Это была виртуозная постановка, она застала Неру врасплох. Министр был готов только к тому, чтобы произнести дежурный ответ на дежурную речь. Будучи растроган, он говорил так тихо, что Нимиц не смог разобрать ни слова в его речи.

На приеме, состоявшемся после обеда, было так много гостей, около 90, что адмирал Нимиц лишь мельком говорил с премьер-министром, а миссис Нимиц не встретилась с ним вовсе. При первом же удобном случае Ачесон буквально испарился вместе с Неру к себе домой. Как госсекретарь в последствие писал, «я рассчитывал, что избавленные от тучи свидетелей вокруг мы сможем установить личные отношения. Но он не расслаблялся. Его манеру общения можно описать словами королевы Виктории о мистере Гладстоне — он обращался ко мне так, как будто мы находились на официальном приеме».

Позднее адмирал Нимиц узнал, что тогда произошло. Ачесон, терпеливо выслушав, как Неру осуждает голландцев и французов, перевел разговор на тему перемирия в Кашмире. Премьер-министр облачил свои взгляды в высокопарные слова, но из его слов можно было понять, что он не согласится на перемирие, пока пакистанские, но не индийские войска не будут выведены из Кашмира. Отсюда следовало, что Неру согласится на референдум только в том случае, если будет уверен, что его исход будет в пользу союза Кашмира с Индией. Позднее Ачесон писал: «Это был один из самых тяжелых собеседников, с которыми я когда-либо имел дело».

Адмирал Нимиц еще дважды встречался с премьер-министром Неру — на приеме в отеле «Уолдорф-Астория», который давался в честь индийской делегации, и на ленче в доме Трюгве Ли[79] в Форест Хиллз. На ленче, где присутствовали председатели комитетов Генеральной Ассамблеи, Неру несколько отступил от привычной для него отчужденности. Поскольку он ни разу не подымал тему Кашмира, состояние дел осталось прежним.

В декабре в Совет Безопасности пришел доклад Комиссии ООН по Индии и Пакистану. На декабрь председательские функции были возложены на Канаду. Председателем на заседании был генерал Эндрю Г.Л. Макнотон, представляющий эту страну. Совет проголосовал за предложенную Норвегией резолюцию, согласно которой Макнотон должен был собрать представителей Индии и Пакистана, чтобы совместно искать выход из тупика.

В феврале 1950 года генерал Макнотон доложил о провале своих усилий по сближению позиций Индии и Пакистана. Тогда с долгой речью перед Советом Безопасности выступил сэр Бенегал Рау из Индии, изложивший точку зрения своей страны. За ним последовало выступление сэра Лафрулла Хана, министра иностранных дел Пакистана, который в течение двух дней объяснял точку зрения Пакистана. Затем снова последовало выступление Рау с долгим опровержением. После этого в Совете Безопасности был объявлен недельный перерыв, для того чтобы, как писал Нимиц, «переварить поток слов, которые они услышали, и обдумать дальнейшую процедуру рассмотрения вопроса. Их решение и определит, поедем ли мы с Мамой в Индию или обратно в Калифорнию».

После долгих дебатов Совет Безопасности проголосовал за то, чтобы заменить Комиссию по Индию и Пакистану одним представителем ООН. За резолюцию было подано 8 голосов, против — 0, Индия и Югославия воздержались, Советский Союз бойкотировал заседание Совета Безопасности[80]. Адмирал Нимиц, которому сообщили, что Пакистан будет настаивать на его кандидатуре на должность представителя ООН, полагал, что в конце концов все-таки поедет в Индию.

В ожидании такого поворота событий миссис Нимиц еще раз отправилась на Западное побережье. «У меня было время, чтобы вернуться и приглядеть за домом, — писала она. — Ведь так много людей имеют ключи и приходят туда, чтобы остаться на выходные — друзья детей, и сами девочки».

Кэтрин пришлось там остаться, поскольку индийское правительство решительно отвергло предложение о том, что представителем ООН и администратором референдума должен быть один и тот же человек. Это, разумеется, исключало кандидатуру Нимица, который заключил, что его деятельность, которая могла бы приносить пользу Организации Объединенных Наций, завершена. Он не мог более получать вознаграждение за деятельность, которая, на его взгляд, не могла привести к результату. Поэтому он подал заявление об отставке.

Адмиралу Нимицу позвонил президент Калифорнийского университета, и попросил его срочно приехать в Беркли, чтобы выступить с поздравлением в День Хартии вместо заболевшего сенатора Остина. Хотя времени было в обрез, Нимиц согласился и сразу приступил к работе над речью. Он использовал каждую свободную минуту вплоть до субботнего вечера 18-го марта, когда его самолет покинул аэродром Ла Гуардия. В самолете он продолжал отшлифовывать текст выступления, которое должно было состояться в следующую среду. По прибытии в аэропорт Сан-Франциско его встречали Пейдж и Козард. Он дал текст речи Пейджу, чтобы тот поработал над ним, и напечатал предварительную версию. Козард по мосту через залив отвез его в «Лонгвью».

«Мама [супруга] и Мэри ждали меня дома, — писал Нимиц в дневнике, — и было очень приятно их видеть. Дом и посадки были в отличном состоянии. После ванны я весил 188 фунтов [85 кг], что было на десять фунтов больше, чем в прошлом марте. Это указывало на необходимость диеты, на которую я немедленно перешел».

В День Хартии, 22 марта, адмирал Нимиц считал, что он и его речь готовы. Одетый в берет и плащ, он поднялся на кафедру и предстал перед большой аудиторией из студентов, преподавателей и выпускников. По его впечатлению, речь была воспринята хорошо. Он получил многочисленные комплименты.

После, проходя по университетскому городку, он встретил бывшего профессора астрономии, которого знал еще со дней создания NROTC и который теперь с возрастом почти ослеп. «Доброе утро!» — сказал Нимиц, вытаскивая руку. Профессор ответил на приветствие, но, очевидно, не узнал адмирала. Он спросил Нимица, как тому понравилась сегодняшняя речь. Еще до того, как Честер успел бы ответить, профессор продолжил: «Я слышал чертовски много тех, что были лучше!»

Нимиц сначала оказался застигнутым врасплох. Затем он начал смеяться. Эту историю он часто рассказывал.

Вечером адмирал и миссис Нимиц присутствовали на балу в честь дня Хартии. Когда они вошли в зал, Честера поджидал еще один сюрприз. Оркестр заиграл «Что мы будем делать с этим пьяным моряком?»

— Это был замечательный День Хартии, — сказала Кэтрин.

Характерно, что Нимиц помещает в свой дневник множество имен — семей, к которым они ходили, семей, которые приходили к ним, интересных людей, встреченных на вечеринках, торговцев, у которых делали покупки, военно-морских докторов и дантистов, которые их лечили, пилотов и других членов экипажа самолетов, на которых они летали.

Трюгве Ли убедил адмирала Нимица уйти в отставку и поработать на Организацию Объединенных Наций в качестве «странствующего посла доброй воли». Нимиц согласился, так как осознавал необходимость такой деятельности. Адмирал заметил в связи с этим, что Индия и Пакистан должны прийти к соглашению, ведь Нимиц все еще оставался администратором плебисцита. В последующие два года он проехал по всем Соединенным Штатам, рассказывая о главных проблемах Организации Объединенных Наций и о предложенных американской стороной решениях. Тем самым он помог погасить разочарование среди тех американцев, которые ждали слишком многого от создания ООН.

В начале 1951 г., год спустя после начала, эта миссия адмирала Нимица едва не была прекращена распоряжением самого президента США.

После сенсационных обвинений сенатора от штата Висконсин Джозефа Маккарти, который утверждал, что многие важные посты в правительстве занимают тайные коммунисты, президент Трумэн назначил Нимица руководителем комиссии из девяти человек, потребовав от этой комиссии безотлагательно рассмотреть вопрос: «Как лучше всего защитить Соединенные Штаты от подрывной деятельности, при этом не подвергая опасности свободу граждан Америки». Таким образом, президент надеялся успокоить националистическую истерию, вызванную постоянными обвинениями «Джо» Маккарти. Нимиц принял предложение, но комитет Сената, который возглавлял Пэт Маккэрэн из Невады, установил такие критерии «благонадежности», которым члены Комиссии Нимица не удовлетворяли. Опечаленный Трумэн писал адмиралу: «Я надеялся, что Конгресс, так же как и я, будет более озабочен нерушимостью «Билля о правах», чем своим стремлением остановить подрывную деятельность».