Пока леди кричала, на лице Нимица было выражение подлинного сожаления. Потом, когда выговор окончился, он вышел вперед и начал восхищаться ее превосходными вишнями. Потом похвалы переключились на ее дом и земельный участок. Брови леди постепенно перестали хмуриться; ее хмурый взгляд исчез, она начала улыбаться, он улыбнулся в ответ, а потом она предложила ему и его другу столько вишен, сколько они пожелают.
В июне 1936 года Чет закончил Военно-морскую академию и после отпуска ушел в море на крейсере «Индианаполис». Кейт получила диплом по библиотечному делу и получила работу в отделении публичной библиотеки округа Колумбия. Нэнси выдали диплом средней школы, а Мэри, преодолев в значительной степени тенденцию говорить по-английски с китайским синтаксисом, удачно завершила год в детском саду.
Вскоре после окончания членами семьи Нимицев различных учебных заведений их постигло горе. Умерла мать Кэтрин, миссис Фримэн. Из-за этого сорвались намеченные празднества, и не смогли прийти в гости одноклассники Чета. Большая часть семьи уехала в Уэллфлит, а Кейт с отцом остались дома, так как не могли бросить работу. Также на их «попечении» остался огромный окорок, предназначавшийся для отмененных празднеств. Кейт, не слишком опытная в кулинарии и не знавшая, что ветчина может долго храниться, каждый вечер отрезала кусок ветчины к салату. Кейт рассказывала: «Я просто резала и подавала ее к каждому обеду». Потом Кейт с отцом пригласил на обед Канага, и у них, как назло, тоже была ветчина. Нимиц был не слишком разборчив в еде и абсолютно не жаловался. «Он был просто чудо, — продолжала Кейт. — Чем бы его ни кормили, для него это был замечательный обед, лучшая еда на свете». Однако ситуация стала настолько мрачной, что Кейт и ее отец послали миссис Нимиц открытку: «Посетите ветчинную лавку старого Нимица. У нас праздник — Неделя старой ветчины». Кейт говорила, что после этого вообще всю жизнь не могла даже видеть ветчину.
Осенью 1936 года Нэнси начала учиться в университете Джорджа Вашингтона, а Мэри поступила в детский сад при школе Э.В. Браун. Однако у Мэри вскоре заболели уши, и миссис Нимиц пришлось учить ее дома по материалам Кэлверт-Скул. Следующей осенью Мэри, окончательно поправившись, поступила в первый класс школы Сидвелл-Френдз в Вашингтоне. Кейт тем временем перевели в отдел книгооборота главной публичной библиотеки на углу 8-й стрит. Затем она была назначена помощником руководителя музыкального отделения, затем исполняющим обязанности руководителя отделения и, наконец, постоянным руководителем. Получив высокий пост, она помчалась домой вне себя от радости. Подбежав к отцу, подстригавшему лужайку, она воскликнула: «И что ты думал? Я получила постоянную работу!»
С довольным видом Нимиц сунул руку в карман и извлек пятидолларовую бумажку. «Вот, — сказал он. —
Сбегай за угол и возьми бутылку джина — отпразднуем!»
На следующий день начальник Кейт в библиотеке, чопорный тип из Новой Англии, спросил: «О мисс Нимиц, что сказал Ваш отец, когда Вы сказали ему, что Вас назначили новым руководителем музыкального отделения?»
Учитывая обстоятельства, Кейт решила не приводить прямую цитату. «О, — сказала она скромно, — он был очень доволен».
Весной 1938 года Нимиц получил звание контр-адмирала и с радостью узнал, что ему скоро опять предстоит выйти в море. Он намеревался получить адмиральский чин и сожалел, что в его послужном списке нет летной практики. Он подавал заявку на обучение в Пенсаколе, но начало занятий там и его перерывы между назначениями никогда не совпадали.
В середине мая Нимиц получил назначение. В начале июля он должен был прибыть в Сан-Диего, чтобы принять командование 2-й дивизией крейсеров. Выбор времени был хорош в том отношении, что Мэри могла окончить первый класс и поехать на Западное побережье вместе с родителями. Ее сестры остались в Вашингтоне, где они нашли подходящую квартиру с любопытным адресом: «Кью-стрит, 2222».
В других отношениях выбор времени для нового назначения был чрезвычайно неудачен, потому что миссис Нимиц 6 июня должна была присутствовать на спуске субмарины «Сарго» в Гротоне и согласилась быть крестной матерью нового корабля. 18 июня Чет должен был венчаться в часовне верфи острова Мэр, около Сан-Франциско. Чтобы упаковаться, ехать и успеть на все три события, надо было сделать очень многое и сделать быстро.
«Сарго» должным образом окрестили б числа. Миссис Нимиц вспоминает: «Бедная семилетняя Мэри была ужасно напугана сиренами, поэтому ей там очень, очень не нравилось, — и еще она хотела в туалет.
Лучше всего из этой суматошной поездки через континент, — продолжала миссис Нимиц, — я помню тот день, когда мы попали под ливень, и воды было видимо-невидимо. Когда нас всех заботило только то, проедем мы или нет, с заднего сиденья послышался тихий голосок. Мы проезжали кладбище, и из-за дождя цветы на могилах выглядели свежими и великолепными. Мэри сказала: «Правда, здорово, что на могилах цветы? Теперь мы знаем, что, когда мы умрем, у нас тоже будут цветы на могилах». Если бы ситуация ухудшилась, у нас, возможно, очень скоро появились бы такие цветы. Мы с Честером от души смеялись, и это отчасти помогло снять напряжение».
Кэптен, миссис Нимиц и Мэри спешили на свадьбу. Чет вытерпел только две недели сверх двух лет холостяцкой жизни, требовавшихся тогда от выпускников Военно-морской академии. Его невестой была Джоан Лейберн, уроженка Джерси, Нормандские острова. Он встретил ее на приеме на острове Мэр. Она тогда изучала ортодонтию в стоматологической школе Университета Калифорнии в Сан-Франциско.
Честер и Кэтрин дали молодоженам свое сердечное благословение и затем поспешили в Сан-Диего. Там они встретили лейтенанта Престона Мерсера, нового адъютанта Нимица, который также прибыл с Восточного побережья. 9 июля 1938 года кэптен Нимиц взошел на борт флагманского корабля «Трентон» и принял командование дивизией, входившей в состав Американского флота, которым тогда командовал адмирал Клод Блох. 30 июля Нимицу было присвоено временное звание контр-адмирала; отсчет срока службы велся с 23 июня. В этот знаменательный момент его карьеры Честер Нимиц был поражен грыжей, и ему пришлось лечь на операцию. Он должен был остаться в больнице на месяц, и считался негодным к воинской службе в течение нескольких недель после этого. Он стал мрачным и раздражительным. Единственное, что он не мог выдержать — бездействие. Он чувствовал, что из-за внезапного недуга он упускает поистине золотую возможность.
Но удача Нимица не покинула его. Он потерял командование крейсерами, но по выздоровлении получил вместо этого намного более значительный пост командира 1-го дивизиона линейных кораблей. Он принял командование 17 сентября, на борту его нового флагманского корабля «Аризона», в Лонг-Бич. Нимицы, Мерсеры и кэптен Айзек Кидд, командир «Аризоны» — все проживали в районе Оушн-Бульвар, где у Нимицев была квартира на самом берегу. Лейтенант Мерсер и кэптен Кидд скоро узнали, что служба с Нимицем таила в себе неизбежную повинность — прогулки. Каждое утро, когда корабли дивизии стояли в базе, они присоединялись к нему в энергичной обширной экскурсии от домов до пирса.
К этому моменту карьеры Нимиц приобрел заслуженную репутацию человека, который никогда не забывает имена и лица и всегда посылает друзьям открытки или письма с поздравлениями по случаю дня рождения, годовщины или продвижения по службе. Многие поражались больше даже не его доброте, а памяти. Возможно, они не знали, что у Нимица была папка с картами, на которых были записаны важные даты, которые, как думали многие, он держал в голове. На каждой базе или судне какому-нибудь секретарю, писарю или помощнику поручалось хранить эту папку, а также постоянно сообщать Нимицу нужные даты и уведомлять о продвижениях по службе или других почестях, которые выпали на долю внесенных в список.
Однако способность Нимица запоминать людей действительно была уникальна. Доступные источники указывают только один случай, когда он не смог признать и немедленно назвать знакомого. Это было осенью 1938 года, когда Нимицы жили в той береговой квартире в Лонг-Бич. Чет и его жена Джоан, приехавшие в гости на уикэнд, только что возвратились после купания, а адмирал был на кухне и готовил коктейли на всю семью. Зазвенел дверной звонок. В дверях стоял старый седовласый джентльмен.
