— Да, читал. — Тогда, возможно, вы помните там оду, обращённую к Чёрной Венере. Эдвардс — это плантатор с Ямайки, серьёзный историк, убеждённый поборник торговли рабами, но в то же время человек умный, наблюдательный, с большим жизненным опытом и чувствительным сердцем, который слишком много всего видел и пережил, чтобы считать, что вражда между расами может оправдывать существование рабства, как это утверждают сейчас. Желая правдиво изобразить положение вещей в Вест-Индии, он решил, что лучше всего сделать это в аллегорической форме в стихах. Когда его книга попалась мне в руки в Чарлстоне, ода эта просто поразила меня; я тогда ради шутки переписал её в нескольких экземплярах и разослал их нашим самым крупным южным государственным деятелям в Вашингтоне. По-моему, я помню её наизусть, во всяком случае главные мысли, если даже и позабыл отдельные слова. Действие я, правда, перенёс из Ямайки в наши места, ведь всё это вполне к ним подходит.
Сказав это, он с комической серьёзностью, которая очень подходила к стилю этой поэзии, прочёл следующие стихи, которые потом вручил мне в переписанном виде. Огонь поэзии, сверкни И мысль и ритм в меня вдохни, Дай новой теме взлёт! О ней Овидий [53] не мечтал, В ней гений Сапфо [54] не блистал… Но к ней мой путь ведёт, Пусть дышит утро красотой, Есть прелесть и во мгле ночной Анголы берегов… И чёрный облик красоты Влечёт и взгляды и мечты… Я всё забыть готов! О, королевы чёрной власть! Нас в плен к тебе уводит страсть, В желанный, сладкий плен… Где слиты нежная любовь, Восторг, волнующий нам кровь, И верность без измен. Испанец гордый, пылкий галл, Коварный сын шотландских скал И злой, угрюмый бритт — Бредут мужчины всех племён Туда, где твой вознёсся трон, Где власть твоя дарит. У ног твоих покорно лёг И Запад пленный и Восток В тропической жаре… И солнце, путник всех широт, Твою победу признаёт, Вставая на заре. Ты в плен Америку взяла, Когда на запад приплыла Из Африки родной… Снял рассвет, чуть веял бриз, И волны драгоценный приз Несли к земле чужой, Чернее сажи твой наряд, Дыханье — яблонь аромат, Как луч зари — твой взор, И пух и шёлк — твои уста, Блистает скромно красота, Как солнце из-за гор. Клянусь, Венеры ты стройней, Во всём соперничая с ней, С богинею самой! У ней белее кожи цвет, Но разницы меж вами нет Для нас во тьме ночной. Лишь твой корабль сюда приплыл, Всех охватил любовный пыл…. Непокорённых нет! Долины, горы и луга — Ты всем близка и дорога, Все шлют тебе привет! Виргинцы льнут к тебе толпой. Из Каролины мчится рой И юных и седых… И даже — знает вся страна — Есть и большие имена… Но… умолчим о них!. Богиня мерная моя, Тебе подвластные края В любви благослови! Незыблем твой высокий трон. Тобой одной наш мир пленён, Царицею любви! Я сам, в безумстве этих дней, Уж изменил сестре твоей, Но я — не ренегат! Неблагодарность — страшный грех, Но мне милей любых утех Твой благодарный взгляд. Не надо больше перемен! Мне так желанен этот плен, Что всюду и всегда В оттенке, в облике любом Останусь я твоим рабом На долгие года. Фибеей нежной улыбнись, Иль хитрой Бенебой явись, Иль Мимбней шальной, Весёлой Кубой подмигни. Иль скромность Кубшебой [55] храни — Я всюду, вечно твой! Последнюю строфу он повторил ещё раз, стараясь прочесть её как можно более выразительно. — К этому припеву, — сказал он, — нисколько не уступающему стихам Томаса Мура,[56] могли бы присоединить свои голоса три четверти наших молодых людей, да и пожилые бы от них не отстали. И тем не менее добрая половина тех людей, которые ещё совсем недавно влюблялись в смуглых красавиц, начнут распространяться о расовой неприязни и, очень может быть, даже заведут разговор об ужасах смешения рас. Сколько же в нашем мире обмана, лицемерия и притворства!
Так как я ничего ему не отвечал, он продолжал. — Ну, допустим, что Касси — ваша бывшая возлюбленная — а вы так ею интересуетесь, что, по-видимому, дело именно в этом, — я всё же не могу вас причислить к поклонникам Чёрной Венеры. Она скорее, пожалуй, принадлежала к белой расе. Но, знаете, здесь, на Юге, мы всех наших рабов безотносительно к цвету кожи считаем чёрными. Схватите где-нибудь первую попавшуюся ирландку или немку и продайте — а так иногда делают, — она сразу же превратится в чернокожую, и из неё выйдет отличная невольница, не хуже, чем из какой-нибудь африканки. вернуться Овидий Публий Назон (43 до н. э. — 17 н. э.) — известный древнеримский поэт, был сослан императором Августом на берег Чёрного моря, где прожил до конца жизни. вернуться Фибея, Бенеба, Мимбия, Куба, Куошеба — характерные имена негритянок. вернуться Томас Мур (1779–1852) — английский поэт-романтик. |
