«хм», больше мурун бухстанзангур ничего не говорит, открывает дверь, как и всегда в случае с такси, секунда в секунду — ванильная тачка как раз подкатывает к двери, я лечу наверх в комнату, которая теперь моя, и полностью переодеваюсь перед зеркальной стеной, за которой во встроенном шкафу висят те вещи, которые я больше никогда не надену, прочь рюшечки, прочь юбочки, здрасьте широченные джинсы и застиранная футболка, маленький темный платок на шею, сережки прочь, волосы распустить, нет, завязать, нет, хорошо, две-три пряди спереди, ах нет, похоже на скорбную героиню из фильма о гражданской войне, тогда можно смело и тушь вокруг глаз размазать, будто бы я ревела, но ведь я не ревела, не о чем реветь, нельзя, волосы распустить, звонят в дверь.

откуда у меня столько самообладания? что же мне, кричать и вращать глазами, было бы

с каждой ступенькой, по которой я сбегаю вприпрыжку с излишней легкостью, я повторяю свою новую мантру: несчастный случай, несчастный случай, несчастный

потому что это и был несчастный случай.

как штефани выглядит, так даже накраситься нельзя: свежая могила, которую вдруг снова раскопали, после ее коллапса она в принципе прилично отъелась, но сейчас кажется, что гримерша настояла на той же внешности, которая тогда, после госпитализации, придавала штефани вид призрака — именно, что-то эдвар-домунковское, что

я заключаю ее в объятья, и даю ей себя расцеловать, и ненавижу себя, потому что я при этом холодна как камень, но все же издаю все предусмотренные соучастием звуки.

«слушай, я знаю, глупо звучит», говорит она, после того как я помогла ей снять куртку и мы пошли к лестнице, то есть к моей комнате, проходим мимо большого кофейного столика, на котором стоит блюдо с фруктами, «но вот эти вишни, они меня прямо с ума сводят… я ведь не должна хотеть есть, или как? я никакая, будто автобусом переехало, клаша», при этом она улыбается так запуганно и трогательно, что мне снова приходится думать: без штефани я не хочу, она получает свои вишни, я ей даже отдельную чашечку беру на кухне, пока она

печально, беспомощно, я беззаботно болтаю и веду ее наверх в комнату, как если бы она упилась вдребезги, помогаю ей улечься на кровать, откидываю назад тяжелое синее одеяло, этому я уже натренировалась, она уже достаточно напивалась вдребезги за последние три года в моем кактамэтоназывается присутствии, сначала она просто лежит и тяжело дышит, облитый холодной водой раскаленный паровоз, кладет еще пару вишен в рот, манерно выплевывает косточки на тарелочку. я жду. самое понятное, что я могу сделать, в то же время и самое безобидное и, может быть, даже — не то чтобы я что-то понимала в этом — морально необходимое: это дать ей время, пока она сама не захочет говорить, и тогда я просто

«самое ужасное, ты была абсолютно права, я хочу сказать, он для меня плохая компания, он реально… я по его милости чуть в трубу не вылетела, а теперь он сам лежит на… в… и может, может даже умрет и ты реально была права», ну здорово, теперь я и впрямь о себе высокого мнения, раз я так реально была

немножко противно, потому что эта самоуверенная сценка, как ее, бедняжку, втянули в дурные дела, а теперь она мне льстит, якобы я это предвидела, если подумать о том, что ральф, а не она борется сейчас в клинике за свою

и тут она меняет тему, в совершенно другую степь: «и то же самое с ним, это… вероятно, он без меня бы никогда не порамсил со своими людьми, может, это из-за наркотиков было, я же вообще, мне никто из его знакомых больше ничего не продавал, из тех, кто его знает, и из-за этого явно тоже возникли неприятности, может быть, они его даже из-за того, даже из-за того…» ну что теперь, язык отказал, или что? я это безобразие чуть было не

я чудовище.

«расскажи еще раз, что вообще произошло, что происходит сейчас, тина мне в принципе звонила сегодня утром, но…»

она набирает побольше воздуха, будто ей сейчас нырять, после чего он выходит из нее, как бес из одержимого: «я это только от его брата знаю, мартина, он позвонил среди ночи, после того как он., как ральфа доставили в больницу, они его оперировали четыре часа, четыре часа… а на следующее утро у нас были копы, они прилежно поработали ночью, расспросили людей из кругов, это все не только из-за мартина — они, м-м, точно знали о наркотиках, обо всем, имена, места, и я тоже сразу во всем призналась и дала показания, они знали обо мне, что у меня был срыв… кто-то… это было так, кто-то на мосту толкнул его под машину, там, вниз по лестнице, это… было явное покушение на убийство, а не простая драка, вероятно, их было несколько», да, с руками-экскаваторами, все минимум под четыре метра, мне совсем не весело, просто в моей черепной коробке засела одна злая одержимая ведьма, которая мне

я лежу на спине и смотрю в потолок, сквозь мансардное окно, штефани придвигается поближе, прижимается ко мне, я глажу ее по волосам, она всхлипывает, и я думаю о том, как это было на самом деле и как просто

мы стоим на лестнице, машин в это время проезжает мало, но все же пахнет сажей и выхлопами, самый что ни на есть промышленный район, он живет недалеко отсюда, но моя машина стоит, не как тогда с моим первым тайным любовником, не перед его домом, а за афишной тумбой у кинотеатра, в котором мы только что побывали, мы делаем то, что делаем уже с некоторых пор: тискаем и трогаем друг друга, его левая рука на моей правой груди, его правая рука на моей правой ягодице, сначала снаружи на джинсах, потом он засовывает ее внутрь, она теплая, мы целуемся взазос, язык вкусный, потому что ральф не курит и

берет мою правую руку, лежащую у него на бедре, и засовывает ее через ширинку к своему бугру, да, мне очень жаль, мне следовало бы смотреть на это серьезнее и благоговейнее, не просто как на бугор, это неуважительно, я знаю, у парней там целая религия, но он ошибается, я не хочу, не сейчас, и тем более не на этом мосту, и, между прочим, не с ним. все неправильно, я отталкиваю его, он вынимает руку из моих брюк, в этом есть что-то смешное, выворот, выгиб, он смотрит на меня изучающе, потом говорит: «хочешь в машине?» вот оно что: он думает, тут только в месте дело, в неудобстве.

секс в машине: не знаю, почему это действует сейчас так удручающе, как самое худшее, что он вообще мог сказать, естественно, среди прочего из-за моего первого тайного любовника и секса в машине, который у нас тогда был на прощание, но это все не то — он еще чего-то ждет, этот странный ральф, которого я в вдруг больше не узнаю, где я с ним вообще

жаль, но я действительно не могу не рассмеяться, и за это — наверно, заслужила — знакомлюсь с совершенно другой стороной этого чувствительного, немногословного, почтенного и интересного парня — он влепляет мне пощечину, так, что на какой-то момент действительно звенит в правом ухе и правый глаз ничего не видит

ухватиться за поручень, но когда я снова различаю его, он выглядит вдруг на десять лет моложе — испугался сам себя, готов к любым извинениям, готов упасть передо мной на колени, и именно это, что-то собачье, вызывает во мне такую волну гнева и горькой ненависти, что я просто вынуждена бить, обеими руками, наступать и кричать, дважды, трижды, он подается назад, шатается, я даже машину слышу, она едет со скоростью как минимум

подземный участок пути, безумный гудок, как разрыв гранаты, свистяще