда кулак юного героя впечатывался в челюсть несостоявшегося насильника и негодяй кувырком летел на землю! Ей так хотелось закричать «ура!». И что-то даже сильнее восторга охватывало ее, когда стройный красавец с болтающимися у пояса пистолетами, с твердым подбородком и чудесными глазами стремительно бросался к героине и заключал ее в объятия. Они глядели друг другу в глаза, а потом она трепетала, и закрывала глаза, и поднимала к нему лицо, и он целовал ее; противные оборвыши на дешевых местах свистели и улюлюкали, и по экрану плыли буквы «Конец», и зажигался свет, прежде чем Джорджи успевала утереть глаза и высморкаться. Еще и поэтому она терпеть не могла ходить в кино с кузеном — он принимался дразнить ее, подшучивал над тем, что у нее глаза на мокром месте, а чем она виновата, если они устают от мелькания на экране? Но Джоффри всегда был жутко тактичен, притворялся, будто ничего не заметил, и один поддерживал разговор, чтобы дать ей время прийти в себя. Она чувствовала, что кино — величайшее изобретение всех времен, подлинно великое искусство, прямо доходящее до сердца. Она очень гордилась этой фразой.
Они обсуждали фильм на обратном пути, стараясь не опоздать к обеду, — Джорджи так любила кино, что без всякого огорчения жертвовала ради него чаем. Они рассматривали фильм с разных точек зрения и все же почти во всем соглашались. Джоффри интересовала техническая сторона — каким способом оператор снял тот-то или тот-то кадр, как они умудрились передвинуть камеру, не смазав изображения, почему крупный план обычно много более эффективен, чем панорамирование? Он даже подумывал, не пожертвовать ли ему частью отпуска и не вернуться ли «туда» через Калифорнию, чтобы провести недельку в Голливуде среди великолепия всяческих механических приспособлений и игрушек. (Впрочем, Джорджи об этом своем желании он не говорил.) Ее же, как кинокритика, интересовала только человеческая и моральная сторона. Ей нравились строгая нравственность, прямая назидательность, проповедь великих извечных человеческих чувств: истинной любви, мужественности, несгибаемой твердости, материнской любви, святости домашнего очага. Она чрезвычайно строго судила мужчин, которые играли сердцем девушки или понуждали ее поступить против его велений. И даже еще строже — женщин-вамп. Показывать зрителям, что подобные женщины вообще существуют, было бы преступно, если бы не то обстоятельство, что они всегда оказываются посрамленными. Она говорила так, словно киноперсонажи были не тенями на огромном белом листе, изготовленными циниками ради денег, а живыми людьми. Но в конце-то концов выглядели они совсем живыми, камера же не способна лгать.
И все же, несмотря на такую близость и родство душ, дни шли, а Джоффри не делал ни единого шага к конкретному блаженству брака или даже к менее конкретному, но почти столь же утешительному взаимопониманию без слов. Полковник и Алвина обменивались вопросительными взглядами и смутно ободряющими фразами о странностях современной молодежи — но что поделаешь, они должны решать сами. Алвина было намекнула, что Фред бы мог «поговорить» с Джоффри, но полковник решительно уклонился от столь опасной атаки в лоб. Кузен теперь работал над своим шедевром с меньшим пылом и поспешностью, все чаще позволял себе сатирический тон. А Клив уже прямо потешался. Как! Джорджи на несколько недель заполучила мужчину в полное свое распоряжение, без единой соперницы, и все еще не сумела подцепить его на крючок? Рохля, не достойная сочувствия. Пусть чахнет в старых девах, так ей и надо! Даже сама Джорджи порой немножко теряла терпение, немножко тревожилась, немножко поддавалась грусти. А вдруг у него есть другая? Все эти поездки в Лондон! Правда ли, что он забыл ту девушку? А вдруг она «вамп» и обладает роковой властью над мужчинами, притягивает их, как огонь бабочек, вынуждая отречься от истинной любви? Джорджи ненавидела неясные образы эфемерных, но торжествующих соперниц, теснившиеся в ее воображении. И жутко жалела, что Марджи в Лондоне. Но ничего, она скоро приедет и не поскупится на полезные советы…
Причины сдержанности мистера Хантер-Пейна были, в сущности, крайне просты. Самая простая и главная заключалась в том, что он вовсе не был влюблен в Джорджи по уши, как она в него. Ему весьма льстило ее откровенное обожание, и, бесспорно, о ее чарах и талантах он составил себе более высокое мнение, чем другие ее знакомые, годившиеся в женихи. Но он не отличался силой чувств и вообще не был способен влюбиться в кого бы то ни было с беззаветной сосредоточенностью Джорджи. В конце-то концов, с какой стати было ему разыгрывать донкихота и жениться на девушке без гроша за душой и почти некрасивой потому лишь, что она взяла да влюбилась в него? Уж конечно, десятки красавиц — и с деньгами, будут счастливы заполучить в мужья столь великолепный образчик человека неразумного, подвид брит, колониз. Естественно, она бы рада-радехонька — ведь все выгоды на ее стороне! Она приобретет все и ничего не потеряет, выйдя за такого во всех отношениях молодца, но что приобретет он, кроме не слишком миловидной обузы, какой бы добродетельной и обожающей она ни была? Впрочем, и эти превосходные качества, доведенные до избытка, ничего особенно хорошего не сулят. Тем не менее решительного «нет» Джоффри себе не говорил. Он считал, что ему пришло время жениться, и если до конца отпуска более подходящей кандидатуры не отыщется, то, пожалуй, сойдет и Джорджи. Может попасться и хуже. А пока она счастлива, так зачем торопиться? В конце концов он решил, что пару недель попутешествует один на автомобиле и заглянет к кое-каким родственникам Старика.
На исходе сентября дожди и сильные ветры прогнали медлившее солнце и сильно попортили великолепную выставку разноцветных листьев. Затем наступила последняя передышка перед унылой монотонностью зимы — несколько тихих чуть туманных дней и легкого морозца. Джорджи и Джоффри отправились в пешую прогулку, так как «бентли» поправлялся в мастерской после искусных экскурсов Джоффри в его нутро.
Оба надели твидовые костюмы и вооружились палками. Джорджи шла в старой паре практичных ботинок — земля после дождей совсем раскисла, но шляпа на ней была новая и модная, как жакет и юбка, сшитые портнихой Марджи, щегольские и очень ей к лицу. Джоффри сразу сказал, что выглядит она отлично, и твидовый костюм для нее самое оно.
