— Да… вообще-то я не помню.

— Конечно, вы не обратили внимания, а они оставили второй ключ себе. Они отпирали и запирали вашу машину, когда хотели, вы были в каком-то смысле их сейфом на колесах.

На Пуэрта дель Соль полицейские узнают лейтенанта Бедельмана, но, видя его в штатском, не приветствуют.

— Кармашек на спинке водительского сиденья служил тайником. Они оставляли в нем товар, а курьер забирал его там, где вы парковались, без прямого контакта с поставщиком. Так было и сегодня у Королевского дворца, только, вероятно, возникла небольшая проблема, и парень разбил стекло. Думаю, он запаниковал. Грубая ошибка.

Бедельман исподволь поглядывает на Летисию и видит, что на ее лице нет никакой тревоги. Она наглухо закрыта.

— Да, грубая ошибка, которая показывает, насколько мелкое это дело. Таких делишек много, мелких, жалких, эти люди в общем-то пролетарии бандитизма, они зарабатывают совсем немного, подвергая себя Бог знает какому риску. Ведь им не только общества и полиции приходится опасаться, но и ожидать любой пакости со стороны более серьезных бандитов, преступных сетей, в которых они последние шестерки и которые используют их как предохранители, чтобы сжечь при малейшей опасности. Жалкие людишки, и мне их жаль. Они суетятся, как крысы, всего боятся, не могут показаться на свет Божий, не могут толком жить. Пролетарии преступления. А что ужасно — они порой заходят далеко, слишком далеко и ничего уже не контролируют.

Они идут дальше, через Соль к Сан-Херонимо, сворачивают направо, на Принсипе, инстинктивно выбирая улицы, где больше народу. Летисия закуривает сигарету. Впереди виднеется пласа Санта Ана, в конце мерцающей реки из вывесок и освещенных баров.

— Но я отвлекся. Сегодня, когда вы думали, что у вас ничего не украли, я нашел конверт с пакетиками в кармашке на спинке. Понимаете, что к чему?

— Конечно. Так что же я должна сделать? Сменить машину? Не общаться с этими людьми?

— Именно так. Но необходима еще одна маленькая предосторожность. Помните таксиста, с которым вы говорили, когда вызвали нас? На самом деле этот парень из той же банды, он приглядывает за вами, следит, когда надо. Поэтому и оказался там.

— Я видела его позже, думала, это совпадение.

— Вот так. В их делах много кто крутится. Это бандиты, понимаете? И вчера вечером они совсем сорвались с тормозов. Вы слышали о несчастном случае на Глорьета Бильбао?

— Нет.

— Там одного типа задавил автобус. Это был автобус Висенте Гонсалеса. Вы знали, что он шофер?

— Да.

— На самом деле это были разборки.

— Вот как!

— Погибший — что-то вроде бомжа, из тех, что ночуют в подземном переходе между Ретиро и О'Доннелл, знаете?

— Да, знаю, я прохожу там иногда. Как все.

— Я немного знал этих людей, это мой участок. Один там приторговывал наркотой, я был в курсе, и оказалось, что он из той самой банды.

— Но каким образом это касается меня?

— Просто эти придурки показали, что они не только жалкие, но и жестокие людишки. И для вас будет лучше, после ваших сегодняшних показаний, потому что они наверняка в курсе…

— Конечно, раз такси ехало за мной.

— Так вот, сегодня вам лучше не возвращаться домой.

— Но ведь я ничего не сделала!

Летисия чувствует, что у нее дрожит голос.

— Да, но осторожность не повредит. Только на один вечер. Не беспокойтесь. У вас наверняка найдется приятельница, которая вас приютит. Но не лучшая подруга. Чтобы они не вычислили, к кому вы пойдете.

Летисия пытается справиться со слезами.

— Не беспокойтесь. Целая команда моих коллег занимается этим сегодня ночью. Завтра дело будет закрыто. Мы всегда действуем в последний момент. После происшествия на Бильбао последний момент настал.

— А если не получится?

— Все получится. Говорю вам, это серьезно, да, но дело-то плевое. Это же все мелочь, мы таких берем по десятку в год, всегда без сучка без задоринки. И вы же видите, мы достаточно о них знаем. Завтра парни окажутся за решеткой, все кончено, вам нечего больше бояться, а послезавтра купите газету и прочтете историю, как ее изложит пресса, подружкам расскажете, что были в самой гуще событий, и это уже будет древняя история. Не унывайте. Только один вечер, осторожности ради, пока мы будем действовать. Если хотите знать, скорее всего, уже сейчас половина группировки под контролем. Для нас это дело привычное. Так что не переживайте. Не нервничайте. Сейчас страшновато, это правда, я вас понимаю. Но скажите себе, что завтра вечером это уже будет восприниматься как анекдот.

На пласа Санта Ана поздняя толпа выплескивается из театра, зрители обмениваются впечатлениями, слышатся высокие голоса тех, кто, потеряв друг друга в сутолоке, хотят встретиться, чтобы где-нибудь выпить. Столиков на улице в этот сезон уже нет, и народ держится оживленных краев площади, предоставляя ее центр тревожным силуэтам в черных куртках, безмолвным одиночкам центра города, кто знает, зачем они здесь, эти бездельники?

Летисия останавливается, Бедельман тоже. Она приводит в порядок волосы, озирается, отыскивая скамейку, чтобы присесть, но ничего не видит. Голова ее пуста и полна одновременно, она растерянна, и Бедельман сам себе удивляется, испытывая к ней такую жалость, словно чувствует ее страх. Для него-то это дело обычное, работа, приказ начальства, но меланхолия ночи, видно поймав момент усталости, накопившейся в нем, Боже мой, за годы и годы, охватывает его без спроса, и он вдруг ощущает непривычное желание или даже потребность, чтобы все на этом не кончилось, чтобы она не кинулась сразу звонить подруге, чтобы не ушла сейчас, ничего не сказав, ему хочется поговорить, хочется чего-то, чего не было с ним так давно, разговора по душам, откровенности, как будто настало время облегчить душу, излиться, проветрить немного этот внутренний чердак, полный раздрызганных чувств, неусвоенных ощущений, нерассортированных воспоминаний, одиноких мыслей, резонов, тысячу раз повторенных про себя и ни разу не сформулированных, весь этот вал, который тяготит, хочет оформиться, выйти, высказаться, вылететь во фразе на свободу. Он устал от своего монолога.

Бедельман делает шаг к Летисии, которая опустила голову.

— Это надо пережить, верно? — говорит он. — Могу я предложить вам выпить? Скажу вам одну вещь: у меня есть привычка, которая, может быть, покажется вам странной, но, когда все плохо и мне хочется, чтобы стало лучше, я делаю вид, будто мне есть что отпраздновать, и иду куда-нибудь выпить бокал шампанского. Вообще-то обычно я делаю это один. А сегодня приглашаю вас.

Летисия вскидывает голову, смотрит прямо перед собой, поверх гладкого черепа Бедельмана, по-прежнему блестящего всевозможными отсветами, и выдыхает «да». Да, да, это прекрасная мысль. Она откидывает голову назад, открыв длинную тонкую шею и часть скулы. Белокурая шевелюра свисает сзади. Она смотрит в черное небо, на созвездия, упорно мерцающие в пику слепящему свету города.

— И потом, забудьте, что я полицейский. Я Хосуа, и все.

— Мне это, знаете, все равно.

Бедельман засовывает руки в карманы плаща и тоже, запрокинув голову, смотрит на звезды. После недолгой паузы Летисия, по-прежнему глядя в небо, говорит Бедельману:

— Любопытно, правда, некоторых звезд не видно, когда на них смотришь, а стоит отвести глаза, они появляются.

— Да, самые дальние. Это оптический феномен.

— Я знаю.

Прохожие поднимают глаза к небу, думая, будто мужчина в плаще и высокая блондинка увидели что-то интересное, потом идут дальше своей дорогой.

— Вы умеете распознавать созвездия, Хосуа?

— Как все.

— А я неплохо умею, представьте себе.

— А вон там, смотрите, тоже интересно, правда, эта звезда как будто движется?

— Где?

— Да вон там, видите, рядом с… что же это, Кассиопея, да? Рядом с Кассиопеей, белая точка движется.

— Да, вижу, ну это просто, это спутник. Может быть, даже космическая станция, говорят, их видно.