Осенью 1919 г. примирение и консолидация в стране достигли такого уровня, что министр вооруженных сил рискнул отправиться в поездку по южной Германии, чтобы обсудить с главами правительств южногерманских земель вопросы, связанные с ролью армии в качестве гаранта внутреннего порядка. Вначале он отправился в Мюнхен. Фибан и Канарис поехали вместе с министром. В Баварии ситуация была по-прежнему настолько напряженной, что Носке отказался от посещения войск и ограничился переговорами с ведомственными министрами и офицерами штаба корпуса. Кроме того, он посетил советника по лесничеству Эшериха, основателя организации самозащиты, названной его именем; эта организация была в то время немаловажным фактором для поддержания спокойствия и порядка. Далее они отправились в Штутгарт, где состоялись продолжительные беседы Носке с президентом Больцем; одновременно Фибан и Канарис обсуждали положение с первым офицером генерального штаба, ставшим позже военным атташе в Вене, Муффом; и, наконец, они поехали в Карлсруэ, где обязанности офицера генерального штаба в штабе корпуса исполнял Бек, ставший позже начальником штаба корпуса. В Штутгарте и Карлсруэ Носке осмотрел также несколько воинских частей, размещавшихся там. Между министром и обоими адъютантами существовали в тот период непринужденные человеческие отношения, и Носке не сердился, если оба офицера временами позволяли себе безобидные шутки в его адрес.

20 ноября этого года Канарис женился на Эрике Вааг. Свадебное торжество состоялось в родном городе невесты Пфорцхайме. Брак с этой образованной, утонченной, умной женщиной, которая в течение последующих двух лет подарила ему двух дочерей, был с первого дня до трагического конца Канариса уравновешенным и гармоничным. Собственно, это был настоящий брак моряка, потому что даже в продолжительный период между службой на борту корабля и его назначением на должность начальника разведки, когда он часто бывал на суше, Канарис нередко находился далеко от дома. Но чем дальше забрасывали его профессия и беспокойный ум, тем больше его ухоженный дом, в котором все — от хозяйки дома до прислуги — ориентировалось на хозяина, становился гаванью, где Канарис, лишенный внешнего и внутреннего покоя, мог несколько дней, а иногда только часов, отдохнуть и расслабиться, чтобы со свежими силами выполнять задачи, которые после короткой передышки снова ставила перед ним его деятельная жизнь.

Через несколько месяцев, в марте 1920 г., жизнь Канариса потряс новый кризис, который одновременно был кризисом для германской республики. Зима 1919–1920 г. привела к новому обострению внутриполитических противоречий. Возникновение националистических тенденций, вызванное Версальским договором, все более отчетливо выступающие экономические последствия проигранной войны, которые стали ощутимы для каждого человека из-за неуклонного падения валютного курса, дискредитация демократической формы правления, которая не имела опоры в массах, — все это были признаки ухудшения политического климата. Общее настроение распространилось и на военных, которым грозило увольнение в связи с положениями мирного договора о разоружении. На этот раз республике угрожали не слева, а справа. Если в 1918 г. решение для правительства и для Носке было легким, потому что оно одновременно было направлено против мятежников, группы «Спартака» и угрозы установления республики Советов, то теперь дела обстояли иначе! На этот раз правительству противостояли люди, которые казались офицерам, а также большинству солдат представителями эры, на которую в этот трагический момент смотрели как на доброе старое время, люди, от которых ждали возврата к тем лучшим дням.

Во главе их был не только генеральный директор Капп, о котором мало кто знал. За кулисами событий стояли совершенно другие люди. Разве Капп был не заодно с Людендорфом, в котором почти все офицеры все еще видели полководца, и разве сам Людендорф не дал этому предприятию свое благословение? Разве в глазах нового рейхсканцлера такие люди, как Эрхардт, не были военными вождями, за которыми армия пойдет в огонь и воду и сметет всех, кто противится восстановлению отечества? Правда, главнокомандующий, генерал фон Лютвиц, похоже, некоторое время колебался. Его начальник штаба фон Олдерсхаузен поехал в Дебериц навстречу морским бригадам, чтобы побудить их к возвращению, но вернулся с новым образом мыслей, воодушевленным делом «нового отечественного правительства».

Оказавшись перед необходимостью сделать выбор между Носке и его войсками, Канарис, всегда чувствовавший себя их доверенным при политическом министре, без колебания выбрал войска, так же, как и его товарищи, служившие в штабе Носке. Возможно, решение было бы иным, если бы сам Носке остался в Берлине и оттуда обратился к военным с призывом. Но он отправился вместе со своим кабинетом в Штутгарт. После его отъезда адъютанты нашли на его письменном столе записку, в которой он призывал рабочих ко всеобщей забастовке. Эта записка только убедила военных в правильности их решения. Правда, их воодушевление продолжалась недолго. Очень скоро Канарис понял, что «новое германское правительство» хотя и сумело занять Вильгельмштрассе, однако это был предел его возможностей. Против всеобщей забастовки и самые решительные офицеры морских бригад были беспомощными, и через 48 часов мечты об обновлении отечества рухнули Канарис, Фибан и еще несколько товарищей смогли несколько дней поразмыслить о событиях последних дней в тюремной камере полицейского управления, прежде чем они снова были выпущены на свободу. Германскому правительству хватило ума понять, что оно зависимо от войск. Новый министр вооруженных сил, демократ доктор Гесслер, пришел на место Носке, который после участия берлинских войск в путче не мог больше оставаться на прежнем месте и должен был избегать нападок внутри своей собственной партии. Гесслер сумел тактично и уверенно, опираясь на поддержку генерала Зеекта преодолеть колебания в войсках, вызванные неудавшимся путчем. Дисциплина в военных частях не была нарушена. Прежде всего было необходимо восстановить взаимное доверие, и это удалось сделать за удивительно короткое время.

Путч Каппа не прошел бесследно для Канариса.

Если до сих пор в нем — при всем его уме — еще сохранялись остатки легкомыслия лейтенантской поры, что не вязалось ни с его возрастом — ему уже шел 33-й год, — ни с его серьезностью, то теперь для него начался период целеустремленной и упорной работы. Время политических игр для капитан-лейтенанта Канариса прошло и всю свою энергию он направил на возрождение флота. Канарис был и оставался истинным морским офицером и патриотом, и, по его мнению, сильный современный флот был необходим для восстановления Германии как одной из великих держав в европейском оркестре Положения Версальского договора, по которому Германии позволялось иметь только корабли с малой боевой способностью и в ограниченном количестве, Канарис, как и большинство его товарищей не принимал. В договоре он также видел диктат, что не налагало на побежденных никаких моральных обязательств. Он был намерен приложить все силы, чтобы перечеркнуть положения Версальского договора в том, что касалось морского флота.

Однако вначале его возможности в этом направлении были ограниченны. Летом 1920 г. он переводится в Киль, где в течение двух лет несет службу в должности старшего офицера в составе военно-морской базы флота в Балтийском море. В 1922 г. он стал старшим офицером крейсера «Берлин». Эта служба, во время которой Канарис в 1923 г. получил повышение в звании и стал капитаном 3-го ранга, продолжалась два года. «Берлин» был учебным крейсером для морских кадетов. Среди этих кадетов был Гейдрих, ставший позднее начальником главного управления службы безопасности Германии.

Если мы теперь оглянемся на годы, прошедшие со времени возвращения Канариса из Испании в 1917 г., то констатируем, что многочисленные истории о нем, где его жизнь представлена как непрерывный ряд более или менее сомнительных авантюр и предприятий разведки и шпионской службы, не имеют ничего общего с истиной, а являются вымыслом. В действительности после интермеццо в «мадридском тылу», где его деятельность тоже имела мало общего с действительным военным шпионажем, а скорее была в первую очередь направлена на обеспечение снабжения для подводных лодок и надводных вооруженных сил, участвовавших в войне против торгового флота, Канарис долгое время не сотрудничал с разведкой. Его карьера была карьерой особо одаренного и дельного молодого офицера и осуществлялась попеременно на службе в штабах и на борту корабля. Канарис везде работал с пылом. Его интерес к восстановлению морского флота далеко выходил за рамки службы. Он вынашивал планы, как обойти положения мирного договора, которые мешали Германии иметь сильный флот. Он вел оживленную переписку со старыми товарищами, которые ушли с флота, выйдя в отставку, и были заняты в новых сферах деятельности: в торговом флоте, в индустрии, в политике. Он старался хоть как-нибудь использовать их привязанность к флоту. Он принимал активное участие во всех усилиях — за пределами Германии, вне сферы досягаемости для контрольных комиссий Антанты, — направленных на продолжение теоретической и практической исследовательской работы, особенно в области подводного оружия, в надежде, что однажды все же наступит день, когда германский морской флот сможет извлечь из этого выгоду. Канарис участвовал в различных проектах постройки подводных лодок по немецкому образцу в Голландии, Испании и Финляндии — или, по меньшей мере, знал об этих проектах Не все товарищи и начальники того времени были согласны с такой активностью, но, с другой стороны, было бы уместным заметить, что при этом речь шла не о частной инициативе отдельных офицеров, напротив — высшие инстанции в руководстве морским флотом и в министерстве вооруженных сил, а также в политическом руководстве Германии, по крайней мере, в общих чертах были обо всем информированы и со всем согласны. И здесь Канарису впервые пригодились связи, налаженные в Испании. Он с большим пылом использовал их для выполнения задачи, которую считал важной.