Все издатели периодики были обязаны состоять в Государственной ассоциации германских издателей периодической прессы, имевшей 30 отделов, собранных в шесть основных групп, ведавших следующими областями: специальные периодические издания; иллюстрированные журналы для легкого чтения (в том числе молодежные издания); издания по прикладным наукам; политическая периодика; журналы, посвященные торговле на экспорт, и издания по вопросам социального страхования.

Распоряжением президента палаты прессы (вышедшим в декабре 1933 года) была создана специальная организация по делам религиозных газет и периодических изданий, имевшая отделы протестантской и католической прессы: «Союз евангелической прессы» и «Общество католической прессы». Оба отдела имели целью помочь режиму держать церковные издания под строгим надзором, не позволяя им дискутировать по поводу текущих политических и местных событий. Все газеты были обязаны придерживаться своего круга тем и ясно обозначать в заголовках статей и в аннотациях к ним свое отношение к событиям.

Отдельная группа специалистов занималась вопросами продажи газет и периодических изданий. Каждый продавец газет, вплоть до уличных торговцев, любой владелец библиотеки находились на учете и под надзором. Только имея лицензию палаты прессы, можно было заниматься перевозкой и продажей газет и журналов, так что вся эта деятельность строго контролировалась палатой и подчиненными ей организациями. Евреям не разрешалось продавать газеты и журналы. Церковь не имела никаких особых прав на продажу своей литературы, и ее деятельность в этой области строго контролировалась палатой.

В 1933 году Геббельс и его помощники загорелись идеей создания «Единого союза радиовещания», т. е. организации, обеспечивающей решение всех проблем, связанных с радио. Она должна была объединить всех людей, имеющих отношение к этой области: от радиодикторов и продюсеров до радиоинженеров, изготовителей и продавцов радиотоваров, а вместе с ними — не более и не менее — миллионы радиослушателей. Мысль о создании такой гигантской радиокорпорации по модели, уже испробованной в фашистской Италии, обсуждалась еще до прихода Гитлера к власти. В 1932 году Эуген Адамовски, ставший потом первым нацистским директором радиовещания, заявлял, что объединение работников радиовещания с радиослушателями, а вместе с этим и объединение радиопромышленности, торговли радиотоварами и администрации под единым руководством станет «важнейшим фактором формирования и укрепления воли нации».

Первым шагом на этом пути стало создание национал-социалистического управления (палаты) радио, которое должно было стать главным инструментом пропаганды. Эта организация называлась «добровольной» и была через полгода преобразована в официальную Государственную палату радио, членами которой в обязательном порядке должны были стать все, так или иначе связанные с радио. Несмотря на эту решительную меру, вскоре выяснилось, что мечта о всеохватывающей и единой организации остается недостижимой. Производители и торговцы радиотоварами были выведены из состава палаты весной 1934 года, и 19 марта правительство объявило, что их интересы будет представлять Министерство экономики, а не Министерство пропаганды. Никакие возражения Геббельса не были приняты во внимание, и радиопромышленность осталась вне контроля его министерства, хотя в мае 1935 года все же было образовано учреждение для координации деятельности радиопромышленности и палаты радио, которая к этому времени уже не была «всеохватывающей» организацией.

Попытки министерства пропаганды издать специальные законы, позволяющие ему контролировать все, связанное с радио, были отвергнуты министерством юстиции как вмешательство в сферу его деятельности.

После 1937 года Геббельс убедился в невозможности преодоления тактических трудностей на пути к созданию «сверхрадиокорпорации» и оставил этот замысел. Как ни пыталась палата радио расширить поле своей деятельности — она всюду наталкивалась на сопротивление «RRG» и департамента радиовещания, не желавших поступаться своими интересами; поэтому, утеряв смысл существования, она была расформирована в октябре 1939 года, т. е. при первом удобном случае, которым стало начало войны. Права и обязанности палаты радио перешли к RRG. В последний год своего существования палата имела в своем составе четыре отдела: административно-юридический, профессиональных презентаций, прессы и пропаганды и технико-экономический.

В составе управления культуры были еще три палаты: по делам музыки, театра и кинематографа. Они имели такую же структуру, как и прочие, т. е. состояли из отделов; главные цели и методы их работы тоже были одинаковыми. Их общей задачей, как и всех других «палат» (по-немецки — «каммер»), было не развитие и процветание германской культуры, а проведение политики «гляйхшалтунг» — «насильственного приобщения к господствующей идеологии», основанной на концепции подчинения всех сфер жизни Германии интересам нацистского режима.

Геббельс был одержим желанием «оставить след в истории»; но мало кто теперь помнит о грандиозной бюрократической системе, выстроенной им, чтобы обуздать германскую культуру и заставить ее служить нацистам. Если же кто и вспоминает придуманные «нацистским Мефистофелем» жуткие «камеры» и «палаты», в которые он хотел упрятать всех художников, писателей и поэтов, — то только с недобрыми чувствами.

Зато не забылись строчки поэта, книги которого нацисты сжигали на кострах, чтобы навсегда уничтожить память о них:

Зовущая песня красоты и искусства полна волшебной силы, неподвластной тиранам и мучителям.

«Его заботила не только и даже не столько нога. Геббельс был самым низкорослым и тщедушным среди своих школьных товарищей; уже будучи отцом семейства, он весил всего сто фунтов. Народ называл его «сморчком-германцем»: «Когда кончится война? — Когда Геринг сумеет влезть в штаны Геббельса!» — так говорили немцы, когда поняли, что «молниеносная война» на Востоке не состоялась».[5]

Впечатление, которое производил Геббельс на окружающих, запомнилось многим его современникам, упомянувшим его в своих записках. Вот как обрисовал его Э. Ханфштенгль, неофициальный «придворный шут», пианист и личный друг Гитлера, прятавший фюрера в своем доме от властей Веймарской республики после провала «Пивного путча», а потом едва не поплатившийся жизнью за остроту, сказанную не к месту: его «товарищи по партии» вознамерились выбросить его при случае из самолета, но он прослышал об опасности и сумел вовремя уехать из Германии.

«Геббельс был «злым гением» Гитлера, загубившим вторую часть его карьеры. Этот злобный, язвительный, ревнивый карлик, наделенный поистине дьявольским даром убеждения, напоминал мне небольшую и увертливую рыбу-лоцмана, вечно крутившуюся возле крупной акулы — Гитлера. Именно он окончательно настроил Гитлера против всех традиционных учреждений и форм государственной власти. Он был наглым, хитрым и действовал очень ловко. Его блуждающий взгляд как будто обтекал собеседника, а красивый, голос звучал завораживающе, когда он доверительно сообщал вам самые гадкие сплетни и коварные выдумки. Он поставлял Гитлеру полную информацию о том, о чем нельзя было прочесть ни в одной газете, и развлекал его анекдотами о промахах врагов, а заодно — и друзей. Он страдал комплексом неполноценности, связанным, несомненно, с его искалеченной ногой, которую мне (вероятно, одному из немногих) довелось увидеть в «натуральном виде», без обуви. Это произошло в квартире Геббельса на Рейхсканцлерплатц. Не помню точно, как все случилось, но знаю, что мы зашли укрыться от дождя и обсуждали на ходу что-то срочное, а потом Магда позвала меня в комнату, где Геббельс переодевался. Я сразу обратил внимание на его правую ногу: ступня, похожая на сжатый кулак, на котором болтался носок, выглядела безобразно — и таков же был сам этот человек, в этом была его суть. Своей правой ногой он как будто отдавал мне салют (наподобие коммунистов: «сжатый кулак, поднятый кверху»), а его левая нога взметнулась вверх, повторяя жест нацистского приветствия. Мало сказать, что он был шизофреником: это был, так сказать, «шизо-педик», что делало его личность особенно зловещей».