- Что мы ели в последний день рождения?

- Паэллу.

Незримо пролетел ангел, голый под своей блузой, как Консепсьон.

Паэллы не будет.

- Мы что-нибудь найдем….

- В любом случае, мама ничем заниматься не будет!

Мама ничем заниматься не будет!

Они в это верили. Все. И я тоже.

Так вот, праздничный стол, которым я не имела права заниматься, о котором, как я догадывалась, опьяненно шепчутся за моей спиной; стол, который блестел в их глазах и на моем горизонте - мне таки пришлось им заняться!

Это не их вина. Бедные малыши, им не повезло.

- Ты себе не представляешь, что с нами сделалось - говорила возмущенная Вивиан. Она с Томасом и мальчиками приехали к Меркуарану и увидели: “Ежегодный отпуск. Открытие 15 июля!” Мы все приготовили…

- Все приготовили?

- Ну, приготовили список: равиоли с дарами моря, жареный окорок со шпинатом, мороженное с орехами…

Я была почти довольна, что местный трактир, более века кормивший всю округу, сменил время отпуска своего персонала. Меню казалось мне немного банальным.

- Но что же мы будем делать? - убивалась Вивиан.

Я необдуманно сказала:

- Не беспокойтесь, мои дорогие! - и они перестали беспокоиться.

Ловушка захлопнулась.

Исступление праздника завладело мной.

Праздник!

Это такая необыкновенная радость - готовить праздник. Я вот думаю, не является ли праздник более прекрасным, более опьяняющим, когда его готовишь самостоятельно, чем когда он уже готов? Посреди праздника вещи - это просто вещи; до того, как занавес полностью поднят, они купаются в восхитительном свете надежды. А потом… готовить праздник, это способ сказать: Я вас люблю! голосом свечей, скатертей, пробок от шампанского, маленьких хлебцев, спеленутых вышитыми салфетками, раковинок хорошо сформованного масла, цветов на столе, изысканных соусов, сладких кремов и непривычного и потому опьяняющего церемониала.

Короче, ловушка.

Я не очень хорошо знала, что “я им сделаю”. Чисто случайно, я заехала в супермаркет в тот знойный час, когда все переваривают свой гуляш или там говядину по-пастушьи. Карусель Рудуду исчезла, чтобы уступить место свиной колбасе. Внутри очень свежо, у кассирш свитера и насморк. Как представить себе в этом американизированном супермаркете, что снаружи полдень и лето? Что рассудительные люди предаются сиесте? Что жара распластывает собак в тени платанов? Что дети, дерзкие и счастливые, пересекают изжаренные под солнцем виноградники, жуя кислые освежающие усики? Что земля трескается, а над ней летят тяжелые насекомые, то бронированные, то бархатистые? Здесь купаются в кондиционированном воздухе. Я чихнула и одна их кассирш эхом ответила мне. В углу рыбного отдела мой взгляд привлекла огромная корзина, кишащая темными тварями.

- У меня красивые раки, - сказал мне продавец. - Они вам нравятся?

Нравятся ли они мне? Да я уже видела их с кремом вокруг курицы…

- Я мог бы попытаться уверить вас, что их поймали в Севеннах, но я предпочитаю быть честным: они югославские!

- Знаете, я не расистка.

- Они прилетели на самолете, - сказал продавец со значением. - Я вот никогда не летал на самолете, а они летали!

Я попросила четыре дюжины, он посоветовал мне взять пять. Причина показалась мне темной, но я не просчитала нужным ее оспаривать.

- Поместите их в воду, приехав домой, это доставит им удовольствие.

На обратном пути несчастные пускали пузыри и расползались, свежесть таза с водой их явно оживила.

- Ты их ловила? - спросил Поль.

Октав был схвачен за кончик носа, а Игнасио разозлился, потому что ему мешали положить одного в люльку Вивет.

- Она его хочет! Она его хочет! - кричал он.

- А теперь, - сказал мне Жан, знаешь, что ты будешь делать? Ты пойдешь в свою комнату и ляжешь. Ты достаточно сделала, любовь моя. Отдохни.

Отдохни. Тягостные слова!

Я слишком устала, чтобы отдыхать.

Я свирепо сражалась, но они все были непоколебимы.

- Иди отдыхать!

Но как отдыхать, когда столько надо делать? Едва я лягу, как на меня нападут мытье посуды, подметания, возгорания, протирки, полировки, стирки, насморки…!

- Иди отдыхать!

Я послушалась. Я бросилась на кровать. Но мне было плохо. Кровать была разворочена и полна старых крошек. Стыд. Ее нужно полностью перестелить. Я это сделала. Потом я подмела и вытерла пыль в комнате. Это заставило меня подумать, что я не заглядывала к Фанни с момента ее отьезда. Я пошла туда. Кроме раскрытой кровати, казалось, покинутой только что (ее запах еще витал в комнате) все было в строгом порядке. Фанни… она уехала… Я сложила одеяла, перетянула матрацы, открыла окно. Потом в едином порыве я полностью убрала комнату Игнасио. Потом комнату, где спали Моника и Пьеро. Потом я имела несчастье пройти мимо комнаты мальчиков. Дверь была раскрыта, ужасное видение привлекло меня, как вспышка. Я шагнула назад и вошла.

Опыт из Маленького химика ХХ века тошнотворно дымил под пугающими постерами Dirty Corpses. Кровати разворочены, как циклоном. Я нашла горшок меда, наводненный муравьями, семнадцать пустых бутылок из под Колы, начатое яблоко, заплесневевший торт, смятые салфетки, стаканы с соломинками… МОИ щипчики, я их ищу с момента нашего приезда, вот они, совершенно испорчены! Залеплены клеем, только выбросить. Верблюжата!

Я издала долгий стон и закрыла глаза. Увы, когда я их снова открыла, картина не изменилось. Ну как они умудряются создавать такой беспорядок?! Повсюду вещи, одинокие носки, грязные джинсы, книги, журналы… оставалось только срочно всем этим заняться.

Я занялась, и должна сказать, что уступая моему пылу комната начинала принимать вид. Я подоткнула юбку домашнего платья, обернула вокруг нее завязки фартука «для больших работ», повязала вместо косынки дедушкин клетчатый носовой платок. У меня были черные от грязи ноги, а руки… их надо было вскипятить, чтобы снова увидеть, но я была довольна, я видела прогресс.

Вопли мальчиков: Мама! Мама!

Я обмерла. Что произошло, почему они так кричат? Только бы Игнасио, или Вивет… От волнения, я перевернула Маленького химика, я поскользнулась на ферроцианиде калия, как сумашедшая, не выпуская ведра и метлы, скатилась вниз по лестнице, и оказалась посреди светского раута.

Из глубин Авгиевых конюшен я не слышала, как они подьехали. А ведь перед домом - настоящая Армада! Черный мамин лимузин с круглым трехцветным значком Сената, машина "Миди Либр" (Газета, выходящая на юге Франции), машина Радио Монте Карло. Фотографы, молодые люди в джинсах, устанавливают микрофон под деревом Иисуса. Равье, мамин шофер, маленький, коренастый, одетый в республиканскую лазурь* ( игра слов: bleu roi - «королевская лазурь» в противоположность bleu republicain - республиканская лазурь), посасывает неизменную спичку, которую он прекращает жевать только под Марсельезу, в минуту молчания и цветного салюта.

Я все замечаю краем испуганного взгляда под сдвоенный крик мамы и Жана.

- Что с тобой, дорогая моя? У вас был пожар?- орет мама.

Я чувствую, что Жан разьярен.

- Браво, - цедит он сквозь зубы.

- Не фотографируйте мою дочь, - кричит мама удивленным журналистам. - Она сейчас переоденется!

Никто не торопится пожать мне руку. Я их понимаю! Я грязная!

Мама, не прикасаясь, увлекает меня внутрь дома. Сперва - душ… она следует за мной в ванную и вдруг я вижу что глаза ее полны слез.

- Мама, что с тобой?

Она улыбается. - Ничего страшного. - Она осторожно утирает слезы. Раз, и никаких следов…

- Что с тобой, мама?

- Ты знаешь, когда я возвращаюсь сюда, все воспоминания возвращаются вместе со мной… а потом я уже давно не видела Альбина… когда он только что вышел, мне показалось…

Ее голос ломается, она достает сигарету. Моя мама много курит .

Я вылезаю из своих лохмотьев и остаюсь неподвижная, голая и задумчивая. Это правда, Альбин похож на своего деда… это говорили уже, когда он был младенцем, это говорили, когда он был маленьким мальчиком, но сейчас мама впервые увидела молодого мужчину, с чертами лица молодого мужчины, которого она любила.