— Кто автор письма? Назовите имя! — кричали со всех сторон.

Г-н Монье поднял руку, призывая собравшихся к спокойствию. Наконец неуверенным голосом, ожидая не то вопля ужаса, не то града насмешек, он произнёс:

— Здесь стоит подпись: Фантомас.

В зале поднялся невообразимый шум. Столь знаменитым и устрашающим было это имя, что даже виднейшие представители страны, услышав его, не могли сохранять спокойствие. Неожиданно все поняли, что ни для кого, в сущности, имя Фантомаса не явилось неожиданностью. Кто, кроме него, мог подготовить и осуществить столь дерзостное злодеяние?

— Но ведь Фантомас, он же инспектор Жюв, сидит в тюрьме, — напоминали некоторые из собравшихся.

— Значит, у него есть сообщник, — откликались другие. — Главарь банды за решёткой, но сама-то банда на свободе. Следовательно, кто-то другой руководит её преступной деятельностью.

Среди самых разнообразных соображений, версий и догадок всё чаще звучало имя Жерома Фандора.

— Но ведь это чудовищный скандал! Что-то невероятное! — раздавалось со всех сторон.

Но вдруг наступила абсолютная тишина. Часы пробили пять раз. Все вспомнили об одном и том же: Фантомас объявил, что ровно в пять министр войдёт в Бурбонский дворец.

Все ждали, не помня себя от волнения. Несколько минут прошло в полном молчании. И вот раздался гром аплодисментов и восторженных восклицаний. По ступенькам амфитеатра спускался Дезире Ферран. Министр юстиции был как всегда невозмутим и полон энергии. Он превосходно владел собой, но всем присутствующим было ясно, что он прошёл через страшные испытания. Его губы были сжаты, брови сдвинуты, а на висках, казалось, появилась седина. Все присутствующие рванулись к министру, словно желая в едином порыве засвидетельствовать ему свою симпатию и сочувствие. Кроме того, каждый хотел быть поближе, чтобы самому услышать, что же всё-таки случилось с Дезире Ферраном. Тот поспешно и сбивчиво рассказал о своих приключениях:

— Это неслыханно, я бы ни за что не поверил!.. Нападение среди бела дня, в центре Парижа, на самой оживлённой улице… Я пытался сопротивляться… Меня насильно втолкнули в автомобиль, связали по рукам и ногам, на глаза надели повязку, в рот засунули кляп. Мы ехали очень долго… Я провёл ночь в каком-то сыром, холодном подвале, неизвестный человек в маске держал меня под прицелом и требовал выкупа в миллион франков! Всё это было похоже на дурной сон.

— Это наверняка был Фантомас! — воскликнули все.

Однако министр не обратил на это внимания. Он продолжал:

— Утром меня накормили. Я был смертельно голоден и не смог отказаться от еды. К трём часам вернулся мой тюремщик. Он по-прежнему был в маске. Мне опять связали руки и ноги, завязали глаза и погрузили в машину. Мы снова ехали довольно долго. Наконец машина остановилась, меня развязали и объявили, что я свободен. Я снял повязку и обнаружил, что нахожусь на опушке леса, возле дороги. Автомобиль с моими похитителями был уже далеко. Вскоре я узнал, что это Вирофлэйский лес. Ещё час назад, господа, я был там. И, разумеется, я сразу поспешил сюда, в Бурбонский дворец.

Пока депутаты обсуждали услышанное, Монье отвёл своего коллегу в сторону и показал ему письмо. Премьер-министр был достойным и заслуженным человеком, но иногда ему недоставало смелости самостоятельно принять решение.

— Что же теперь делать? — рассеянно спросил он.

Дезире Ферран был нисколько не сломлен тем, что ему пришлось пережить, и, когда он прочитал письмо, им овладела настоящая ярость. Он стремительно взбежал на трибуну и приготовился говорить.

Дезире Ферран начал свою карьеру в качестве депутата одного из южных округов. Выдающиеся ораторские способности, энергичность и работоспособность обеспечили ему быстрое продвижение вперёд. Уже поговаривали о том, что скоро он сменит пожилого Монье на посту председателя Совета министров. И теперь не оставалось сомнений в том, что трагические события, жертвой которых стал Дезире Ферран, обеспечат ему дополнительные голоса избирателей.

— Господа! — начал министр. — Странное покушение, о котором вам всем теперь хорошо известно, касается не только меня. Оно угрожает безопасности всего Совета министров, парламента, правительства, оно затрагивает, господа, безопасность целой страны! Мы не можем более сидеть сложа руки. Париж повергнут в смятение проделками Фантомаса и его сообщников. Не время быть снисходительными, господа! Наоборот, мы должны железной рукой взять за горло Фантомаса и всю его банду. Как министр юстиции, я обещаю: нами будут приняты самые суровые меры, чтобы преступления были прекращены, а виновники обезврежены. Никто из них не уйдёт от заслуженной кары и ответит по всей строгости закона! Мы не отступим перед опасностью, не испугаемся угроз. Правительство просит вас, господа, оказать ему доверие и вооружить его чрезвычайными полномочиями для защиты наших главных благ — свободы и безопасности!

Речь министра юстиции была встречена громом аплодисментов. Со всех сторон раздавались крики:

— Имена! Имена преступников! Жюв! Фантомас! Фандор! Никакого снисхождения!

Какой-то насмешливый голос, принадлежащий, видимо, депутату от крайне левых, воскликнул:

— Это всё проделки реакции!

Эти слова вызвали бурное возмущение депутатов правого направления, которые, может быть, в первый раз в жизни аплодировали словам члена правительства.

Словом, в зале заседания царила полная неразбериха. Стенографисты, привыкшие к запланированным выступлениям и к замечаниям, исходящим всегда от одних и тех же депутатов, пребывали в полной растерянности. Отдельные реплики и обращения тонули в грохоте голосов, и лишь три имени можно было разобрать в этом невообразимом гвалте:

— Жюв! Фантомас! Фандор! Он ещё на свободе! Фандора в тюрьму!

На трибуне неподвижно, как изваяние, скрестив руки на груди, стоял Дезире Ферран. Нужно было видеть этого человека в величественной позе трибуна, человека, чьё появление в зале всего полчаса назад было встречено с сочувственной жалостью и любопытством. Всем было ясно, что ореол опасности и славы, окружавший отныне имя Дезире Феррана, вознёс его высоко над всем политическим миром и сулит ему в ближайшем будущем пост премьер-министра.

Дезире Ферран покинул трибуну, ещё раз пообещав, что полиции будут даны самые строгие и точные распоряжения. Волнение постепенно улеглось, и, прежде чем перейти к повестке дня, в заседании был объявлен перерыв.

Все вышли в коридоры Бурбонского дворца. Наиболее опытные депутаты не переставали изумлённо повторять:

— Единогласно принятая повестка дня! Такого в Бурбонском дворце ещё не было!

Когда заседание закончилось, депутаты вышли на набережную Орсэ, где их встретила плотная толпа любопытных и зевак. Разносчики газет предлагали тем временем свежие выпуски с подробнейшим описанием событий, развернувшихся накануне.

— Так значит, твой паспорт, свидетельство о рождении и прочие документы где-то гуляют? Неизвестно даже, как тебя зовут?

— Что вам за дело до моих документов, господин Мош?

— Да мне, вообще-то, на них наплевать. Ты здоровый, крепкий парень, а больше мне ничего и не надо. Так что свои бумаги можешь повесить на гвоздик… Где он, кстати, этот гвоздик?

— В надёжном месте, господин Мош.

— Ты смотри! У полиции острые когти… Что нет, скажешь?

— Да чего вообще говорить-то об этом, господин Мош?

— Ладно, ладно. Для своих — ну, для меня, для Поле, для ребят, ты будешь зваться Здоровяк. Понял? А для клиентов ты будешь с понтом «заведующий кадрами». Идёт?

— Идёт, господин Мош.

Жерому Фандору отменно удавалась роль сговорчивого и вместе с тем хитроватого парня, когда он разговаривал со своим новым «патроном».

На чердаке у Моша, где хранились всякие документы сомнительного происхождения вперемешку с разным барахлом и тряпьём, Фандор довольно неплохо выспался. Его молодой, крепкий организм помогал ему приспособиться к разного рода неудобствам, а для отдыха от самых больших тревог и волнений Фандору достаточно было всего нескольких часов.