Ваджра в буддизме является мужским символом пути к просветлению, одновременно выражением неизменной, ясной самоприроды будды, как она проявляется в Ваджрадхаре и Вайрочане. Чистая сущность будды, благодаря которой ищущий находит ясность и, наконец, просветление, сияет, но не изменяется как алмаз, так учат сутры махаяны.

Безупречной прозрачности алмаза соответствует также подчеркнутое великим учителем махаяны и пионером буддийского тантризма Нагарджуной, жившим на рубеже эр, понятие шунята.

Оно означает великую пустоту, которая является целью по ту сторону множества переживаний, впечатлений, опыта и волнений, которым подвержен каждый человек. Пустота всего преходящего соответствует безупречной, ничего не содержащей прозрачности алмаза, в которой проявляется чистая суть будды. Но ваджра — только один из множества символов, которые отличают духовную систему ваджраяны и тантризма. Гханта, колокольчик, как символ женского, вместе с ваджрой отражающий дуализм внешнего бытия, наряду с ваджрой принадлежит к важнейшим из этих признаков.

В руках тибетских лам ваджра и гханта становятся центральными объектами медитации тантрического культа. Но и пхурбу, кинжал призраков, который служит для обуздания демонов, масляные лампы и сосуды для риса, а прежде всего картины и фигуры в храме в сознании верующих являются не тем, что они видят перед глазами, а символами духовного мира, который с их помощью все больше и больше раскрывается медитирующему.

Это означает, что тантрическое искусство не является ни искусством в пашем понимании прекрасного, ни идолом для поклонения, а является объектом медитации, который должен служить тому, чтобы облегчить вход в духовный мир, который раскрывается медитирующему, когда он оставляет вне себя изменяющийся мнимый мир так называемой действительности. Он стремится войти в новую действительность, которая является выражением алмазного космоса чистых будд.

В отличие от долгого мучительного пути буддиста тхеравады в нирвану описанный в тантрах путь шунята богат изображениями. Приверженец тангр постоянно осознает всепомогающие силы многочисленных будд, бодхисатв и других божеств и может ориентироваться в их символическом существовании. Так, он преодолевает сферы влияния рассеивающего внешнего мира, который он одновременно оставляет позади себя как мнимый мир, и знакомится с пустотой в общении с равными себе и в сознании готового помочь окружения, которое вездесуще в форме образов и символов.

Приверженец тантры знает три входа в духовный мир: йога, мантра и янтра — владение телом, владение голосом и владение формой. Ритуал, которому он при этом следует, слоги, которые он декламирует, и символы, которые складывает и постоянно познает, являются содержанием сотен тантр, которые были составлены в последние тысяча пятьсот лет и широко прокомментированы.

Йога, это мы знаем еще от Будды Шакьямуни, является необходимым путем к медитации. Опустошение своего «Я», освобождение от всех внешних влияний окружающего мира, приведение в состояние покоя своего «Я» и его конечное растворение в космическом целом — все это этапы из йоги, которые в конечном счете ведут к космическому мировоззрению и просветлению. При этом взаимосвязь между медитирующим и миром по ту сторону явлений — между микрокосмом и макрокосмом — устанавливается космическими центрами в теле, так называемыми чакрами.

В семи чакрах, которые в йоге кундалани поднимаются как распустившиеся цветы лотоса с увеличивающимся числом лепестков вдоль позвоночника от корневой чакры до макушки и воспринимаются как центры силы, медитирующий узнает цвет и форму семи символов, которым подчинены слоги — мантры и каждый из которых, образно говоря, представляет собой божество в объятиях своего женского соответствия.

Этому внутреннему миру образов, которые тантрист понимает как рассмотрение, соответствуют образы внешнего мира — произведения искусства, — которые, со своей стороны, также являются помощью на пути внутрь. Здесь уже явно проступает всеобщая связь тантрических приемов, их сплетение с космосом. Но эти приемы касаются не одного только рассмотрения. Связь между медитирующим и образами и открывающийся путь внутрь возможны только с помощью сначала контролируемого, а потом непроизвольно управляемого дыхания, пранаяма, лишь с помощью которого, в свою очередь, может быть достигнута дхарана, концентрация, необходимая для тантрических ритуалов.

К миру дыхания, который оживляет мир образов чакр как макрокосмоса, относится также мир звуков мантр. Здесь требуются не только сияющие надписи чакр, но и звуки, которые декламируются по строгим правилам, исходя из магической науки. Таким образом, благодаря дыханию, декламации и образному представлению в медитирующем возникает та связь между «Я» и бесконечностью, между микрокосмом и макрокосмом, которая понимается как вход в мир тантрических тайн.

В этом мире все со всем связано. Космическое переживание означает чувство собственной связи не только с многообразием явлений, но и с невидимым, даже с немыслимым. Для тантриста этот видимый, кажущийся нам действительным мир связан с бесчисленными мирами, которые мы не можем ни увидеть, ни познать другими органами чувств, но которые существуют для тантриста и оказывают такое же влияние, как и видимый и ощущаемый мир.

Это значит, что люди и боги участвуют в этих и тех мирах. При этом божество не является, как в христианстве, центральной, неземной фигурой, а явлением, также подверженным изменениям. Для человека оно может стать путеводителем к самоосуществлению. Поэтому целью для приверженца тантры является идти своим путем, а не как у христианских мистиков — самому стать божеством или буддой.

Большая трудность для проникновения западного человека в дух тантризма состоит в том, что важнейшие тексты не переведены, а переведенные в силу символического характера их языка в большинстве случаев непонятны для нас. Это связано не только с эзотеризмом и чуждым для нас многообразием образов и метафор, характерных для этой литературы, но и с рассудительностью нашего общего школьного и университетского образования, которое азиатскому образу жизни и мышлению отводит место только на соответствующих лекциях и практических занятиях и то с западноевропейскими предубеждениями. Для многих из нас азиатское мышление имеет еще обесценивающий привкус экзотического, которое «европейский человек фактов» рассматривает как интересную редкость, но отнюдь не как серьезно воспринимаемую альтернативу для своей собственной духовной жизни.

В этом заключается причина неспособности большинства людей века техники серьезно вникнуть в учения мудрости востока и особенно в самое трудное из них — тантризм.

Когда знаменитый европейский ученый Д. Туччи определяет историю религии в Индии как «утомительный путь к завоеванию самосознания», в чем он, несомненно, прав, становится ясно, какой ущерб западный человек наносит себе таким невежеством. Туччи занимается этой тематикой в своей книге, посвященной центральному символу тантрического буддизма. Она называется «Тайна мандалы» и пытается объяснить западному человеку значение мандалы.

В расчете на западноевропейского читателя Туччи пишет: «В Индии интеллект был не так силен, чтобы подняться над силами души, и никогда не отделялся от них так далеко, чтобы вызвать роковой раскол между самим собой и психикой, который на западе стал болезнью».

Как мы знаем, это болезнь нашего времени, которая в силу роковой кажущейся привлекательности нашего стиля жизни уже давно распространилась на Азию и причинила там такое же несчастье, как и у нас, где дух и душа хиреют, а интеллект поднимается до уровня идола.

Туччи пишет по этому поводу: «Чистый интеллект, оторванный от сущности человека, означает его смерть. Интеллект, который переоценивает себя, предъявляя к самому себе слишком высокие требования, который спасается бегством в самонадеянную самодостаточность, не облагораживает человека; более того, унижает и обезличивает его. Интеллект, имеющий установку исключительно на самого себя, есть нечто мертвое, убийственное, он является принципом дезинтеграции. В Индии интеллект играет подчиненную роль. Мир подсознания никогда не отрицался и не вытеснялся. Им управляли и его сублимировали в гармоническом процессе с целью становления самосознания, познания «Я», которое по природе является не отдельным «Я», а «Я» космического сознания, из которого все исходит и к которому все возвращается, которое не затенено никакими конкретными мыслями и в то же время образует предпосылку для всех конкретных мыслей, которые составляют духовную действительность живущего индивидуума».