К тому времени когда прибыла основная часть тридцатитысячной армии Саладина, главное столкновение между войсками уже началось. Наступательным отрядам Саладина удалось совершить рискованный набег на Яффу, несмотря на то что армада Ричарда как раз подплывала к ее берегам. Крепость ненадолго оказалась в руках мусульман, но захватчики всего через два дня были выбиты из города, когда с моря к крестоносцам прибыло подкрепление. Уильям улыбался, слушая доклад о том, как Ричард, командовавший наступлением, самолично отбил Яффу лишь с несколькими сотнями солдат. Отступающие сарацины вдоволь наслушались удивительных рассказов об отваге английского короля, который вступил в бой с защитниками Яффы с одним мечом и топором. Уильям не удивился и с радостью узнал, что его король с их последней встречи ничуть не изменился, несмотря на все превратности войны.

Когда Уильям смотрел на равнину, где разбили лагерь его земляки, его внезапно охватила грусть. Он почти год провел в компании великодушного султана и никогда не чувствовал себя пленником. Мусульмане обращались с ним крайне учтиво, и он, в свою очередь, стал уважать и восхищаться их культурой, традициями и даже религией. Тем не менее он оставался чужаком. Его дом — по ту сторону песчаной равнины, в лагере братьев-христиан. Он не знал, доживет ли до следующего дня, но если ему суждено умереть в бою, то он хотел бы умереть в окружении своих солдат. Уильям уже не ведал — да ему, признаться, было все равно, — на чьей стороне Бог и кто из них прав. Главное — он часть своего народа, и это было единственное, в чем он нисколько не сомневался.

Уильям повернул голову и заметил, как пристально смотрит на него Саладин. Рыцарь почти уверовал, что султан обладает таинственной силой, которая позволяет ему читать мысли и сердца других людей, и он в очередной раз в этом убедился.

— Возвращайся к своему королю, — мягко улыбнувшись, сказал Саладин. — Сегодня ты будешь ему нужен.

Уильям непонимающе заморгал. Он полагал, что его привезли с армией из Иерусалима в качестве переводчика или «козырной карты» — в подобных условиях военнопленным обычно отводятся именно эти роли; но тут он понял, что Саладин с самого начала решил его отпустить.

— Милосердие султана не знает границ, — сказал Уильям на теперь уже безупречном арабском. — Но знай, если нам доведется встретиться на боле боя, я, не колеблясь, убью тебя.

Саладин невозмутимо кивнул, услышав предостережение рыцаря.

— С моей стороны тоже пощады не жди, — ответил он так же откровенно. Султан наблюдал за суетой в лагере крестоносцев, находившегося в пятистах шагах от них, но Уильяму казалось, что он смотрит гораздо дальше, за пределы времени и пространства. — Может быть, мы еще встретимся в загробном мире, сэр Уильям. Хотелось бы верить, что люди чести смогут пообедать вместе в раю, независимо от того, на чьей стороне они сражались в этом мире.

Уильям протянул султану руку.

— Почту за честь отобедать с султаном за столом у Всевышнего.

Саладин ответил крепким рукопожатием. Уильям на секунду взглянул в глаза врага — его друга, — а потом поскакал к ряду сияющих палаток, которые и были его домом.

Уильям сидел за столом, с Ричардом, потягивая вино, а довольный король похлопывал рыцаря по плечу в знак того, что рад его возвращению. Рыцаря поразило, насколько изменился монарх. Все еще молод лицом, которое под палящим солнцем Палестины покрылось бронзовым загаром, волосы отливают красным золотом, но глаза ужасно постарели. Потух юношеский пыл, уступив место холодной горечи, а взгляд короля стал острее любого лезвия в арсенале крестоносцев.

— Что расскажешь об армии безбожников?

Уильям почувствовал, как прохладное вино смягчает горло, иссушенное долгой дорогой из Иерусалима под безжалостным солнцем. Это были первые капли вина, которые он вкусил с тех пор, как его захватили. Мусульмане питали отвращение к алкогольным напиткам и считали их дьявольским зельем.

— Наши силы почти равны. У них больше лучников, но у нас преимущество в лошадях.

Ричард кивнул.

— Тогда при Яффе нужно вести ближний бой, чтобы увеличить наши шансы.

Уильям допил вино, встал и повернулся к королю.

— Я всегда считал, что честнее сойтись с врагом в рукопашной, чем вести осаду на расстоянии.

Лицо Ричарда осунулось, и он внезапно стал сильно смахивать на покойного короля Генриха — уставшего и истощенного миром, которым правил.

— Я много узнал о чести в этой чужой стране. Сарацины часто об этом говорят, и у них есть своеобразное определение чести. Особенно когда речь идет о чести королевской.

Уильям положил руку на плечо Ричарда. Он понимал, что военные козни больно ударили по сердцу друга.

— Саладин не выдавал Конрада головорезам Синана, — внезапно произнес Уильям. По необъяснимой причине он чувствовал, что обязан отстоять репутацию своего бывшего захватчика. Он помолчал, а потом произнес то, что почерпнул из придворной молвы: — Это сделал старый еврей.

Ричард уставился на него широко раскрытыми от удивления глазами, а потом рассмеялся.

— Это безумие! Ерунда.

Уильям никогда не слышал такого озлобленного голоса.

— Сир?

Ричард повернулся к рыцарю, и тот впервые отметил, что король был похож на мужчину, а не на мальчишку.

— Уильям, я наконец-то понял, о чем много лет назад хотел сказать мне отец. Не следовало начинать этот крестовый поход. Это просто безумие.

Уильяма ошеломило признание короля, но он видел, как разгладились черты Ричарда, когда он сказал это.

— Я всегда был с ним согласен, сир, — честно признался рыцарь.

Ричард подошел к выходу из своего командного шатра и, выглянув наружу, посмотрел на ряды собственной армии; затем он перевел взгляд на светящуюся дымку у самого горизонта, где располагался вражеский лагерь.

— И часть этого безумия заключается в том, что я много месяцев прожил на этой земле, но даже не знаю, кто эти люди, — негромко произнес Ричард. Он вновь повернулся к Уильяму: — Ты жил с мусульманами. Они хорошие люди?

Уильям помолчал, а потом, решив, что король на самом деле желает знать его искреннее мнение, ответил:

— Да, сир. Мусульмане — хорошие люди.

Король кивнул, но продолжил расспрашивать:

— Они похожи на нас?

Уильям бросил взгляд на войска сарацин и озвучил ту правду, которую, как он считал, ни одна из сторон не готова была принять. И, вероятно, никогда не примет.

— Они и есть мы.

Лицо Ричарда стало задумчивым, потом он крепко ухватил рыцаря за плечо и вывел его из шатра на беспощадное солнце.

— Давай покончим с этим. История нас рассудит.

Аль-Адиль осматривал равнину, пока армии готовились к решающему сражению. Он вглядывался через линзу подзорной трубы султана, оценивая линию обороны, выстроенную на границе лагеря франков. В действительности там было целых две линии. В арьергарде стояли пехотинцы с копьями, воткнутыми в песок и нацеленными на врага. Аль-Адиль понял, что наконечники копий отравлены, поэтому все мусульманские всадники, которые бросятся в атаку, рискуют своими конями — те неизменно наткнутся на смертоносные жала. Немного позади пехоты находились лучники, причем каждый лучник располагался непосредственно между двумя припавшими на колено солдатами из первой линии. Таким образом, около двух тысяч солдат выстроились в первый живой щит против атакующих мусульман. Пятая часть этих солдат была вооружена отравленными стрелами, несущими смерть мусульманской армии.

Аль-Адиль нехотя признал, что стратегия была продумана умно, но основывалась на беспрекословной дисциплине среди пехотинцев-крестоносцев, на которых придется основной удар мусульманской армии. Если кто-нибудь струсит, появится брешь в обороне, в которую смогут просочиться мусульмане. Разглядывая бледнолицых врагов в подзорную трубу, курд-гигант замер. Вдоль линии обороны в блестящих доспехах скакал знакомый воин, но это был не простой полководец. Золотоволосый юноша держал в руке королевское знамя со львом, а рядом с ним скакал Уильям Тюдор — рыцарь, которого его брат, поддавшись чувствам, вопреки здравому смыслу освободил накануне сражения.