Вертолет приземлился рядом с местом проведения выставки. Там Нимиц и Джонсон произнесли речи на английском, а Аденауэр на немецком. Вице-президентом Джонсоном, знакомым соседом, фредериксбурские жители пренебрегали, не выражая столько энтузиазма, сколько по отношению к Нимицу и Аденауэру, которые напомнили им обо всем лучшем из наследия их предков.

Потом граждане стали развлекать Гостей старинными немецкими песнями. Затем они поехали по городу, каждый в отдельной машине. Так Аденауэр смог увидеть старинные дома, оставшиеся от изначального германского поселения. Нимицу, которому все это было знакомо, пришлось выйти из процессии, чтобы навестить двух больных теток: Лизи и Мини, которые лежали в разных больницах. Когда охрана Нимица наконец нашла его, Джонсон и Аденауэр уже улетели из города на вертолёте, поэтому Нимицам пришлось возвращаться на ранчо на машине.

В течении 50-х годов имя Нимица для широкой публики было связано в основном с внушительным титулом. Генерал Макартур и адмирал Хелси были куда более известны. Их яркие личности и сенсационные заявления привлекали внимание, в отличие от высказываний других офицеров, воевавших на Тихоокеанском театре. Правда, с появлением книг о Второй Мировой войне, особенно написанных Элиотом Морисоном, люди начали восхищаться тихим, но очень способным человеком, который всю войну командовал Тихоокеанским флотом США.

На 75-й день рождения гардемарины Военно-морской академии преподнесли ему мемориальную доску со следующей надписью:

На следующий год выпуск 1961 года, где-то около 900 гардемарин, подписали адрес от военно-морских сил и прислали Нимицу.

7 октября 1964 года, было провозглашено днем Нимица в Беркли. Футбольная команда Военно-морской академии должна была играть там с командой Калифорнийского университета. Из Аннаполиса также прибыл большой контингент гостей: учащиеся, офицеры, гардемарины. Все билеты были распроданы и стадион полон зрителей. Практически вся «сторона гостей» была заполнена персоналом, прибывшим из военно-морской базы Сан-Франциско и даже из более отдаленных гарнизонов.

Когда адмиралу Нимицу предложили прибыть на эту игру в морской форме, он выразил сомнение, разумно ли будет демонстрировать адмиральские погоны и воинские регалии, если в разгаре Вьетнамская война, а студенты, особенно в Калифорнийском университете, настроены против всего военного. Тем не менее, Нимиц решился одеться в голубое с золотом.

В перерыве игры Кларк Керр, ректор университета, подошел к микрофону, расположенному в середине поля, и представил губернатора Калифорнии Эдмонта Брауна. Некоторые люди начали вскакивать с сидений. Затем на поле въехала машина с открытым верхом с двумя морскими офицерами на заднем сидении. Когда вышел первый, Керр представил его как контр-адмирала Чарлза Минтера, руководителя Военно-морской академии. Минтеру умеренно поаплодировали.

Но когда второй офицер вышел из машины и поднял фуражку, Керр даже не успел представить его как адмирала Нимица. Все встали со своих мест и рассыпались в овациях и свистках, началось настоящее столпотворение. Хотя немногие из этих людей знали Нимица лично, и уж совсем немногие служили под его началом, он определенно завоевал их сердца. Они знали о его репутации офицера, который управлял колоссальными силами, не проявляя высокомерия и не стремясь к роскоши, знали, что он был сильным лидером, но оставался дружелюбным, приятным и доступным, командуя миллионами подчиненных.

В начале 1960-х обслуживание дома в «Лонгвью» превратилось для адмирала и миссис Нимиц в обузу. Особенно для Кэтрин — с ее артритом было тяжело подниматься по лестнице. Решение проблемы было найдено летом 1963 г., когда полномочия командующего Западным побережьем были переданы командиру 12-го округа ВМС. Это служебное перемещение оставило резиденцию № 1 на острове Йерба Буэна без владельца, поэтому флот предложил это помещение Нимицам, которые с удовольствием переселились туда. В доме были все удобства: лифт, чтобы не подниматься по лестнице, стюарды, которые приглядывали за всем. В дом к Нимицам по-прежнему приходило большое количество народа. Адмирал периодически бывал в своем офисе в федеральном здании и отвечал на огромное количество почты. Он давно уже обходился без адъютанта, хотя по статусу адмирала флота их ему было положено трое.

В октябре 1963 г., посещая свой офис, адмирал упал и разбил правую коленную чашечку. После операции и нескольких недель в больнице он смог снова ходить, но заработал боль в правом бедре и спине.

«Спускаясь к завтраку, он выглядит неплохо и даже идет играть с Гиги, — рассказывала Кэтрин: — Однако когда он идет обратно, становится несколько мрачным. Эта та самая старческая боль, которой не можешь помочь… Настолько глубокая, что не можешь до нее добраться. Я обычно в таких случаях предлагала ему потереть спину или положить что-нибудь на нее, но он отказывался и говорил: «Дорогая, это там, где ты не достанешь, ты ничего не можешь сделать».

Адмиралу поставили диагноз: остеоартрит позвоночника. Эту болезнь он, возможно, получил в результате травмы еще будучи лейтенантом, и усугубил после недавнего падения. У него пострадал спинной мозг.

Осенью 1965 года Честер так страдал от боли, что решил поговорить с доктором Гэйлом Кларком, выдающимся нейрохирургом. Когда Нимиц вернулся в резиденцию № 1, он сказал Кэтрин: «Я поеду завтра в больницу, где доктор Кларк протестирует меня. Он спросил, поедешь ли ты».

Кэтрин ждала результатов анализов, и когда они были получены, оказалось, что для освобождения спинного мозга от давления нужна тяжелая и сложная операция. Доктор также добавил, что если бы он делал эту операцию молодому офицеру, он не разрешил бы ему приступать к обязанностям где-то на протяжении трех месяцев. Кларк считал, что адмирал Нимиц слишком стар для этой операции, но Честер настоял на ней, даже если операция не принесет облегчения.

Кларк назначил операцию на следующий день, на 10 ноября, в День корпуса морской пехоты. Она была крайне сложная и продолжалась несколько часов. Надо было буквально срезать кость вокруг спинного мозга. Когда Нимиц открыл глаза, он узнал доктора Кларка и усмехнулся: «Знаете, доктор, сегодня я должен был резать торт по случаю Дня корпуса морской пехоты. Но получилось, что вместо этого вы резали меня».

Операция прошла успешно, однако Нимиц заработал пневмонию. Доктора погасили ее антибиотиками; в конце ноября боль в спине исчезла, и адмирал смог совершать прогулки с двумя тростями. Потом у него начались проблемы с сердцем. Когда его сын приехал из Коннектикута к родителям, он сказал Кэтрин: «Мама забери его домой, он все равно долго не протянет, забери его домой».

Тогда Катрин настояла, чтобы доктора разрешили ему покинуть больницу. 11 декабря Честер вернулся в резиденцию № 1 на «скорой помощи» и устроился в маленькой солнечной комнате наверху. Оттуда он мог смотреть на залив и наблюдать за движением машин по мосту.

Для того чтобы ухаживать за Честером, Катрин наняла одного штатного работника, Б.Л. Эстебаля, филиппинца, который собирался работать в больнице. Катрин восхищалась: «У него был прекрасный характер. Он был очень предан адмиралу. Эстебаль мог каким-то образом заставить его хоть что-то съесть, ни у кого больше это не получалось. Эстебаль в таких случаях говорил: «Адмирал, съешьте еще одну ложечку. А теперь еще одну». Он готовил ему ванну до завтрака, чтоб Честер потом мог лечь в постель. Он проводил там почти все время».

Посетителям разрешалось видеть адмирала всего несколько минут, очень редко и не более двух человек. Флот направил астронавта коммодора Скотта Карпентера посетить его. Они с Нимицем вели увлекательную беседу о чудесах космических путешествий. На Рождество Эдуард В. Бриверс, бывший сосед Нимицев, пришел повидать адмирала.