справа у бетонной скульптуры, делает лишь два шага на дорогу, делов-то, шагов-то, лишь переступил с ноги на ногу разочек-другой, и вот уже машина тут как тут настигает его и уносит с собой, и я

не оборачиваясь, ругаясь и задыхаясь по лестнице вверх, на мост, бежать, прочь, только не

звук — часто говорят, такое не забывается, но этот «буме», когда ральф оказался перед

— швок!—

мне надо избавиться от этой бабы, она немедленно должна свалить, так нельзя, разлеглась тут на мне — кажется, я задохнусь — и все равно ничего не делаю и не говорю, от страха что-то сделать не так, выдать себя — и тут она поднимает ко мне заспанные блестящие глаза и говорит заклеенным ртом: «мммм клаша, скока время?», она откатывается от меня, я смотрю на электронные часы: «полчетвертого», тогда она вздрагивает как ужаленная и вскакивает с постели: «черт клаша мне к маме надо она… после полиции постоянно думает, что я где-то нюхаю или…»

«тебя отвезти?»

«о здорово да, было б клево, а лучше еще зайди на секунду, тебя она любит, ты же главный пример — я еще в туалет быстренько, ладно?»

«хорошо».

«ты меня еще потом долго ненавидеть будешь за то, что я дал тебе совет не ходить в полицию и вообще спустить все на тормозах», сказал Константин, «а еще дольше ты будешь ненавидеть себя за то, что случилось, но если то, что ты узнала от беттины кёнигер — правда, он тебя никогда не выдаст, он будет просто счастлив, если выживет. ты ему ничего не должна, однажды, когда меня больше не станет, ты поймешь, что я прав», но верну ли я когда-нибудь назад свою

нет: не могу, о чем я только думала?

«может, просто передачу…»

«только не надо сейчас, ладно? спасибо! вот дерьмо», он умолкает и надувает губы, в то время как я крепче сжимаю этот упертый рычаг, который на ощупь, как голова намыленного ласковой рукой индюка, вперед? назад? книжка, которую выдала мне тетка из герца[61], советует «нейтрально», черт побери, тут все не так, как в наших немецких колымагах.

Константин спрашивает: «мне еще раз сходить? выйти и…»

«нет уж, сиди здесь и не нервируй меня!» господи исусе, я не могу вести этот космический корабль, никоим образом, сзади нас «шевроле»-пикап взлетает на пандус, я поворачиваю голову вместо того чтобы посмотреть в зеркало; ну как тут выключается эта волынка, мигалка-моргалка-кричалка, чертово предупреждение: «liftgate-ajar»…

«вот зараза, это еще что значит, lifitgate и почему он ajar?»

«ajar значит открытый, что-то не… до конца закрыто или…» судя по голосу, он вот-вот захнычет, ах, пожалуйста, Константин, не надо, прекрати, иначе эта машина станет нашим гробом, этот «форд-эксплорер» с тремя рядами кресел, отсутствующим багажником и гигантской дубиной переключения передач, которую сам дьявол

багажник? «может, тот ящичек сзади — это и есть liftgate?»

он не отвечает, но выходит, скрипя как старая дверь, из машины, обходит ее кругом, одним рывком поднимает задние ворота этого амбара на колесах и с силой их захлопывает, сигнал гаснет, ну спасибо Вам.

все могло бы быть так прекрасно, правда? машина напрокат, тогда мы мобильны и свободны, но думать, что я после девяти часов полета могу вот так запросто сесть в этот гребаный трактор и стартануть как сидни бристоу[62], это чересчур.

«невероятно», Константин улыбается как после трех дней кальяна, снова залезая в машину с дурацкими шуточками, «этот государственный девиз».

«м-м?» я верчу руль, как будто собираюсь открутить его.

«ну, у разных федеральных штатов, видишь ли, есть свои маленькие девизы, которые на номерных знаках можно… о, извини…», он загораживает мне правое зеркало, теперь откидывается назад, я опять что-то вижу и в родовых муках вывожу этого бегемота (which I made with thee; he eateth grass as an ox[63]) со стоянки.

«вот, например, в нью-мексико он таков: land of enchantment, земля очарования, дурацкий эвфемизм на самом деле, оприходование магической картины мира аборигенов, а в северной калифорнии хвастаются: first in flight[64], потому что там взлетели братья райт… да, а здесь…» он трясет головой, я переключаю вперед, бронетанк (his bones are as strong pieces of brass; his bones are like bars of iron[65]) подается на сантиметр вперед, и константен доволен: «.. девиз: the last frontier»[66], верно, я тоже прочитала, на нашем номерном знаке, под ALASKA EUA 112. что касается номера: куда я бумаги дела, ну и овца же это была, «last name starrrrick, first name uh… clooodia?», если я выберусь из этого гаража, то мы в безопасности, улицы здесь должны быть такими широкими, что

— швок! —

звук все еще в сплетении моих нервов, мрущая муха, дергающаяся в паутине: так человек наскакивает на автомобиль, но молодая женщина встает, поднимает правую руку, поднимает ладонь, всё в порядке, простите, что попала вам под тачку.

«ну и ну, какой ужас!», говорит Константин, совершенно напрасно.

я ее даже знаю, с ее высоким круглым лбом, большими солнечными очками и оранжевым платком, переходящим в длинный болтающийся шарф, она хватает свой синий чемодан за ручку и цокает с дороги, так что я могу ехать дальше, к свету, прочь из закоптелой ночи, точно, она летела с нами, сидела где-то позади, бросилась мне в глаза еще до этого, во Франкфурте, в зоне досмотра, когда уступила место какому-то шейху в длинном белом одеянии, которого пропустила эта худая как спичка служащая аэропорта, чванливо поприветствовавшая его «салямом». женщина в солнечных очках была так же раздражена, как и я, сняла ненадолго свои стекляшки, и наши взгляды пересеклись: нечто вроде симпатии, согласия и чего-то еще, особенного, не могу подобрать слова…

«клавдия, следи за дорогой», да господи ты боже мой, я еще и какого-то придурка в униформе чуть не переехала, который там в сумерках у столба перед

появление в земной реальности после путешествия к арктуру: там, на той стороне, береза как у нас, свет слишком резок, кусты, поле, маленькие здания — все до предела заряжено энергией, будто этот анкоридж вокруг меня одна сплошная аккумуляторная батарея, которую чересчур сильно зарядили — напротив мальчик на велосипеде, две женщины с багажными тележками: горячие отвердевшие куски зноя в расплавленном мире, электрические очаги, физические вихри разряда, смеющиеся, или ссорящиеся, или бьющиеся человекообразные турбулентности, которые (как и я) пытаются сориентироваться в глубоко подозрительном незнакомом им месте, перестроиться, чтобы снова

эскимос — так говорят, так можно? — у шлагбаума дивится моей воинственной роже (я и сама ее пугаюсь, в зеркале заднего вида мое лицо предостерегает: первородное зло должно быть немедленно убито), я извиняюсь, чтобы он меня наконец выпустил с территории аэропорта, чирикающей интонацией девочки: «i’ve, you know, i’ve never been in such a big car»[67], он радуется, он понимает: «oh, eeeasy! you just..»[68], тут он делает пьяное движение рукой типа «да ну и хрен с ним, все время напропалую, они уж точно уступят», потом скалит зубы, будто он тупица — как раз потому что он им не является.