Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Тонкая прекрасная рука протянулась, повисла в зеленом воздухе, и нежно, двумя пальцами поцеловала его в губы. Он глотнул, его пробило ознобом, и вдруг кончилось — он выбежал из лечилища, кинулся в траву и заплакал.

Глава 2

Он слонялся. Ноги были вялые, не свои. Лист ниу с нарисованной схемой Индии и белым человечком стоял на лежанке в его доме. Он заходил в дом, бесцельно рассматривал рисунок, уходил. С ним здоровались приветливо, будто со своим. После того утра — с носорогом и Николаем Алексеевичем — он понял, что к нему, как к носорогу, прикреплены наставники. Рехнуться не дадут, имеют они такую власть. Открыли было его мозг, включили понимание и отсекли, чтобы не рехнулся. Теперь он был покорный и пристыженный.

Все чувства были притуплены, кроме стыда. Копнули поглубже, и выскочил мерзавец.

Но, вместе с тем, безысходность кончилась. Покорность не требует перспективы: день прошел и слава богу. Исподволь он копил впечатления, бессознательно, как белка собирает орехи на зиму. Не торопился, не рвался, даже не скучал. Почему-то важнее всех проблем был вопрос Дхармы о Головастых, но и об этом Колька размышлял вяло и равнодушно. Слонялся, смотрел, запоминал. Не выходил за пределы лагеря, случай с носорогом заставил понять, что в лесу он так же беспомощен, как любой из здешних был бы беспомощен на улице Горького в часы пик.

Лагерь на раджана именовался Постом. «Шестой Пост от Раганги», по-русски его следовало называть пограничной заставой. Три десятка Охотников, Кузнец, Строитель домов, четверо Врачей. Сколько при них собак, гепардов и боевых обезьян — неизвестно. Животные прибегали, уходили в лес, непрерывно вились под ногами, исчезали куда-то метать детенышей, устраивали шумные пиршества, когда из-за Границы забредал олень. Они строго отличали животных Равновесия от приблудных. Лошади паслись в болотистом урочище, как в загоне. Забором служили черные, светлоногие буйволы — ленивые громадины с отвратительным характером, до рогов облепленные красной лёссовой грязью. А над мирком Шестого Поста в кронах деревьев летали обезьяны Угрюмые боевые — в зеленой перевязи, с бочкообразной грудью и руками-бревнами. Тонкие, вытянутые умницы, с лукавыми мордами — услужающие. Наглые длиннохвостые бездельницы, размером от крупной белки до пятилетнего ребенка — крикуны, пристающие к хищникам, как радиоактивные метки… А центром Поста была гония, поющее дерево. Три-четыре, а то и все восемь Охотников, по числу «ушей гонии», постоянно восседали вокруг синего ствола и пели на языке Памяти. Они передавали сведения о всех событиях: о смене муравьиных троп, о молодом поколении стрижей, учившихся летать над просеками, о том, что собаки ночью завывали и не хотели униматься, несмотря на строгие приказы. Лани, собака Джаванара, принесла в зубах толстую соню с недоразвитой левой задней лапой — это сообщение удивило Кольку своей нелепостью — толстая соня! — и указано было в сообщении, что собака старшего Охотника выращена в питомнике Трех каменных столбов… Причем певец у гонии считался как бы вне общих правил — выходы на дежурство его не касались.

Хранителей гонии было двое. От темна до темна либо один, либо оба они, покрытые до ушей черными муравьями, возились у своего дерева. Поступки их были непонятны — они рассматривали муравьев или подкармливали их. Больше ничего. На окружающее не реагировали. Колька видел, как обезьяна уронила спелый плод ниу на спину Хранителю, и тот машинально, не отрываясь от своих шестиногих, очистил мякоть с лопатки. Потом Колька увидел, что и другие работают неистово.

Дхарма была занята весь день и добрую часть ночи. Вместе с гигантом Лахи, старшим Врачом, проверяли поочередно здоровье каждого Охотника и «кормили нардиков жидкостями». Врачи выкармливали нардиков из зародышей, привозимых на Птицах — через день прилетал особый гонец. Двое Врачей постоянно были на Границе с охотничьими отрядами, а сверх того, конечно — песни у гонии. Врачи пели так же дотошно, как Охотники — бесконечные подробности, описывающие тончайшие изменения нардиков, самочувствие пациентов, их настроение, работоспособность. Колька понимал не все и диву давался, глядя на эту ровную, пчелиную суету, неторопливую сосредоточенность… Большие, красивые, одинаковые люди, в одинаковых коричневых поясках. Только жуки разноцветные, знаки касты — а люди похожи до утомительности — рост, осанка, благообразность, мускулатура. Одинаковое поведение, одинаковые улыбки. Иерархия отношений была незаметна. Хотя Джаванара называли старшим Охотником, Брахака — старшим Управляющим Равновесием и даже обращались к нему в третьем лице: «почтенный».

По логике вещей Джаванар был начальником заставы, а Брахак при нем — представитель правящей касты, вроде политработника. Дальше надстраивалась иерархическая лестница с Нараной, бездушным владыкой, на верхушке. Но логика той жизни оказывалась нелогичной в этой.

Система, состоящая из руководителей и подчиненных, целесообразна только для передачи-приема приказаний. В других случаях она просто бессмысленна. А здесь не существовало даже понятия «приказ», «распоряжение», и в языке не существовало императива. Было особое наклонение, Колька назвал бы его «косвенный императив к неразумным существам», оно употреблялось исключительно в разговорах о животных Равновесия. «Собака послалась мною, дабы прогнать болотную кошку». Другой пример: Управляющие Равновесием — почти все Охотники принадлежали к этой касте — получали приказы, по-видимому, приказы от Нараны, прямо по гении. Колька слушал внимательно и убедился, что Нарана выдает несколько вариантов поведения. Например, после доклада о соне с недоразвитой лапой Нарана посоветовала либо напустить на сонь каких-то животных, либо заставить обезьян снять с деревьев какие-то плоды, либо ничего не предпринимать… Нет, владыка не станет советовать…

Натолкнувшись на эту мысль, Колька и начал присматриваться к взаимоотношениям людей на Посту. Проверка — если Нарана диктаторствует, то ей необходимы субдиктаторы, чтобы власть ветвилась, как дерево, достигая самых мелких веточек. Может быть, предположил он, Великая Память имеет двойную функцию: для простых смертных она — гибрид справочника со счетной машиной, а местному руководству, сверх этого, дает циркуляры, приказы и прочее?

Не получилось. Здесь действительно не отдавали приказов. Такой вещи, как расписание нарядов, тоже не водилось — к выступающему наряду сбегались все Охотники, Но-ре-ма играл на тааби, и кто-то уходил, а кто-то оставался. Старший Охотник Джаванар действительно распоряжался, но не Охотниками, а патрульными животными, и это занимало уйму времени. Джаванар спал два-три часа в ночь, и поэтому, а не почему-либо другому, прочие Охотники старались услужить ему, принести ему лук, выкупать его собак, пойти в наряд… То же с Брахаком. Когда он прибежал выручать Кольку от носорога, он был в охотничьей одежде — шел на Границу. Зачем? Он выращивал новую гонию на «Поляне железного дома» и в следующие трое суток приходил на Пост только поспать. Его титул «почтенный» оказался возрастным. Каждого прожившего шесть дюжин лет было принято называть «почтенный» — как у нас стариков называют дедушкой.

Наконец, Колька подумал о гигантских нардиках и отчетливо понял: системы принуждения здесь нет. Чтобы заставить Головастого поступить по-своему, Нарана создала роботов — на других людей не рассчитывала, следовательно. Таков был смысл разговора Дхармы с Кару-Кузнецом и Хранителем Памяти.

Все эти мысли формировались в Кольке исподволь, незаметно. На пятый или шестой день одиночества — он сбился со счета — что-то засосало под ложечкой, как or голода. Он сидел на траве, перед рисунком Брахака, в своем доме, когда ощутил: интересно. Как же они организованы, их больше миллиона в Равновесии? Он посидел еще, прислушался, но сосущее любопытство не уходило. «Плевать, все равно ты не выдержишь, сдохнешь…» Он побагровел, услыхав этот знакомый, отвратительный, блатняцкий тенорок — свою шкурную сущность… «Да разорвись ты, лопни, я — человек, ученый, я Головастый!»

124
{"b":"177469","o":1}