На совещаниях в Берлине, в которых кроме Канариса и Остера участвовал также Лидиг — это было примерно 1 апреля, — Канарис, анализируя морскую стратегию запланированного предприятия, развил идею, что Гитлер и на продвинутой стадии разработки плана может отказаться от его проведения, если ему убедительно продемонстрировать риск подвергнуться атаке с противоположной стороны. Канарис указал, в частности, на уязвимость предприятия, которая значительно усугублялась тем, что в ходе обсуждений центр тяжести операции переносился все дальше на север. Первоначально в кругах военно-морского флота думали, в первую очередь, о южной части Норвегии, прежде всего в планах Редера большую роль играл Ставангер. Однако постепенно цели простирались все дальше, и главными объектами стали Берген, Тромсе и, наконец, Нарвик. Канарис был глубоко убежден, что своевременной посылки мощных британских морских подразделений в воды Центральной Норвегии с целью демонстрации своей мощи было бы достаточно, чтобы побудить Гитлера отменить свои «Учения на Везере». Это убеждение крепло в нем все больше и не только вследствие компетентной оценки возможности успеха, но и вследствие убеждения, что Гитлер в глубине души труслив и до сих пор отступал всегда, если чувствовал превосходство противника. В ответ на слова Канариса Лидиг заметил, что, по его мнению, англичане давно уже осведомлены о намерениях Гитлера. Уже тот факт, что огромная концентрация кораблей в Штеттине и других портах Балтийского моря не могла ускользнуть от внимания капитанов шведских кораблей, входивших в гавань и выходивших из нее, казался ему достаточным для того, чтобы насторожить британцев, разведка которых в Швеции особенно активна. Канарис закончил совещание словами: «Надеюсь, что вы правы в вашем оптимизме».
Поводом для этого совещания послужили сообщения о подготовке британской операции, а также о повышенной активности в специальном штабе, которая наводила на мысль о том, что в ближайшие дни решение о том, проводить операцию «Везер» или нет, будет принято. Действительно, 2 апреля Гитлер приказал начать операцию 9 апреля. Усиленная деятельность, начавшаяся теперь в портах, куда заходили корабли, по здравому смыслу не могли и вправду остаться незамеченными, так как во многие из этих портов регулярно заходили скандинавские грузовые суда и выходили обратно и было известно, что в командах нейтральных торговых судов находились агенты по передаче сведений для обеих сторон. Поэтому было вдвойне важно как можно раньше узнать, известно ли за границей об этих приготовлениях и что о них известно. Свидетельство того, что о запланированной операции все заранее известно, могло бы, по мнению Канариса, привести к отмене операции. Для Канариса, стремившегося предотвратить любое расширение войны, было очень важно получить как можно раньше сообщения, касающиеся этого вопроса. Поэтому Лидиг был направлен в Копенгаген с поручением немедленно извещать о всех сообщениях и слухах, касающихся этого вопроса.
И действительно, 3 или 4 апреля в прессе Дании появилось сенсационное сообщение из Стокгольма о предполагаемых замаскированных приготовлениях к переброске водным путем немецких войск в балтийских портах. В обстановке всеобщей нервозности, царившей тогда в Скандинавских странах — ряд событий вызвал там ощущение надвигавшейся беды — это газетное сообщение было воспринято общественностью Дании как доказательство того, что, очевидно, готовится нападение на Норвегию. Были основания предполагать, что в британской дипломатической миссии в Копенгагене это сообщение также вызвало живой интерес. Во всяком случае в Копенгагене у всех было впечатление, что о сохранении в тайне запланированного наступления не могло больше быть и речи, хотя общественность еще не могла знать, как далеко это зашло. Всевозможные предположения относительно германской акции, направленной против Норвегии, были настолько однозначны, что можно было считать, что британская разведывательная служба располагает куда более обширной информацией, чем та, которая содержалась в сообщениях прессы. В любом случае сведения, полученные Лидигом, давали ему достаточно оснований подробно сообщить о них в Берлин и в конечном итоге вернуться туда самолетом для устного доклада.
Из доклада Лидига и на основе других сообщений, поступивших тем временем в разведку, Канарису казалось совершенно очевидным, что операцию, еще до того как она развернулась в полную силу, рассматривали за границей как реально возможную и что англичане были сильно встревожены. Во всяком случае Канарис высказал на этом совещании надежду, что Гитлер еще раз серьезно обдумает дело и расширение войны на Скандинавские страны, которого он так опасался, не состоится. Он еще больше утвердился в этом мнении, когда Лидиг сообщил, что в специальном штабе опять появились серьезные сомнения по поводу предприятия — и не только из-за этих тревожащих сообщений в газетах, но и по другим причинам.
В конце совещания Канарис сделал следующий вывод: «Мы можем лишь надеяться, что в Лондоне посмотрят на дело с той серьезностью, какой оно заслуживает, и британское военное руководство предпримет то, что мы предприняли бы на их месте, то есть что они с помощью соответствующих мероприятий своего флота ясно покажут Гитлеру, каким опасностям он подвергнет свои слабые военно-морские силы и свои транспортные суда, если все же отважится на операцию. Я хотел бы думать, что англичане нечто подобное предпримут со всей серьезностью, какая только возможна. Однако на всякий случай мы, разведка, должны сделать все возможное, чтобы усилить впечатление, которое может произвести на Гитлера эта демонстрация британской мощи. Мы должны представить как можно больше тревожных сообщений об английских контратаках». Действительно, в последующие дни все сообщения, касавшиеся этого вопроса, были в самом убедительном виде отправлены в специальный штаб.
Однако появление в норвежских водах соединений мощного британского морского флота, на которое так надеялся Канарис, не состоялось. Гитлер не дал себя обмануть сообщениям, которые преднамеренно распространила разведка. 9 апреля началась операция против Дании и Норвегии. Но и тогда реакция со стороны британского флота непонятным для Канариса образом, вопреки его ожиданиям, не наступила. Хотя германские войска понесли под Осло чувствительные потери в результате оборонительных мероприятий, начатых Норвегией в последнюю минуту в ответ на предостережения Швеции, гитлеровский акт насилия удался, хотя время от времени ему наносились ответные удары, которые иногда наводили его на мысль прекратить операцию[17].
Позиция Канариса относительно всего этого дела еще раз ярко проявляется в его высказывании, которое он сделал в Копенгагене, куда отправился сразу же после занятия его немецкими войсками. Там на следующий день после вторжения немецких войск ходили слухи о том, что в районе Бергена должно произойти большое морское сражение между немецкими военными кораблями и британским флотом. Канарис сначала серьезно отнесся к этим слухам, потому что он увидел в них подтверждение, хотя и запоздалое, своих стратегических предположений. Он заметил по этому поводу: «Видите, если бы англичане оказались в море на два дня раньше, то этого бы не случилось».
Из сказанного ясно видно, что Канарис долгое время слишком оптимистически рассматривал вероятность энергичного превентивного вмешательства британского флота. Это, с одной стороны, весьма характерно для его высокого мнения о мощи Британии и осмотрительности британского политического и военного руководства. Но кроме того, этот единичный случай является примером, что глубокому фаталистическому пессимизму, который все больше овладевал Канарисом с момента начала войны, снова противостояла сангвиническая оценка отдельных событий. Возможно, именно полярностью его чувств и ощущений можно объяснить то, что он переносил моральные и душевные тяготы 1939–1944 гг., не смирившись, и продолжал борьбу, в успешное завершение которой он в глубине души не верил. Ощущению безнадежности и осознанию, что все напрасно, его темперамент противопоставлял снова и снова самую оптимистическую оценку отдельных событий и фактов. В основном это ничего не давало, кроме временного самоуспокоения. Чем дольше продолжалась война, тем ему труднее было обрести хотя бы такую временную местную анестезию собственного пессимизма. Позже ему ничего не оставалось кроме бегства в лихорадочную деятельность, которая в основном заключалась в почти беспрерывных поездках от одного зарубежного отделения абвера к другому, из страны в страну.
