Танатос поднял правую руку, и его плащ повис перед мордой пса пологом непроглядного мрака, который тут же превратился во врата, выходящие в яркий городской ландшафт. Картина немедленно исчезла – вместо нее возник ослепительный город со стройными башнями и изящными минаретами, соединенными бесчисленными мостами и галереями; вокруг клубились тучи, но никаких следов земли видно не было.

Потом мимо пронеслись луга и длинные коридоры с бесчисленными дверными проемами, темными и освещенными, открытыми и закрытыми, напоминающими изломанные гроты в стиле Эшера; прикрытые куполами города в океане; медленно вращающиеся спутники; сферические вселенные, обитатели которых скользили в открытых кораблях от одного мира к другому… Однако Мизар сохранял неподвижность, молча наблюдая и принюхиваясь.

Скорость смены миров увеличилась. Теперь сцены под рукой Смерти мелькали так быстро, что за ними не могли уследить обычные глаза. Апиот нетерпеливо взмахивал крылышками, порой замечая цветы – живые или искусственные.

Танатос остановил процесс, и перед ними застыли классические руины – разбитые колонны, упавшие стены, расколотые постаменты – на зеленом, усыпанном цветами склоне холма, залитом ярким солнечным светом, под нереально синим небом, где с пронзительными криками носились чайки. Все тени имели четкие границы, сквозь врата долетал терпкий запах моря.

– Ты нашел хоть что-нибудь? – спросил Танатос.

– Нет, – ответил Мизар, когда Алиот влетел во врата и опустился на цветок, который сразу же увял.

– Я перебрал самые простые варианты. Придется заглянуть подальше, так просто не доберешься. Подожди.

Идиллическая картинка исчезла, а на ее месте снова возникла стена непроглядного мрака. Вскоре появился свет, постепенно набрал силу и залил призрачным сиянием траншею и окружающий пейзаж. Когда сгустки разноцветных лучей и самые невероятные геометрические фигуры вдруг начали случайным образом вращаться под аккомпанемент шипящих металлических звуков, черная обезьянья тень, застывшая у края ямы, шарахнулась в сторону. Вспыхнула молния, затем другая, а за ней третья разгорелась и погасла, оставив за собой ослепительный, пылающий хвост.

И опять, всего на несколько мгновений, опустилась тьма, разом поглотив яркие разноцветные лучи.

Мизар пошевелился.

– Да, – проговорил он, и его острые металлические зубы сверкнули в мерцающем сиянии. – Кажется, что-то похожее.

– Найди их, – приказал Танатос. – Призови меня, если тебе будет сопутствовать успех.

Мизар закинул голову и завыл. Затем помчался вперед, через портал Смерти, в темно-светлый абстрактный мир, окруженный крыльями муара.

Танатос опустил полу плаща, врата схлопнулись и исчезли.

– Возможно, вы больше никогда его не увидите, – сказала обезьяна. – Он отправился в очень высокие царства. А если окажется, что тот мир для вас недоступен?..

Танатос повернул голову; его губы дрогнули.

– Да, погоня может занять много времени, Дьюби. Однако терпение всегда было главным моим достоинством, а мое имя известно даже тем, кто обитает в самых высоких царствах.

Дьюби устроилась на плече Танатоса, когда тот выбрался из траншеи.

– Похоже, кто-то решил немного поиграть, – заметил Танатос, шагая по черной луговой траве, усыпанной агатовыми маками, которые качали своими хрупкими головками, когда их касались развевающиеся полы его плаща, – а если не считать музыки, это мое самое любимое занятие. Знаешь, Дьюби, прошло немало времени с тех пор, как мне довелось принять участие в хорошем представлении. Мой ответный ход окажется для них полной неожиданностью; посмотрим, у кого терпения больше. Придет день, когда они убедятся в том, что я всегда нахожусь в нужном месте и в нужное время.

– Когда-то я тоже так думала, – заметила обезьяна, – пока ветки, к которой я потянулась, не оказалось на месте.

Какофония звуков, возникшая после ее слов, могла быть смехом или всего лишь случайными стонами энтропии. Какая разница?

Джон Д'Арси Доннерджек любил всего однажды, но, увидев муар, сразу понял: все кончено. Он осознал и многое такое, о чем до сих пор даже не догадывался; поэтому его сердце разрывалось, а разум устремился туда, где еще никогда не бывал.

Он взглянул на Эйрадис – темноволосую темноглазую девушку, стоявшую под деревом на вершине холма, где они всегда встречались. Муар окутывал ее, делая милые черты более утонченными. Доннерджек всегда чувствовал, что стоило им захотеть, и они могли бы встретиться в его мире, однако их свидания окутывала сказочная дымка романтической любви, для которой волшебная страна была, единственно подходящим местом. Они никогда об этом не говорили, но теперь ему открылась правда, и боль сковала льдом его грудь, а в голове запылал огонь.

Доннерджек знал Вирту гораздо лучше, чем многие другие, и не сомневался, что его любимая заметила первое движение муара, означавшее скорый конец. Лишь сейчас он догадался, что Эйрадис не была гостьей в Вирту, гостьей, спрятавшейся за экзотическим именем и приятными формами. Она принадлежала этому миру – красивая и потерянная.

Доннерджек обнял ее за плечи и прижал к себе.

– Джон, что случилось? – спросила она.

– Слишком поздно, – ответил он. – Слишком поздно, любовь моя. Если бы только я понял раньше…

– Что понял? – спросила Эйрадис. – Почему ты так крепко меня держишь?

– Мы никогда не говорили о том, где родились. Вирту – твой настоящий дом?

– О чем ты, Джон? Какая разница?

И снова у нее над головой затрепетал муар. На сей раз Доннерджек почувствовал, как напряглись плечи Эйрадис – она увидела.

– Да, обними меня покрепче, – сказала она. – Почему ты жалеешь, что не знал раньше?

– Я мог бы попытаться что-нибудь сделать, – проговорил он. – А теперь слишком поздно. Да и идея чересчур неопределенная. Вполне возможно, что у меня ничего не вышло бы. – Эйрадис задрожала, и он поцеловал ее. – Я любил тебя. И не хотел, чтобы наша любовь кончалась.

– А я тебя, – ответила она. – Мы столько всего могли бы делать вместе.

Доннерджек надеялся, что муар еще долго не вернется – иногда так бывало, но неожиданно он возник снова, и лицо Эйрадис окутала дымка. Резкий, неприятный звук... и Джон понял, что уже с трудом удерживает призрачное тело Эйрадис в своих объятиях. Оно вдруг начало меняться, постепенно становясь все меньше и меньше.

– Это нечестно, – сказал он.

– Так было всегда, – ответила Эйрадис, и ему показалось, будто он ощутил на губах ее последний поцелуй.

Тело девушки поникло.

Снова этот глухой невнятный звук, и в воздухе заплясали крошечные частички сверкающей пыли.

Доннерджек стоял, вытянув вперед пустые руки и глядя перед собой ничего не видящими глазами. Потом он опустился на землю и спрятал лицо в ладонях. В какой-то момент его скорбь вобрала в себя все, что ему было известно о Вирту – величайшем артефакте, созданном его соплеменниками, – и он в который раз принялся перебирать свои теории последних лет и вспомнил все гипотезы, выдвинутые им за долгую и блистательную карьеру.

А потом он поднялся на ноги, чтобы найти последнюю пылинку Эйрадис и начать новое путешествие по гипотетическим дорогам, ведущим к концу всего сущего.

Транто почувствовал приближение приступа, когда руководил работой прогов в лесу неподалеку от деревушки. Знакомая боль, которой он никогда не понимал, вновь атаковала его – она появилась после столкновения с браконьером. Транто так и оставил его лежать отсоединенным: браконьеру так и не удалось воспользоваться трофейным ружьем или вернуться обратно в Веритэ.

Неприятное чувство заставило Транто взреветь, и остальные фанты отошли в сторону, закатывая глаза и неловко переминаясь с ноги на ногу.

Нужно уйти отсюда прежде, чем он полностью потеряет контроль над собой. Транто даже в лучшие периоды своей жизни не задумывался о природе наслаждения и страданий – тем более теперь, когда ему становилось все труднее мыслить рационально. Для его соплеменников понятие удовольствия было напрямую связано с обработкой данных, а боль возникала при появлении факторов хаоса. Много лет назад выстрел охотника оставил след, который периодически оказывал на Транто воздействие, разрушая его контакты с другими фантами и вызывая многочисленные сплетни.