— Да, господин, — покорно соглашается Жюль Равейен. Вид у него все еще обалделый, но заметно, что ему сильно полегчало, как только он убедился, что я его ни в чем не обвиняю. Это же надо вообразить, труп в огороде! Он уже видел себя в кутузке, усач.

Оставляю троицу в приятной компании с куском сала — у них есть еще немного времени, чтобы его переварить, — и тихо еду в направлении шоссе. Не гоню, поскольку есть о чем поразмыслить. Согласитесь, дело слегка подзапуталось и даже обрело некоторую таинственность.

Когда я проезжаю мимо маленького домика, на котором написано «почта-телеграф-телефон», в голову приходит любопытная мыслишка. Останавливаюсь и захожу.

Это совсем маленькое почтовое отделение. В каморке, пропахшей старыми афишами, я вижу единственную служащую. Мышка, одетая не хуже вашей кузины, по уши углубилась в душещипательный роман в яркой обложке. Я по нечаянности успел ознакомиться с этим образчиком высокой литературы и понимаю, что розовеет и вся трепещет она от волнений по поводу парня, который мечтает о невесте своего лучшего друга и, чтобы развеяться, вербуется на пять лет в Конго. Если бы у нее было время добраться до последней страницы, она бы узнала, что все устроилось. Друг погиб в автокатастрофе, а его курочка со счастливыми всхлипами бросилась вить гнездышко в объятиях следующего возлюбленного. Увы, она не успевает дойти до конца столь чудесной и правдивой истории, поскольку некий Сан-Антонио стремительно врывается в ее жизненную орбиту.

Она поднимает на меня очи, столь томные, будто это тот красавчик из романа забрел к ней купить почтовую марку.

— Что вам угодно? — лепечет она.

Я протягиваю ей полицейское удостоверение.

— Поскольку не в конверте — двенадцать франков, — сдержанно роняет красотка.

Я хохочу. Забавно, надо будет рассказать друзьям.

Она открывает свои фонари пошире и наконец-то знакомится с текстом. Впрочем, лишь для того, чтобы перескочить из одного грошового романа в другой — не нужно быть телепатом, чтобы почувствовать, как он возникает в пустой головенке этой дурехи.

— Чем могу служить? — шепчет она, опуская очи долу.

— Вы обслуживаете округ Фур?

— Да, господин комиссар.

— Не получали ли вы какую-нибудь корреспонденцию для неких Винеев — они поселились недавно недалеко от Фура, на холме Серв?

— Нет, — поразмыслив, трясет она головой.

— Это имя вам ничего не говорит?

— Говорит.

Я подпрыгиваю.

— Откуда вы их знаете? Вы же утверждаете, что никакой корреспонденции для них не было.

— На их адрес — нет. Но мадам Виней чуть не каждый день заходила, чтобы узнать, нет ли для нее чего-нибудь до востребования.

— Ага. И ничего не было?

— Почему не было? Была одна телеграмма.

— Телеграмма? — самым нежным голосом мурлычу я.

— Да.

— А вы, случаем, не запомнили имя отправителя?

— Смутно. А вот текст помню. «Пройдет восьмого, около двадцати двух. Грузовик МАК с белым крестом».

— Браво! — восхищаюсь я. — Похоже, с памятью у вас все в порядке, а?

Она снова розовеет.

— Текст необычный, вот я и запомнила. А подписи не помню. Какое-то потешное имя…

На меня текст произвел впечатление. Именно восьмого произошла моя историческая встреча с покойной Фифи. А в телеграмме речь шла о грузовике. Вам все ясно или надо еще малость разжевать?

— Если я когда-нибудь стану министром связи — продвижение по службе вам гарантировано, — сообщаю я маленькой почтарке. Киваю в подтверждение своих слов, и мой зрительный перископ погружается в глубины ее корсажа. Поскольку именно в этот момент она наклоняется вперед, передо мной открывается зрелище, способное возбудить нескромные мечты даже у несгораемого шкафа.

Однако дело есть дело.

— Раз уж я сюда забрел, — говорю я, — не могли бы вы соединить меня с Парижем?

Она уверяет, что для нее это несказанное удовольствие, и спрашивает номер. Получает его, и через пять минут я слышу в трубке «алло», произнесенное шефом с такой экспрессией, что у меня аж в ухе зачесалось.

— Это Сан-Антонио.

— Прекрасно, — хрипит старик. — Есть новости?

— В каком-то смысле. Но пока многовато неясностей. Ночью восьмого числа грузовик МАК прошел по шоссе Лион — Гренобль. Должно быть, вез что-то важное, поскольку именно его хотели взорвать. Думаю, вы были правы насчет собаки-бомбы. Неплохо было бы порасспросить военное начальство Лиона и Гренобля, не провозили ли они той ночью какой-нибудь особый груз? Полицию тоже. Вам, сверху, это провернуть удобнее, чем мне.

— Куда сообщить результаты? — бурчит шеф.

Секунду колеблюсь, потом решаю, что стоит остаться в этом районе. Раз уж тут все началось…

— До востребования, почтовое отделение Сэнт-Альбан де Фор.

— Прекрасно. До скорого.

Вешаю трубку и откашливаюсь, чтобы прочистить глотку.

Маленькая почтарка так и не вернулась к своему чтиву. Смотрит на меня так преданно, будто я спустился с небес, а не приперся на старом джипе. Спрашиваю, когда она закрывает свой ларчик. Она отвечает, что в шесть. Именно в этот момент на колокольне бьет шесть часов.

— Вы живете одна? — интересуюсь я.

Она молча кивает.

— Слушайте, крошка, — проникновенно воркую я, — я так одинок в этом затерянном краю. Может, согласитесь закусить в моей компании?

Она признает идею соблазнительной, но ей мешает отсутствие туалета. К тому же, если кто из жителей местечка увидит ее с мужчиной, он скажет мэру, тот скажет священнику, тот скажет ее начальству и ей сделают замечание.

— Ну и бог с ним, — перебиваю я. — Буду ждать вас на машине у въезда в деревню. У фонтана, идет?

Она решается. Говорит, что будет готова через час. Нетрудно сообразить: это время ей нужно, чтобы вымыться и надеть парадную форму.

Выхожу, бросая ей такой же взгляд, какой кидает Фрэнк Синатра своей партнерше, встречая ее на балу у губернатора Техас-Сити.

В ожидании, когда красотка приведет себя в порядок, сворачиваю за угол и заказываю большой стакан «Чинзано». Имею я право на минуту тишины?

Дело, в котором я завяз, мучает меня. Оно странное: множество деталей, но ни малейшей логики.

Возьмем собаку. Она должна была взорвать грузовик. Вместо этого погибла сама.

Возьмем женщину. Ей принадлежит собака. Стало быть, именно она нацепила на бедняжку тот чудный ошейничек и выпустила ее на дорогу. Тем не менее она понятия не имеет, что приключилось с животинкой, и расспрашивает об этом деревенского идиота.

Возьмем метиса. Он все время сопровождал женщину. И его же она превратила в чучело.

Я понимаю, что добрая половина вышеизложенного — не более чем мои предположения. Но к своим предположениям я питаю давнюю слабость и потому склонен им верить.

Что мне нужно в первую очередь — так это найти ту мадам в синем. Пока что у меня есть три ниточки, но вот приведет ли меня к ней хоть одна?

Первая — труп метиса. Вторая — номер их машины. Третья — пресловутый грузовик, прошедший по шоссе в ночь на восьмое.

С мертвецом придется обождать до завтра. Тут торопить события бесполезно. Папаша Равейен, надо думать, уже предупредил жандармерию. Вот и спрошу у коллег в свое время, кем был при жизни этот тип, а пока пусть спокойненько это выясняют.

Насчет грузовика пусть узнает босс. Вот здорово — все работают на меня. Остается лишь выяснить номер машины. Однако не так-то это просто. Не знаю, как там ваши водители, а наши способны запомнить несколько цифр подряд лишь в том случае, если те цифры записаны в их сберегательной книжке.

Просидев у стойки около часа и вытянув полдюжины «Чинзано», я окончательно укрепляюсь в мысли, что тут мне рассчитывать не на что, и отправляюсь к месту свидания.

Хорошая ясная погода. В небе болтаются сиреневые облака. Петухи прыгают на кур прямо посреди дороги.

Медленно бреду к фонтану. Вопреки ожиданиям, милашка уже там. На ней зеленое платье, сидящее, как мешок с мукой, кокетливый красный жакет, серьги, изображающие птичек на ветке, и синий шарф, раскрашенный под павлина. Очаровательно, правда? Добавьте небольшую детальку, которую я не смог разглядеть, пока крошка сидела за своей конторкой: она еще и хромает. В общем, дама, с которой не стыдно появиться на генеральной репетиции в «Гранд-Опера».