В этом мрачном фарсе участвовали, кроме Гитлера, и другие персонажи и среди них — Геббельс и Борман, давние соперники в борьбе за благосклонность фюрера, до конца игравшие роли его верных оруженосцев. Риббентроп, хотя и числившийся все еще министром иностранных дел, фактически утратил всякое влияние. Геринг и Гиммлер строили планы смещения Гитлера и заключения мирного договора, но действовали нерешительно и упустили время; и только Шпеер находил в себе мужество сопротивляться безумным приказам фюрера и делал все возможное, чтобы избежать бесполезных разрушений. Он один из всего высшего партийного руководства сознавал, каких ужасных жертв стоит каждый день задержки неизбежной капитуляции, и находил в себе силы не только для соболезнований, но и для спасения того, что еще можно было спасти. Одно время он даже всерьез подумывал о том, чтобы закачать в вентиляционную систему бункера отравляющий газ, положив этим конец безумствам сумасшедшего диктатора.

В течение января 1945 года русские войска заняли Польшу и вышли к Одеру, создав угрозу продвижения к Берлину; 16 марта русские прорвали Южный фронт и двинулись к Вене; тогда же, в марте, британские и американские части форсировали Рейн; 9 апреля пал Кенигсберг, а 13 апреля — Вена; 25 апреля американцы и русские встретились в Торгау, на Эльбе, и в конце апреля замкнулось кольцо советских войск, окруживших Берлин.

Гитлер утратил всякое представление о действительности и едва сознавал, что происходит наверху, над его убежищем. 20 апреля, в день его рождения (ему исполнилось 56 лет), его советники предложили ему перенести свою штаб-квартиру на юг Германии. Поколебавшись, фюрер отказался, решив ожидать конца в Берлине.

22 апреля 1945 года Геббельс, вместе со своей женой и детьми, перебрался в бункер к Гитлеру. Теперь уже трудно сказать, сохранил ли Геббельс в своих мыслях верность фюреру до конца. Записи в его дневнике, как и воспоминания свидетелей из его окружения, позволяют сделать вывод, что он больше не питал иллюзий насчет «непогрешимости» своего фюрера. Похоже, что избрав самоубийство для себя и для своей семьи, он рассматривал его не как жертву своему господину и хозяину, а как способ героического ухода с исторической сцены, как заключительный штрих в портрете великой личности, оставляемом для следующих поколений. Многие современники догадывались о его глубокой и подлинной преданности Гитлеру; об этом же говорят и его дневники; но вполне вероятно и то, что привязанность к Гитлеру была для Геббельса всего лишь возможностью порисоваться перед историей, показав себя самым талантливым, самым усердным и преданным последователем фюрера.

Гитлер, со своей стороны, высоко ценил, особенно в последние месяцы, неизменную верность, фанатическое усердие и беззастенчивую лесть Геббельса и проявил эти чувства на праздновании последнего дня рождения своего подчиненного (в октябре 1944 года), взяв на себя труд навестить его и поблагодарить за службу, а потом отдельно поговорил с женой Геббельса, Магдой. Когда после этого разговора фрау Геббельс вызвали к телефону, она вышла с сияющим видом, заплаканная от счастья. Фюрер предсказал им, что к Рождеству будет одержана крупная победа на Западном фронте. Гитлер имел в виду операцию в Арденнах, планировавшуюся на осень 1944 года. Очевидцы рассказывали, что все общество, собравшееся за праздничным столом, было глубоко обрадовано этой новостью. Каждый думал, что фюрер решил пустить в дело последние и главные козыри. Геббельс настолько приободрился, что разрешил своей матери приехать к Рождеству в Берлин, подвергавшийся частым бомбежкам, чтобы навестить его сестру, Марию Киммих, ожидавшую ребенка к началу нового года. Рождество (в декабре 1944 года) семьи Геббельсов и Киммихов встречали вместе, и Магда рассказала Марии под страшным секретом, что Йозеф уже видел новое «чудо-оружие», фантастическое по своей силе, и что очень скоро в войне произойдет неожиданный поворот, о чем фюрер уже поручил сообщить народу, дав указание министру пропаганды.

12 января 1945 года в доме Геббельсов произошло еще одно подобное же примечательное событие, о котором секретарь Геббельса рассказал так:

После этого Геббельс представил фюреру своих сотрудников, находившихся в доме на тот момент. Так мне впервые (это говорит пресс-секретарь Геббельса, Земмлер) представился случай пожать руку Гитлеру. Вместе с фюрером прибыли его адъютант, денщик и еще шесть офицеров СС в качестве личной охраны.

Денщик внес вслед за Гитлером его портфель с деловыми бумагами, на крышке которого красовалась большая белая буква «F» («Фюрер»), а из бокового кармана торчала головка термоса: фюрер прибыл со своим собственным чаем и с закусками.

Чаепитие продолжалось с полчаса, но мы, служащие, на нем не присутствовали. За столом в средней гостиной находились только Геббельс и его семья, а также Гитлер, его адъютант и доктор Науманн. Вечером, после визита, фрау Геббельс рассказала, что атмосфера их семьи благотворно подействовала на фюрера. Было заметно, что он рад этому краткому перерыву в своем невольном уединении; он также пообещал в скором времени приехать сюда еще раз. Разговор за столом, по словам фрау Геббельс, поддерживал в основном сам Гитлер, вспоминавший о событиях 1932 года и поделившийся планами восстановления разрушенного Берлина.

Вечером за ужином фрау Геббельс и ее муж радостно обсуждали этот визит. «А вот у Герингов он не был!» — с гордостью отметила госпожа Геббельс.

Доктор Науманн тоже с удовольствием вспоминал это чаепитие и волнение, вызванное телефонным звонком из рейхсканцелярии, где требовали срочного прибытия фюрера — совсем как в старые добрые времена! У Науманна осталось впечатление, что Гитлер выглядел более серьезным и молчаливым, чем прежде».

В ту зиму Геббельс исполнял не только обязанности министра пропаганды и гауляйтера Берлина, но и уполномоченного по организации «тотальной войны», и у него едва хватало времени для своих бесчисленных занятий, которым он предавался с поразительной неутомимостью, иногда поддаваясь, впрочем, приступам острой депрессии. Тогда он запирался в своем загородном доме и перечитывал любимые книги по истории, особенно политическую переписку Фридриха Великого и главы из «Истории Рима» Моммзена, посвященные Пуническим войнам. Замечая признаки сомнений и уныния у своих сотрудников, он приходил в бешенство и отправлялся на фронт, чтобы снова и снова призывать солдат и офицеров к стойкости, предрекая им великое будущее, которое обеспечит им их фатерлянд после победы. Но, вероятно, он и сам уже не верил в то, что говорил, потому что в октябре 1944 года попросил доктора Винклера позаботиться в будущем о его семье и отдал распоряжения по приведению в порядок финансов и составлению завещания. Похоже, что он уже обдумывал тогда свою смерть, но только для себя лично; семья должна была остаться в живых. Через несколько недель, в конце ноября, он отдал приказ по министерству произвести систематическое и полное уничтожение документов, которые ни при каких обстоятельствах не должны были попасть в руки врага; а в феврале 1945 года попросил своего брата Ганса уничтожить все без исключения семейные бумаги, в том числе и рукописи литературных работ, написанных в молодости; правда, брат так и не выполнил это распоряжение.

Оправившись от депрессии, Геббельс принимался кричать и командовать, отпуская иногда такие словечки, которых никогда бы не потерпел от своих подчиненных. Одному из них он устроил разнос, когда тот вздумал рассказать о полном упадке морального духа в своем родном городе, расположенном на юге Германии: Геббельс пришел в ярость, стучал кулаком и ругался так, что у него «вздулись жилы на лбу». В другой раз, к полному недоумению сотрудников, он неожиданно закричал на собрании, обращаясь к докладчику: «Да зарубите же себе на носу, что это конец, полный конец! Нас больше здесь не будет, ничего не будет! И никакого «чудо-оружия» не существует!» В другой раз, когда к нему прибыл офицер связи и стал с оптимизмом рассказывать о подробностях наступления в Арденнах, он, не дослушав, оборвал его и сказал: «Что вы тут толкуете об этих мелочах, когда я уже десять раз спрашивал сам себя: не пора ли отравиться вместе с женой и детьми!»