Теперь он вспомнил. Тяжело переводя дыхание, вспомнил тот страшный удар в сердце, который лишил его сознания и последних сил. Внезапно его охватил жуткий страх. Он бросился наутёк, судорожно, с огромным усилием передвигаясь на четвереньках. Только выбравшись на вершину крутой насыпи, понял, что лежал в глубокой яме. Провёл рукой по волосам, рука стала липкой от крови, смешанной с кирпичной пылью. В эту минуту огромное поле наполнилось шумом и возгласами. От Новотки и Жолибожа мчались легковые машины, полные людей. Послышался вой сирен машин скорой помощи. Серую предрассветную мглу со всех сторон пронизали мощные снопы света.

Парень глубоко вздохнул, собираясь с силами. Поднялся на слабые, нетвёрдые ноги и побрёл в темноту, стараясь как можно дальше уйти от лучей света. Скорее почувствовал, чем увидел перед собой низкую стену деревянного барака. Споткнулся и упал. Выругался, поднялся и с перекошенным от боли лицом стал плутать между кучами старого железа, среди гаек, шайб, винтов для железнодорожных шпал, которые были здесь повсюду разбросаны. Страшно болело разбитое колено. Вскоре парень споткнулся о какое-то тело, которое лежало навзничь: протянул руку и нащупал берет на голове лежавшего без чувств человека. Дрожащими пальцами вытащил коробку спичек, зажёг одну — и в ужасе отпрянул назад: под беретом вместо лица была кровавая маска. И тут он вспомнил всё.

— Побоище… — тяжело застонал он, — но кто это сделал?

И без оглядки кинулся вперёд, только бы убежать как можно дальше от человеческих голосов, от света прожекторов. Наконец добрался до какого-то строящегося здания, вскарабкался по деревянному помосту на первый этаж и тяжело свалился под столбом, от которого остро пахло влажной известью. Здесь его свалил сон, похожий на обморок.

Он пришёл в себя от холода. В небольшом прямоугольнике между стенами серел мрачный, хмурый рассвет. Медленным неловким движением парень отряхнул пальто и спустился вниз. Среди строительного мусора отыскал наскоро собранную водопроводную колонку. Секунду сомневался. Ночь была холодная, предрассветный морозец, словно иголками, колол избитое тело. Резким движением он подставил голову под струю воды и стал мыть лицо неловкими искалеченными ладонями. Побрызгал водой испачканное землёй, пылью и цементом пальто, пытаясь придать ему по возможности пристойный вид. Ледяная вода грозила воспалением лёгких, но возвращала ясность мысли, энергию.

Парень пробрался через строительные завалы и вышел на улицу Заменгофа, за Муранув. Пройдя Дзельну, Новолипки, Новолипе, остановился на Лешне. Уже ходили первые трамваи, силуэты людей маячили в сумраке.

Парень направился в Лешню, радуясь сумраку. «Домой? Нет! Может, на вокзал, опрокинуть хоть одну, чтобы очухаться?» — подумал он с внезапным удовольствием.

Наконец добрался до Главного вокзала со стороны Твардой улицы. Грязноватый зал заполняли пассажиры, спешившие с пригородных поездов. Парень протиснулся сквозь людской поток к буфету, даже не замечая, с каким отвращением расступаются перед ним люди.

Подошёл к длинной стойке в глубине зала.

— Гутек! — тихо позвал он официанта в куртке, которую не стирали, наверное, уже полвека. Тот сидел в углу и дремал. Услышав голос, медленно раскрыл глаза. Глянул — и, взмахнув мокрой тряпкой, вскочил на ноги.

— Мето! — воскликнул он тихо. — Ну, у тебя и вид!

— Налей сто граммов, и поскорее, — отозвался Мето.

Гутек без слов налил водку в чайный стакан. Мето выпил, с трудом глотая.

— О раны Иисуса! — повторил Гутек. — Что у тебя за вид!

Мето сел за первый с краю столик, голова его свесилась вниз, и через минуту он уже спал, так же как множество людей вокруг, — положив голову на руки.

— Пан шеф, — сказал Гутек буфетчику в запятнанном фартуке, — я скоро вернусь.

Накинув пальто на куртку официанта, плотно застегнулся, выскочил из зала, промчался по длинному залу ожидания, полному пассажиров, и вбежал в помещение почтовой конторы. Плотно закрыл телефонную кабину и набрал номер.

— Анеля? — спросил он через минуту, — это ты? Слушай, как бы мне сейчас найти Крушину?

Затем кивнул головой и сказал:

— Пусть ждёт моего звонка, хорошо?

Гутек положил трубку и секунду боролся с дверью, которая ни за что не хотела открываться, пока наконец под напором его плеча внезапно не распахнулась.

— О-о-о-о! Прошу прощения! — воскликнул Гутек, быстро поддержав какого-то невысокого пожилого мужчину, который стоял так близко к двери, что чуть не упал, получив удар в грудь и по носу.

Пожилой пан поднял свой котелок и рукавом пальто старательно стряхнул с него пыль.

— Это ничего, — сказал он, и на его жёлтом костлявом лице появилась заискивающая улыбка. — Ничего. В этих кабинах стёкла в дверях так высоко. Людям моего роста это доставляет некоторые неудобства.

Не слушая, Гутек быстро выбежал из почтовой конторы. Пан в котелке зашёл в кабину, глубоко задумался, потом полез в задний карман брюк и вышел.

— Простите, пани, — сказал он, подходя к окошечку, за которым зевала женщина, — можно ли выяснить, с каким именно номером был соединён минуту назад этот автомат?

— А зачем это пану знать? — равнодушно зевнула женщина.

— Тот пан, который был тут минуту назад, кое-что забыл.

— Оставьте здесь. Как обнаружит пропажу, придёт и заберёт. Мы отдадим.

— Убедительно прошу, — настаивал странный посетитель и выложил перед ней огромный блестящий чёрный браунинг типа «Гишпан 9».

— О-о-о! — что-то заклокотало в горле женщины, и она вскочила со стула.

— В милицию с этим! В уголовный розыск! — закричала она, быстро соединилась с Центральной и взволнованно прокричала в трубку:

— Пани, пожалуйста, пани! Это почтовое отделение Главного вокзала, обслуживающий персонал автомата 713! С каким номером он был сейчас соединён? Восемь… шестнадцать… ноль два. Спасибо.

— Спасибо, — повторил немолодой пан со старомодным воротничком, записывая номер и пряча в карман револьвер. — Пойду заявлю в милицию.

И мгновенно исчез.

…Пожилой пан, постукивая зонтиком, направился в буфетный зал и сел в дальнем уголке, опершись подбородком на ручку зонтика, будто задремал. Он не сводил глаз с Мето. Гутек торопливо сновал по залу, разнося скопившиеся за время его отсутствия на буфете кружки с пивом и стаканы с чаем. Каждый раз, проходя мимо Мето, он едва заметным движением что-то поправлял в его одежде, так что вскоре тот уже ничем не отличался от десятков людей, которые дремали за соседними столиками в таких же позах.

В половине девятого Гутек коснулся плеча Мето. Тот безвольно поднял голову: лицо его было страшным, опухшим, синим. Растрескавшиеся губы покрыты запёкшейся кровью, над правым глазом лилово-красный струп.

— Вставай, — обратился к нему Гутек. — Пойди хоть немного приведи себя в порядок! Сейчас здесь может быть проверка, задержат тебя за один только внешний вид. Хватит уже… Зачем тебе это?

Мето молча кивнул головой.

— Иди к Ткачику, — добавил Гутек, — может, хоть лохмотья твои освежит.

— Правильно, — с усилием проговорил Мето. — Ты прав. — Встал, опершись на стул, закутался в пальто, надвинул шапку на лоб и направился к выходу. Вскоре после этого пан с зонтиком проснулся, встал из-за столика и вышел.

Мето медленно шёл вдоль тёмных стен Товарной улицы. Свернул на Серебряную, потом по Желязной добрался до Шлизкой и наконец вошёл в ворота одного из домов. Это было высокое мрачное каменное здание с чёрными стенами и узкими окнами, на которых повсюду стояли продукты. По строительной доске с перекладинами Мето забрался на второй этаж и позвонил. На двери красовалась стеклянная табличка с надписью: «“Исидор Ткачик”. — Портной».

Пан с зонтиком проводил Мето до флигеля во втором дворе, повернулся и медленно пошёл по направлению к Желязной. Не доходя до Иерусалимских Аллей, он увидел крепкого парня в клетчатом пальто с очень широкими плечами, который быстро шёл ему навстречу по другой стороне улицы. Пан с зонтиком незаметно довольно усмехнулся, как бухгалтер, у которого безошибочно сошлись цифры трудного отчёта.