— Поэтом? — удивился Шмигло. — Я думал, что ты кондитер.

— Евгениуш! — с тихим упрёком возразил Компот. — Неужели ты не понимаешь, что можно создавать лирические пончики, поэмы-эклеры, трубочки-сонеты с кремом? — Говоря это, он поднял на огромной ладони маленькое, замечательно глазированное пирожное, действительно, словно по волшебству, превратившееся в настоящее произведение искусства под нежным прикосновением его пальцев. Генеку вдруг показалось, что он маленький мальчик и впервые в жизни стоит на Рождество рядом со сказочно освещённой ёлкой.

— А теперь, — в голосе Компота зазвенела медь, — после той ночи я почувствовал новое призвание, какой-то могучий голос постоянно зовёт меня: «Фридерик, вставай, иди за этим человеком и борись!» Я мечтаю ещё раз встретить того человека. Увидеть его лицо, понимаешь? — задумчиво добавил он.

— Да-а-а… — ответил Шмигло, — что тут непонятного? Я уже несколько ночей не сплю, кручусь на топчане и вздыхаю. Галина даже думает, что я влюбился, изменяю ей и ужасно ругается со мной за столом. А я всё прикидываю, как бы встретить этого человека, увидеть его.

Низенький чёрный «ситроен» бесшумно остановился возле ворот больницы в Очках. Из машины вышел поручик Дзярский, на ходу бросив шофёру:

— Подождите здесь.

Он вошёл в ворота, протянул руку с удостоверением к окошку, за которым сидел швейцар.

На первом этаже главного корпуса Дзярский с минуту расхаживал взад-вперёд по широким облицованным чёрно-белым кафелем коридорам. В серо-белой перспективе замаячила, наконец, небольшая белая фигура. Дзярский, вздохнув, двинулся ей навстречу.

— Добрый вечер, сестра, — поздоровался он.

Низенькая пухленькая сестра улыбнулась, увидев его; её фарфорово-голубые, как у куклы, глаза и свежее, розовое лицо представляли контраст с суровыми складками белого накрахмаленного чепчика с чёрной оторочкой.

— Добрый вечер, — ответила она.

— Есть что-нибудь новенькое? — спросил Дзярский.

— Есть. К Вацлаву Фромчуку приходил какой-то пан.

— Ага, — обрадовался Дзярский, — к Ирисю.

— Этот пан представился как Хацяк — директор швейного кооператива «Радость» на Саськой Кемпе. Сказал, что он начальник Фромчука, который у него работает. Конечно, я пустила его к раненому, согласно вашей инструкции, пан поручик. Они долго разговаривали.

— Как он выглядел, этот директор Хацяк? — заинтересовался Дзярский.

— Пижон, — ответила сестра. — Высокий, молодой, одет с кричащей элегантностью. Узкие брюки, туфли на резине. Воротник, сами знаете какой, и модный плащ.

— А поточнее? Как бы вы могли его описать? Ну, скажем, он красивый?

— Дело вкуса, — улыбнулась сестра, — мне не нравится. Но скорее красивый. Немного похож на картинку — знаете, с этикетки для мыла.

— Понимаю, — ответил Дзярский, — спасибо. Директор Хацяк…

Затем добавил:

— Прошу и впредь так же пускать каждого, кто захочет поговорить с этими парнями. Никаких препятствий, только спрашивайте их фамилии, хотя они всё равно будут вымышленные. Как те ребята себя чувствуют?

— Один из них ранен довольно тяжело, но понемногу выкарабкивается, хотя, возможно, лишится глаза. Однако главная опасность миновала.

— Спасибо и до свидания, — Дзярский протянул сестре руку.

На лестнице поручик остановился, закурил. Когда он поднял голову, перед ним стоял редактор Эдвин Колянко.

— Рад вас видеть, — приветствовал его Дзярский.

— Правда? — удивился Колянко. — Это что-то новое в наших отношениях. Вы по делу?

— Несомненно, — ответил Дзярский. — Так же, как и вы. Разве нет? Ведь в это время сюда уже никого не пускают.

— И да, и нет. Вы можете меня задержать за злоупотребление служебным положением, так как я воспользовался своим удостоверением, чтобы навестить моего друга, доктора Гальского.

— А доктор Гальский уже не работает в скорой помощи? — спросил Дзярский.

Колянко внимательно посмотрел на него.

— Вы знаете доктора Гальского, пан поручик?

— Лично нет. Знаю только, что это один из лучших врачей скорой помощи.

— Доктор Гальский, — медленно ответил Колянко, — был жестоко избит несколько дней назад на улице, в Иерусалимских Аллеях. До сих пор без сознания. Врачи установили повреждение основания черепа и сотрясение мозга. Опасаются за его жизнь.

Какое-то мгновение оба молчали, затем Дзярский задумчиво произнёс:

— Доктор Гальский был создателем и пропагандистом довольно фантастической теории, объясняющей последние случаи хулиганства в Варшаве. Какие-то исполненные романтического пафоса яркие истории о новом Зорро, враге зла и насилия, таинственной грозе варшавских хулиганов. Я должен был бы и сам догадаться, что вы с ним знакомы, — насмешливо добавил он, проницательно глядя на Колянко.

— Да, — подтвердил Колянко, — мы очень хорошо знаем друг друга.

Оба вошли в канцелярию. Дзярский предъявил своё удостоверение и потребовал, чтобы ему показали акт о приёме Витольда Гальского в больницу.

Немолодой худощавый сотрудник в сером халате сказал:

— Я тогда как раз дежурил и хорошо помню, как это было, пан поручик. Витольда Гальского привезла не скорая помощь, а обычное такси. С ним был какой-то пан, выполнивший все формальности.

— А как он выглядел, этот пан? — быстро спросил Дзярский, охваченный внезапным предчувствием.

— Такой низенький, немолодой пан в котелке, с зонтиком, — ответил сотрудник. — Жёлтое костлявое лицо и старомодный воротничок. Я хорошо его запомнил: ещё удивился, что такие странные люди до сих пор ходят по земле.

Колянко, казалось, поразило это сообщение.

— Я был убеждён, что его привезла скорая помощь, — тихо произнёс он. — Какой недосмотр…

— Нет, нет, — ответил сотрудник. — Не скорая помощь, как тех шестерых. И поэтому пан поручик не получил от скорой помощи рапорт о Гальском.

— Каких шестерых? Откуда? — удивился Колянко. — Ничего о них не знаю.

— Вот мы и квиты, — въедливо заметил Дзярский. — Я не знал о Гальском, вы не знаете об этих шестерых. Вы мне рассказали о Гальском, я вам расскажу о них. Можно идти. До свидания, — он кивнул сотруднику в сером халате.

Вдвоём они вышли на улицу. Дзярский направился к машине.

— Может, немного прогуляемся? — спросил Колянко.

— Охотно!

Дзярский отпустил служебную машину.

Они шли по Новогрудской улице к центру, под низкими фонарями, среди голых деревьев, во мгле стелющегося над чёрными оградами влажного вечера.

— Слушаю вас, пан поручик, — напомнил Колянко. — Жду реванша. Вы преследуете свою цель.

— Правильно, — подтвердил Дзярский, — я хочу, чтобы вы об этом написали.

……………………………………………………

С минуту они шли молча. Внезапно Дзярский остановился.

— Пан редактор, — решительно сказал он, — я должен увидеть доктора Гальского.

Колянко словно пришёл в себя.

— Я же вам сказал, пан, что он до сих пор без сознания. Я был у него полчаса назад. Разговаривал с его палатным врачом.

— Ничего, — буркнул Дзярский. — Как хотите, а я возвращаюсь. — Он повернул назад, в больницу.

— Я с вами, — догнал его Колянко.

Миновав Новогрудскую, они быстро дошли до больницы. Колянко уверенно вёл Дзярского по коридорам главного корпуса. У двери отдельной палаты, где лежал Гальский, они встретили невысокого плотного доктора в белом халате, с усталым лицом и ещё более утомлёнными глазами.

— Прекрасно, что мы встретили вас, пан доктор, — приветствовал его Колянко. — Это пан поручик Дзярский из Главной команды милиции, который хочет видеть Гальского. Можно это устроить?

— Что там смотреть? — пожал плечами доктор. — Тяжёлый случай. Гальский всё время без сознания, хотя есть надежда, что он выкарабкается.

— И всё-таки можно войти? — спросил Дзярский. Вопрос прозвучал вежливо, но официально.

— Конечно, — не слишком охотно согласился доктор. — Если вы по служебным делам, пан поручик…