— Рабочее тело?

— Главные баки в нуле. Досасываем припуск.

Такэда, понял Хайдаров. Ну и жаргон у инженеров, вяло подумал он, еще чувствуя себя лицом безответственным — пассажиром, покойно лежащим в амортизаторе. Ну и жаргон… И вдруг он понял, и словно выпрыгнул туда в рубку: «Дистанция уменьшается»! За нами гонятся? Кто-то — а не что-то? Не может быть. Не может быть. Это же только говорится, что в космосе может случиться все.

Он был изумлен, как никогда в жизни, но еще не верил своему изумлению. Казалось, он чего-то не понял.

Не отрывая глаз от кормового экрана, командир распорядился:

— Двигателям — стоп. Оккам! Ось кормы держать на неизвестном объекте… Экипаж! Пассажиры! Состояние номер один!

Неизвестный объект?! Хайдаров прямо-таки чувствовал, что у него отвисает челюсть — от изумления, — и в то же время, как автомат, отбросив экран видео, впрыгнул в скафандр: башмаки, перчатки, шлем, застежка, готово — он повис внутри капсулы, Ага, невесомость… Он поспешно перевернулся и лег на место, приняв положение, предписанное пассажиру состоянием номер один. И немедля вернул экран на место.

— Оккам, панораму! Рубку!

В рубке была суета — Жермен и Уйм еще влезали в скафандры. Краснов неподвижно сидел в своем левом кресле, уже одетый в скафандр, с номером. Хайдарова это поразило — экипаж «Мадагаскара» был верен уставу буквально до конца. На дисках скафандров зажглись личные номера: Уйм — первый, Краснов — второй, Жермен — четвертый. Краснов развернул кресло и уставился туда же, куда и Уйм. Жермен сидел спиной к ним, держа растопыренные пальцы на пульте.

— Оккам, кормовой экран! — вскрикнул Хайдаров и онемел.

Он увидел что-то. Сквозь ситаллит шлема, на маленьком мутном экранчике он увидел кормовой экран рубки, а на нем нечто, закрывающее Солнце. Будь оно чуть левее, Николай бы не понял, что «неизвестный объект» закрывает Солнце, но сейчас он мог видеть несколько протуберанцев: левый сегмент короны, выбивающийся словно из-под черного одеяла.

Голос командира спросил:

— Киоси! Параметры объекта?

— Все по-прежнему. Полностью непрозрачен.

— Гравитация?

— Нет гравитации, — сказал Такэда и, помедлив, уточнил: — В пределах чувствительности приборов.

Хайдаров так шумно перевел дыхание, что зачесалось в ушах. Объект непрозрачен по всему спектру и не имеет массы!

— Попробуем большой лазер? — спросил Краснов.

— Нет. Для этого надо разворачиваться носом… Оккам! Время до столкновения?

— Командир, двести семьдесят тире триста двадцать секунд.

Николай слышал, как командир вздохнул, легонько кашлянул и проговорил:

— Товарищи, ваше мнение. Делаем еще попытку уйти?

— Уйти? — отозвался кто-то. — Нет. Хватит. Хватит.

— Мы пройдем насквозь, — пробасил Албакай. — У него нет массы, Грант. У нас — десятая степень, скорости почти одинаковы.

Он говорил о массе «Мадагаскара», измеряя ее привычно — в граммах. Десятая степень соответствует десяткам тысяч тонн.

— Киоси?

— Рабочего тела едва хватит на торможение, Грант, — неторопливо сказал Такэда. — Куда нас занесет, если добавить скорости?.. Кто нас будет вытаскивать?

— Так, согласен, — проговорил Уйм. — Земля! Вы это слышали?

Пауза. Затем встревоженный голос:

— «Мадагаскар», мы вас слышим.

Вот куда, значит, нас унесло, подумал Николай. Пауза была в три-четыре секунды, мы у орбиты Луны…

— Земля? Вы по-прежнему не фиксируете объект?

Снова пауза, и ответ:

— «Мадагаскар», объект не фиксируем. Повторяю: не фиксируем. Нет. Рекомендуем ударить плазмой. «Мадагаскар»! Берем ваши пеленги. С Луны стартует «Отважный», через со…

— Я Такэда — нет связи с базой.

— Я Бутенко. Пассажиры лежат по состоянию номер один.

— Я Оккам. Двести десять секунд до столкновения.

— Оккам, экипаж! Реактор — на экстремальный режим. Задача: неизвестный объект атаковать термически, на дистанции максимального поражения. Ускорение по оси «же — икс» — до восьми, по оси «же — зет» — до четырех. Оккам! Начать разворот после появления горячего пятна на поверхности объекта. Оккам! Такэда и Жермен должны видеть.

Кормовой экран был черным сплошь. Хайдаров отметил момент, когда «черное одеяло» закрыло последний солнечный факел, и убрал экран видео — под восьмикратным ускорением он рухнет на шлем. Закрыл глаза, соображая ориентировку корабля. Куда направлена ось «зет», так называемая килевая?.. Если Альфа Центавра на левом экране, а Солнце на кормовом… Земля как будто была видна на носовом нижнем экране, «под килем», то есть разворот на «зет» будет в направлении Земли. Расходуя остатки рабочего тела на термическую атаку, командир хотел заодно повернуть корабль к базе. Ведь «Мадагаскар» все еще стремительно уходил от Земли, а ресурс рабочего тела кончился. Оставался резерв. Оставалась надежда на помощь. Ремонтный корабль «Отважный» теоретически догонит в космосе кого угодно. Он ходит без экипажа, под ИРД — ядерным двигателем — под кормовой плитой рвутся водородные бомбы… Тридцать «же»… Если вовремя стартует — догонит. Но заранее никто не знает, вовремя, или нет… Черт побери, о какой чепухе я думаю. Сейчас атака. Я никакой физик. Что за штука нас преследует, как ты думаешь, Николай Хайдаров, никакой физик? Непрозрачна — значит, металл. Облако металлической пыли, закрывшее Солнце. Оно гигантское и должно иметь зверскую массу. Где же она? Разве что гравиметры отказали. Эх, не отказали они, ты уж не обольщайся, дружище Николай. Космос приоткрыл нам свою шкатулку с сюрпризами. По-моему, три минуты давно прошли. Как тянется время, когда ждешь в амортизаторе!

«Остров Мадагаскар» дернулся и запел, повышая тон, как гигантский серебряный свисток. Стены каюты прыгнули вверх, это Хайдаров провалился в подушки, вдавливаемый подошвой ускорения, как камешек в горячий асфальт, и сейчас же прокатилась волна вибрации, настолько мощная, что лязгнули зубы и все тело зачесалось. Десять, пятнадцать, двадцать секунд завывал свисток. Продолжая отсчитывать время, Хайдаров приподнимал кисть руки, — определял ее тяжесть, — ускорение восемь, восемь, еще раз — восемь… А поворота все не было. «Мадагаскар» уносился куда-то к созвездию Дракона, набирая каждую секунду скорость в восемьдесят метров в секунду. Это продолжалось отчаянно долго. Наконец динамик прохрипел: «Двигателям — стоп…», и наступила тишина.

Командир Уйм висел посреди рубки. Шлем плавал за его спиной, лицо сливалось с экранами — свет был погашен. Желтые огни холостого хода отражались в изогнутых слепых, черных стеклах. Черно было в рубке. Слабый свет стекал из открытого люка второго яруса, доносились шаги и голоса.

Когда Хайдаров вошел, командир кошачьим движением извернулся, поймал спинку кресла, сел.

— А, куратор! Прошу.

Хайдаров подошел к нему. Снял шлем. Было очень неудобно ходить на присосках.

— Почему выключен обзор?

— Эта штука проглотила «Мадагаскар», — сказал Уйм.

— Ладно, — сказал Хайдаров. — Давненько не посылали меня с ведром за тремя литрами вакуума… Серьезно — что?

— Я сказал. В телескопе то же самое, — монотонно ответил Уйм. — Промыли объективы. Меняли защитные стекла. То же самое. Мышь в кулаке.

— А плазма? Вы жгли это плазмой, и что?

— Ничего. Он погасил мне плазму. Мои гигаватты уходили в него, не оставляя следа.

Нелепая напыщенность этой фразы заставила Хайдарова поверить. Несколько секунд он ощущал смертное отчаяние. Покачиваясь на магнитных подошвах, как аэростат, он выпихивал из себя отчаяние. Ну, давай же. Чем скорей ты справишься, тем лучше. Ну!

Мелькнуло лицо Инге. Ох, это лицо, подвижное в самые недвижные секунды. Не хочу умирать. Хочу видеть лицо Инге и вдыхать его нежную прелесть.

Скрипнул компенсационный корсет скафандра. Кажется, прошло. Ты — неистовый трус, дружище Хайдаров. Неимоверный трус. А ну, сглотни — право, ты делаешь успехи. Можешь сглотнуть…

Он прицепил шлем к спинке кресла, улыбнулся Уйму и что-то спросил. Или что-то успокоительное сказал, а Уйм что-то ответил. Сейчас важны были не слова — тон, тембр, поворот головы. Скверный пафос звучал в голосе Гранта Уйма. Демонстративно звучал. Битый лед пополам с битым стеклом.