Вбежав во двор, он чуть не наткнулся на Эмилию. Кукла сидела на крылечке, болтая ногами и насвистывая «Плыви, моя лодочка» с самым что ни на есть невинным видом.
– Я нашел, Эмилия! – крикнул мальчик еще издали.
Она ответила, изобразив на лице полное равнодушие:
– Что, собственно, ты нашел, Педриньо?
– Говорящее дерево, что ж еще! Что я мог еще найти, когда я только это и ищу!
– Ну что ж, желаю удачи! – передернув плечиком, проговорила маленькая лиса, не поднимая глаз и ковыряя палочкой землю.
Педриньо обиделся, сказал ей какую-то грубость и убежал. Он влетел в дом как ветер – ему не терпелось рассказать всем, как бревно стонало.
– Вы даже не представляете, что за ужас! – кричал он не переводя дыхания. – Бревно стонало, честное слово, как человек, стонало: «ай, ай! ай!» Еще даже голос похож был на графа. У меня прямо дух захватило, правда! Никогда б не поверил, кабы сам не слыхал! Чудеса!…
Педриньо пришлось несколько раз повторить эту историю. Кусок дерева переходил из рук в руки: его щупали, нюхали, лизали… Только тетушка Настасия не отважилась подойти: глядела издали и крестилась…
Все обсуждали необыкновенное событие. Все? Не совсем: граф и Эмилия воздержались от обсуждения. Граф притворился, что поглощен чтением учебника по алгебре, хотя украдкой, краешком глаза, внимательно наблюдал всю сцену, тихонько посмеиваясь. А Эмилия подсматривала из-за двери. Потом она ушла, затыкая рот рукой, чтоб не расхохотаться. Придя к себе, она достала бесхвостую лошадку, посадила к себе на колени и зашептала ей на ухо:
– Педриньо попался на удочку и теперь уж, верно, тебя не отберет. Ура! Ура! Ты моя, моя, моя, и теперь я буду целый день с тобой играть! И вот что, Ваша Милость: раньше всего мы вам хвост приделаем. Ну где это видано -лошадь без хвоста? Я для вас, уважаемая лошадушка, достану роскошный хвост из петушьих перьев. Поняли? Это гораздо более модно, чем этот ваш конский волос, который только на матрацы и годится. Поняли, сеньора Лошадка, Лошадушко де Конек?
Ну, рот нараспашку, язык на плечо – понесла наша Эмилия! И целый вечер, пока она бродила по двору, ища перышко для своей лошадки, она все говорила, говорила…
Глава 3.
Конкурс.
Теперь, когда говорящее дерево было найдено, оставалось только сделать из него куклу – и брат Буратино будет налицо! Но что за чудо: сколько Педриньо ни колол перочинным ножиком свою находку, сколько ни тряс, кусок бревна оставался нем, как рыба.
– Вот тебе и на! – воскликнул Педриньо. – Бревно так стонало, что просто сердце разрывалось, а эта палка и не пискнет! Дичь!…
Эмилия, испугавшись, что ее хитрость может раскрыться, сразу же отозвалась:
– Донна Бента на днях говорила, что настоящее горе всегда немое. Бедная палка, верно, очень страдает, что ее разлучили с родным бревном, и потому молчит, – вышитый нос Эмилии дернулся, изображая сочувствие палке, – вот увидишь, она успокоится и так раскричится, что придется уши затыкать! Вот увидишь!
Граф кашлянул и украдкой бросил восхищенный взгляд на Эмилию: до чего ж хитра!
Речь Эмилии повлияла на Педриньо, и он решил все-таки сделать из немой палки куклу: может, и правда потом оживет. Но как сделать? Каждый представлял себе брата Буратино по-своему… В результате разгорелся такой спор, что Педриньо решил устроить конкурс. Пусть все нарисуют проект, и чей проект победит, по тому и будут вырезать.
– Объявляю рисовательный конкурс! – крикнул Педриньо. – Внимание, все! Останавливаются все работы! Бабушка, брось шитье и возьми в руки карандаш! Тетушка Настасия, отойди от печки! Все рисуйте!
Конкурс начался. Полчаса весь дом рисовал. Когда все шесть рисунков были готовы, Педриньо развесил их на стене для обсуждения. Какая забавная выставка! Тетушка Настасия нарисовала не человека, а невесть что: уродца какого-то. Все смеялись. Носишка нарисовала миленького малыша, но у него был тот недостаток, что очень уж он был похож на Буратино. «Да это я нарочно, – объяснила девочка, – я хочу, чтоб они были близнецы». Проект донны Бенты был похож скорее всего на черта. Рисунок Педриньо был точным портретом соседского мальчика, который приходил к ним играть и про которого бабушка говорила, что у него глисты. Проект графа был такой научный, что ничего нельзя было понять: одни сплошные треугольники, срисованные из учебника геометрии. Проект Эмилии был какой-то путаный: она хотела, чтоб у брата Буратино было все, и поэтому нарисовала ему горб, как у Петрушки, рот, как у лягушки, хвост, как у крокодила, уши, как у летучей мыши, ноги, как у козла, а нос еще длиннее, чем у Буратино. На всякий случай нарисовала она и третий глаз на спине. «Это чтоб никто не смог схватить его из-за угла», -так она объяснила, очень гордая тем, что никто другой не догадался о такой опасности.
Три раза Педриньо заставил всех подымать руки – и все напрасно: каждый голосовал за свой собственный проект.
– Голосованьем не выйдет, – сказал Педриньо, – лучше тянуть жребий.
Все согласились, что лучше. Педриньо написал имена соревнующихся на бумажках, свернул бумажки и бросил в шапку. Донну Бенту он попросил тащить первой, по старшинству. Эмилия, однако, запротестовала и протянула к шапке свою маленькую ручку – левую… Правую она почему-то упорно держала в кармане.
– Я буду первая тащить! Донна Бента не умеет!
– Нет, не ты! Бабушка! – возмутился Педриньо.
– Нет, я! Нет, я! – настаивала кукла, топая ногами и не вынимая правой руки из кармана. Носишке эта самая рука показалась подозрительной.
– Покажи-ка руку, Эмилия.
– Не покажу! – отвечала кукла, покраснев до корней волос.
Носишка силой вынула ее руку из кармана – и все увидели зажатую в маленьком кулачке бумажку такого же размера, как те, которые лежали в шапке.
Ужасный был скандал! Все набросились на Эмилию, говоря, что как ей не стыдно!
– Но мне так хотелось выиграть конкурс, – призналась Эмилия.
Педриньо гневно развернул бумажку Эмилии, но тут все расхохотались: вместо того, чтобы написать свое имя, Эмилия написала "я"…
– Фу, как нехорошо! – сказал тетушка Настасия. – Некрасиво-то как! Да я б на месте донны Бенты это дело так не оставила, я б нахлопала ее хорошенько, чтоб не баловала больше, вот что! Скажите, шалости какие! Людей обманывать! Господи, спаси!
Эмилия пришла в ярость и показала всем язык.
– Тетушка Настасия совершенно права, – заметила донна Бента, -твой поступок, Эмилия, очень плохой. Я только потому тебя прощаю, что ты еще глупенькая и не понимаешь, что хорошо, что плохо. Если б это кто-нибудь из моих внуков сделал, никогда бы не простила.
Это был первый выговор, который Эмилия слышала от донны Бенты. Хотела было она и тут высунуть язык, да поняла, что лучше уж удержаться, и ограничилась тем, что вышла из комнаты, топая нарочито громко.
– До чего ж распустилась! – заметила старая негритянка. – Вот змея-то, чур меня!
Когда все успокоилось, то стали снова тянуть жребий. Донна Бента сунула руку в шапку, вынула одну из бумажек, развернула ее и прочла: «Тетушка Настасия».
Все были разочарованы. Никто не думал, что судьба может быть настолько слепой, чтобы выбрать самый уродливый проект. Но что поделаешь?… Старой негритянке было поручено придать куску дерева форму человечка, явив, таким образом, свету брата Буратино.
Глава 4.
Эмилия сердится.
Носишка пошла взглянуть, что делает Эмилия. Она нашла ее в углу столовой, в игрушечной комнате. Кукла была очень занята: она торопливо складывала свои платья и игрушки в картонные коробочки, служившие ей чемоданами.
Носишка заметила, однако, что она кладет в чемоданы только ее, Носишкины, подарки: игрушки и платья, подаренные тетушкой Настасией, были разбросаны по полу, изломанные и изорванные.
Очевидно, Эмилия была всерьез разобижена и готовилась к отъезду. Но куда? Складывая чемоданы, она говорила своей бесхвостой лошадке:
