— Часто, — бездумно повторил Мефистофель; что-то задрожало у него в горле. — Ну и что, если случаются? Я хотел через месяц жениться, дать ей всё, вытащить из этой проклятой жизни. Я спокойный человек, — не покладая рук работал бы ради неё, только бы был дом, дети, воскресенье как воскресенье, мебель как мебель, приличные занавески, нормальные подарки на праздники… Я любил её.

— Поверьте мне, пан: наверняка всё хорошо кончится.

— Вы думаете? — старательно скрываемая надежда прозвучала в голосе и взгляде Мефистофеля. — Нет, нет! — выкрикнул он. — Иду, чтобы порвать с ней. Раз и навсегда. Договорился встретиться с ней в четыре в «Швейцарской».

— Наверняка, — повторил с меланхолической опытностью Колянко, — наверняка всё закончится хорошо, вот увидите. Потому что вы этого хотите, очень хотите.

— Никогда в жизни! — пылко возразил Дзюра. — Совсем не хочу! А если бы и хотел, — не могу! Всему есть предел! Я серьёзный человек. Схвачу за патлы, отлуплю и выброшу вон! Как может быть иначе! Нашла себе молодого парня и бегает за ним, как кошка за мышью. Я человек серьёзный, — сами знаете, правда? Который час? — воскликнул он с неожиданным страхом. — Только бы не опоздать!

— Половина четвёртого, — ответил Колянко.

— Иду, — решительно заявил Мефистофель. — Я ведь должен прийти на несколько минут раньше, правда?

— Правда, — вздохнул Колянко. — Я провожу вас. Иду в ту сторону.

Они свернули на Новогрудскую, к кофейне «Швейцарская». Это заняло пять минут.

— У меня ещё есть время, я пройдусь с вами до угла, — неуверенно проговорил Дзюра.

Было очевидно, что он боится одиночества и нервного ожидания за столиком.

— Вы, пан Мефистофель, загляните в кофейню, — с иронией предложил Колянко. — Возможно, она вас уже ждёт.

Мефистофель не уловил иронии: он зашёл в кофейню и тут же вернулся к Колянко.

— Нет её, — сказал он, отчаянно борясь с унынием, которое невольно отразилось на его лице. — Пойдём, — добавил он, как человек, не имеющий ни малейшего представления о том, что ему делать, и, главное, что он должен делать. Оба прошли несколько шагов до перекрёстка, где вибрировало уличное движение. Толпа на тротуаре густела, и продвигаться вперёд становилось всё труднее. Возле большого цветочного магазина, витрины которого утопали в ландышах и фиалках, Дзюра остановился.

— Дальше не иду, — проговорил он, подавая руку Колянко, — возвращаюсь.

Колянко остановился, чтобы попрощаться, обернулся и крикнул:

— Что с вами?!

Лицо Мефистофеля — Дзюры посинело, глаза остекленели от боли. Колянко проследил за его взглядом: от отеля «Полония» переходила через дорогу молодая девушка, быстро ныряя в толпе прохожих. Ступив на тротуар, недалеко от Колянко и Дзюры, девушка поспешно направилась к Иерусалимским Аллеям.

— Который час? — сдавленным голосом шепнул Дзюра.

— Без десяти четыре, — ответил Колянко.

Достаточно было протянуть руку в толпу. Мефистофель так и сделал, и девушка остановилась, неожиданно задержанная его рукой. Она повернула к нему мгновенно вспыхнувшее лицо.

— Ты шла в «Швейцарскую»? — спросил Мефистофель без слова привета.

— Ддда… Нннет. Как поживаешь? Добрый день… — растерянно лепетала девушка.

Колянко окинул её быстрым оценивающим взглядом: она была красива. Бессмысленно, излишне наложенные румяна, губная помада и краска для бровей не могли испортить чудесное смуглое свежее лицо, пышные чёрные волосы, большие тёмные глаза и полные, красиво очерченные губы. Несмотря на грубую косметику, от этого лица веяло молодостью, здоровьем и красотой.

— Ты же договорилась встретиться сейчас со мной? — трагически тихим голосом спросил Дзюра. Было заметно, что его смущает присутствие Колянко.

— Видишь ли, Кароль, — отозвалась девушка, — я шла собственно…

Замешательство на её лице уступило место нескрываемой враждебности: её просто бесила эта идиотская случайность, эта совсем не нужная встреча.

— Немного не в ту сторону шла, — заметил с кривой усмешкой Мефистофель. — «Швейцарская» — вон там, — указал он с мелочной точностью.

— Я собиралась немного опоздать, — неохотно ответила девушка. — Видишь ли, Кароль, сегодня я не могла.

Она лгала, как лгут люди, желающие, чтобы их собеседники знали об этом и не имели к ним претензий. Колянко усмехнулся, почувствовав её настроение, но Мефистофель не понимал таких тонкостей.

— Врёшь, — грозно проговорил он, и только когда девушка не возразила, понял, что наткнулся на какое-то неизвестное ему препятствие. — У тебя же сегодня выходной день, ты могла зайти, предупредить меня, что не придёшь… — продолжал Мефистофель беспомощно и мягко.

«Знает, что у неё выходной, — подумал Колянко. — О таких вещах всегда знают. Видно, что он помнит всё. Думает о ней постоянно».

Ему было ясно, что его присутствие раздражает Мефистофеля.

— Позвольте, пан редактор, — проговорил наконец тот, — я вас представлю, а то мы так стоим… Панна…

Колянко протянул руку и, приветливо улыбаясь, быстро сказал:

— Добрый день и до свидания. Мне очень приятно с вами познакомиться, но пан Мефистофель знает, что я ужасно спешу. Желаю вам всего наилучшего.

Девушка взглянула на него так же равнодушно, как смотрят на дерево, рожок для надевания ботинок или недоеденную картошку.

«Так смотрят женщины, без памяти в кого-то влюблённые, — подумал Колянко. — Бедный Мефистофель…»

Ещё раз поклонившись, он быстро пошёл в сторону Братской.

……………………………………………………

Колянко долго кружил по улицам. Его ужасно угнетало призрачное видение: парикмахер Мефистофель — Дзюра с помощью бритвы лишает себя жизни. А метрах в десяти от него впереди шёл Кубусь с той самой девушкой. Он не держал её под руку, они шли, даже не касаясь друг друга, но столько поэзии было в ритме их шагов, такой красотой окутывали их дымка сумерек, мягкий свет первых фонарей, и веяло вокруг таким благоуханием мая, молодости и любви, что Колянко на мгновение перестал понимать, куда и зачем идёт. Ему показалось, что он просто ищет образ того быстротечного счастья, которое встречается только раз в жизни и так убедительно и полно воплотилось в этой паре. Он радовался счастью Кубуся и плакал над собой.

Подошёл трамвай, и Кубусь простился с девушкой, севшей во второй вагон. Прощание было сдержанным, почти холодным, но Колянко ощутил радостную уверенность в том, что нить, связывающая этих двух, не разорвалась, что мысли их сплетены между собой, как пальцы влюблённых, что трамвай ничего не забирает у Кубуся. Нарушая все правила пользования городским транспортом, он вскочил на подножку и стал протискиваться назад.

Девушка вышла на углу Желязной и Хлодной. Она неторопливо шла по Желязной в направлении к Златой. Улица была слабо освещена, вокруг сновало множество людей, слышались громкие разговоры, смех. У ворот сидели на низеньких скамеечках старые дворничихи, из открытых ещё магазинов пробивались лучи света и пахло вечерним хлебом. Гуляли молодые пары, громко разговаривая и смеясь, как бывает только в начале знакомства. Некоторые тихо шептались, прижавшись друг к другу, что обычно для второй фазы счастья, а другие шли и обиженно молчали, ибо для них настала уже третья фаза — заботы, которые у всех молодых людей одинаковы, но им самим кажутся совершенно исключительными и незаслуженными.

«Как он сегодня сказал? — размышлял Колянко, не отрывая взгляда от стройных ног идущей впереди девушки. — Он сказал, что включаются в игру какие-то переживания. Что в последнее время мы редко видимся. Кубусь, Кубусь! Разве мало беды Мефистофеля-Дзюры? Милый мой, глупый мальчишка, ты ещё не знаешь, чего можно ожидать от женщины. Но я знаю, и я здесь, чтобы тебе это сказать и помочь».

Девушка зашла в кооперативный магазин, и Колянко пришлось нырнуть в толпу покупателей. Она купила четвертушку масла, немного ливерной колбасы и печенье; всё это было уложено в сумку, извлечённую из кармана пиджака.