Что касается конкретного факта оценки Великобритании, то здесь следует еще отметить, что мнение Канариса было до некоторой степени предвзятым и что он сохранял его очень упорно, вопреки обоснованным аргументам. Но в безрассудной склонности Гитлера и Риббентропа считать, что они покончили с англичанами, полагая, что те пришли в состояние упадка и созрели для того, чтобы уйти с политической арены, он справедливо увидел подтверждение своего противоположного мнения. Он был почитателем англичан, и его высокое мнение о них основывалось, в основном, на двух факторах: как морской офицер он имел ясное представление о мощи и боевых качествах британского флота и был убежден в его способности удержать за собой господство на море перед любой державой европейского континента. К этому добавлялась его симпатия к интуитивному, внешне совершенно бессистемному способу, с помощью которого британцы создали свою большую империю и управляли ею. Метод, при котором импровизация стояла над организацией, при котором личность могла свободно развиваться без установленных клише, слишком сильно соответствовал его собственной натуре, чтобы оставить его равнодушным. В особенности Канарис восхищался Уинстоном Черчиллем, чьи воинственные речи он регулярно читал и затем в кругу своих доверенных комментировал в позитивном смысле, отмечая особенно ту откровенность, с которой тот обсуждал в них перед английским народом и всем миром трудности и нужды Англии. Эти выступления Канарис противопоставлял лживой пропаганде Геббельса. Мнение Канариса о Великобритании было в основе своей правильным. Он не сомневался в том, что главная сила англичан заключалась в их способности «брать», если можно так выразиться, языком бокса. В том, что потребуется время, прежде чем они будут в состоянии отплатить Гитлеру той же монетой или почище, он тоже был убежден. Однако он недооценивал величину этого промежутка времени и также не хотел признать, что весной 1940 г., то есть во время «странной войны», в крупных инстанциях Англии еще не было решимости, которая появилась несколько позже под впечатлением поражения во Франции, непосредственной угрозы Британским островам и под влиянием вдохновляющей личности Уинстона Черчилля. Теперь следует обратить внимание на то, что в оппозиции против Гитлера ведущие умы: Бек, Герделер и фон Хассель, а также Канарис и Остер — стали связывать свое понимание внешнеполитических предпосылок и возможных последствий государственного переворота с западными державами, особенно с Великобритании. Они рассчитывали прежде всего найти у британского правительства высокую степень понимания проблем, с которыми имела дело немецкая оппозиция.
Незадолго до начала наступления на Скандинавские страны в Берлин вернулся после долгого пребывания в Швейцарии один дипломат, который входил в оппозицию. Его наблюдения в нейтральной стране и многосторонние контакты с зарубежными друзьями различных наций привели его к скептической оценке военной мощи Великобритании, по крайней мере в ближайшее время. Также в политическом плане лондонское правительство показалось ему слабее, чем хотелось думать его друзьям из Берлина; со своего швейцарского наблюдательного пункта ему хорошо была видна их беспомощность в той ситуации, которая сложилась в результате советско-финской зимней кампании. У него возникли большие сомнения относительно существования у британского правительства ясной политической концепции в войне против Гитлера, и того, что немецкая оппозиция в этой ситуации не ошибается в своем политическом расчете на то, что Британия оценит внутреннюю ситуацию в Германии. Дипломат обсуждал это с Канарисом и Остером в тот момент, когда немецкие горнострелковые части уже появились на улицах Берлина, напоминая о предстоящей норвежской операции. Канарис резко возражал против доводов дипломата. Что он в своей оценке англичан не руководствовался наблюдениями и выводами своих дипломатических друзей, можно видеть из того, что он поверил сообщению о вступлении британского флота в бой в норвежских водах.
Но и сегодня еще не понятно, по каким причинам британский адмиралитет не отреагировал быстро и энергично на предостережения, появившиеся в шведской прессе. Сегодня стало известно, что и шведский консул в Штеттине за два дня до начала акции предупредил по телефону свое правительство о погрузке войск в местных портах. Ведь оно и без того должно было бы находиться в состоянии полной боевой готовности, так как незадолго до немецкой акции было принято решение поставить мины в норвежских водах со стороны Британии. Разные источники утверждают, что Канарис, или Остер по его распоряжению, за несколько дней до начала операции «Учения на Везере» направил предостережение скандинавским правительствам. Это совершенно исключено. Единственный оставшийся в живых участник упомянутых обоих совещаний в руководстве разведки, состоявшихся в первые дни апреля, не оставляет сомнений в том, что оба раза не было сделано и малейшего намека на то, чтобы предупредить участников антигитлеровской коалиции или страны, на которые готовилось нападение. Озабоченность Канариса тем, правильно ли англичане оценивают сообщения, которые они, несомненно, получают с разных сторон, и сделают ли они необходимые выводы, является дополнительным доказательством того, что у него и в мыслях не было лично их информировать. Напротив, на основе надежных норвежских источников можно констатировать, что Остер по собственной инициативе отправил 3 апреля предостережение в Норвегию, а именно: через нидерландского военного атташе Заса, с которым у него были дружеские отношения. Правда, это сообщение не было передано правительству Норвегии, так как сотрудник норвежской дипломатической миссии, которого уведомил Зас, либо не воспринял всерьез это предостережение, либо не передал его в Осло по другим причинам. За этот случай он после войны был привлечен к ответственности. Действия Остера в этом случае должны рассматриваться в связи с усилиями, прилагаемыми оппозицией для свержения режима и окончания войны. Первое известие о гитлеровском плане «импровизированной авантюры» в Норвегии поступило в руководство оппозиции в тот момент, когда переговоры в Риме после перерыва, наступившего в связи с «покушением» 8 ноября 1939 г. и инцидента с Венло, снова активизировались. Также усилия, направленные на то, чтобы, с одной стороны, склонить еще колеблющуюся часть высокого генералитета к заключению мира, а с другой стороны, к свержению Гитлера, снова были в активной стадии. Большинство генералов были убеждены, что норвежская авантюра обречена на неудачу и повлечет большие потери, Остер же надеялся, что если операция не будет отменена, как это планировал Канарис, то с помощью предостережения можно будет ее провалить в начальной стадии и с относительно меньшими потерями.
Несомненно, что Остер незадолго до начала наступления на западе сообщил Засу о том, что ожидало нейтральную Голландию. Засу удалось поздним вечером 9 мая связаться по телефону со своим начальством в Гааге и с очень легкой маскировкой поставить его в известность, что «хирург решил провести операцию на следующее утро в 4 часа». В Гааге сочли необходимым спустя несколько часов еще раз переспросить, чтобы услышать от Заса, что его сообщение об операции исходит от «абсолютно достоверного источника». Эти телефонные разговоры были услышаны «службой исследований», созданной Герингом в 1933 г. организацией, занимавшейся подслушиванием и, при необходимости и возможности, дешифровкой международных телефонных разговоров и телеграмм иностранных миссий, и послужили поводом для начала расследований, откуда нидерландский офицер мог получить свою информацию, потому что версии с хирургом никто не поверил. В ведомстве заграничной разведки, по меньшей мере Пиккенброку и Бюрнеру, которые на следующий день услышали о сообщении относительно телефонных разговоров, переданном из службы исследований в абвер, пришла в голову идея, что это сделал Остер, потому что они знали о дружеских отношениях между Остером и Засом. Но они промолчали. Ситуация стала опаснее для Остера, когда через несколько дней один офицер третьего отдела разведки во время разговора вне службы услышал высказывание лица, принадлежавшего к дипломатической миссии одной нейтральной страны; тот сказал, что предупреждение было сделано Остером. Сообщение дошло до Канариса, который сразу осознал опасность для своего сотрудника. Хотя он не одобрял его поступок, однако решил его прикрывать. Он нашел выход, объявив офицеру, которому было поручено расследование, что он сам передал это, чтобы заслушать другие сообщения. Тем самым Канарис пресек дальнейшее расследование, начатое отделом контрразведки.
