— Глупая история, — сказал он. — К счастью, соприкосновение с водой тотчас же отрезвило меня. Я открыл дверцу и вынырнул. Потом я долго сидел на берегу как полный идиот, совершенно ошарашенный всем произошедшим. Во всяком случае, я решил никому не рассказывать об этом: ни жене, ни друзьям, ни жандармам, которые лишили бы меня водительских прав.

До полуночи я добирался до Тараскона, где остановился в маленьком отеле, высушил одежду, а утром попросил, чтобы мне ее погладили. Я позвонил жене и сказал ей, что мне срочно пришлось отправиться по делам в Ним, чтобы она не беспокоилась. Вернувшись домой, я сказал ей, что продал машину, так как она начала барахлить. Жена проглотила пилюлю, тем более что я обещал ей купить другую, с откидным верхом. Сейчас у меня «пежо», но я не вожу в пьяном виде и избегаю ездить вдоль водоемов даже трезвым. Но самое ужасное было потом, когда жандармы появились в моем доме и рассказали ей всю правду. Она не могла успокоиться целые сутки и с тех пор называет меня не иначе, как Моисей.

Маттео выспался, поел, набрался сил. Когда он предстал перед судьей Суффри, его глаза снова горели лукавым блеском. Судья объяснил ему, что вызвал его только за тем, чтобы удостовериться в его личности, и что они перейдут к сути проблемы, когда у Маттео будет адвокат.

— Но у меня нет денег на адвоката, — сказал Маттео.

— Это не будет вам ничего стоить, — сказал судья.

— Но мне не нужен адвокат, потому что я невиновен. Клянусь вам.

— Но вы признали…

— Любой другой признался бы во всех грехах в таких условиях. Даже вы.

— Садитесь, Маттео. Вы подписали свои показания. Вас будут судить на основании этих показаний, что бы вы теперь ни говорили, а если вы откажетесь от них, это только усугубит вашу вину, и я вам объясню почему. Правосудие Франции считает вас больным человеком, но если вы отречетесь от своих показаний, вас будут считать здоровым. Вы преступник, и вам грозит смертная казнь.

— Я невиновен, — сказал Маттео. — Адвокат поверит мне. Он вам все объяснит, и вы ему поверите.

— Маттео, я надеюсь, вас не били?

— Нет. Они все время повторяли одно и то же и в конечном счете вбили это вот сюда, — сказал Маттео, стукнув себя по голове кулаком.

— Вы рассказали подробности. Вы сказали, что бросили фотоаппарат в канал.

— Это они сказали, что я его бросил. Они сказали также, что я набросился на девушку, изнасиловал ее и забрал ее деньги. Я хотел спать, поэтому я на все отвечал «да», а потом подписал признание, как они просили. Если бы они мне сказали, что я убил собственную мать, я бы тоже сказал «да» и подписал, потому что я очень хотел спать.

Судья поднялся, подошел к двери и открыл ее.

— Уведите его, — сказал он охраннику.

Оставшись наедине с секретарем, он подошел к окну и постучал пальцами по стеклу. Затем он повернулся к секретарю, точившему карандаш.

— В канале так ничего и не нашли, — сказал он.

— В канале нашли «симку», — сказал секретарь.

Фарфоровый абажур в виде перевернутой тарелки слабо освещал комнату бледно-зеленым светом. Прокурор Деларю не зажег настольной лампы и даже отодвинул от стола кресло в стиле Людовика XIII: он не хотел иметь вид человека, сидящего за столом и принимающего решение.

В половине седьмого в комнату вошел Суффри. У него было усталое лицо землистого цвета, и он сутулился больше обычного.

— Как дела? — спросил судья.

— Они придут в семь часов.

— Я не об этом, — сказал судья.

Прокурор сделал рукой неопределенный жест.

— Ах, это… Я оказался не так хитер, как думал.

— Каковы результаты последних обследований?

— Отличные, — усмехнулся он. — Все играют в одну игру, в том числе и я. Жена и дети знают, что у меня рак, и я это знаю, но я делаю вид, что не знаю, а они делают вид, что не знают, что я знаю.

Суффри молча разглядывал свои руки. Через некоторое время прокурор робко добавил:

— Я вам благодарен, что вы не утешаете меня общепринятыми глупостями вроде того, что сейчас это лечится, что в одном случае из трех… и прочее… и прочее… Я устал от лжи, Суффри.

На улице начал накрапывать дождь, весело стуча об оконные стекла. Прошло еще четверть часа, и в амбразуре двери появилась голова секретаря. Следом за ним в комнату вошли командир эскадрона Кампанес и подполковник Брюар, внося с собой уличную сырость.

— Мы первые?

— Садитесь, господа. Бретонне приезжает семичасовым поездом, а Бонетти выехал на машине.

— Если вернуться к этим признаниям, то я должен заметить, что не впервые… — начал с места Брюар, но Деларю жестом остановил его:

— Я предлагаю перейти к этому вопросу, когда все соберутся.

Дождь усилился, и теперь стекла дребезжали от порывов ветра.

— Собачья погода, — заметил Кампанес.

— По-моему, это град, — добавил Суффри.

В этот момент снаружи послышалось хлопанье дверцы автомобиля.

— Это один из наших комиссаров, — сказал прокурор.

И он встал, чтобы поприветствовать Бретонне.

— Ну и погода, — сказал вошедший. — Я думал, что на юге такого не бывает. А что, Бонетти еще нет? — спросил он, пожав руки всем присутствующим.

— Комиссар Бонетти, как всегда, опаздывает, — заметил прокурор. — Хотите сигарету?

Бретонне тяжело опустился в кресло.

— Я слышал, что вам нездоровится. Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет, — сказал прокурор, — обыкновенный грипп. Я заказал вам комнату в нашем лучшем отеле.

Неожиданно Суффри громко сказал, отчеканивая каждое слово:

— Я изучил каждую строчку этого дела, каждое слово, каждую запятую. По моему мнению, это кончится скандалом.

Кампанес и Брюар незаметно переглянулись. Они не ожидали прямого нападения. Кампанес встал и погасил сигарету о пепельницу.

— Что вы подразумеваете под скандалом, господин судья? Признание равносильно доказательству, как известно.

— Я знаю, — сказал прокурор. — Господин судья хочет сказать, что это дело и так уже наделало много шума. Даже слишком много. Мне сообщили, что дело хочет взять адвокат Ларзак, а вы знаете, что он один способен наделать больше шума, чем все остальные, вместе взятые.

— Я сам следил за тем, чтобы все было по правилам, — сказал Брюар.

— С Доминичи у нас тоже все было по правилам. И с Дево тоже. И с Качмаржиком.

— Элементарная логика, господа. Когда подозреваемый признает свою вину, его следует поздравить, извиниться перед ним и отпустить на все четыре стороны, так?

— Господа, успокойтесь, — сказал Деларю. — Добрый вечер, Бонетти. Как добрались?

Комиссар Бонетти без улыбки пожал руки своим коллегам, оставив тяжелый портфель возле пустого стула.

— Что вы об этом думаете? — спросил Бонетти у комиссара Бретонне.

— Я еще не высказывался, — ответил Бретонне.

— А что думает об этом господин Бонетти? — с сарказмом спросил Кампанес.

Бонетти натянуто улыбнулся:

— Ничего, господа. Я вас слушаю. Я скажу позднее.

— Позвольте мне внести предложение, — сказал прокурор, ища глазами свою трость. Когда он ее нашел, он уже забыл, что, собственно, хотел сказать. — На сегодняшний день мы имеем виновного. Это уже для нас большое облегчение, я имею в виду прессу и общественность. Поэтому я хочу поблагодарить этих двух господ за их великолепную работу.

При этих словах прокурор слегка поклонился в сторону жандармов.

— У меня есть кое-что получше вашего предложения, — сказал Бонетти, — у меня есть одна мысль, вернее, даже рабочая гипотеза.

Все головы повернулись к нему. Он положил портфель на колени и вынул из него папку.

— Господин полковник, — обратился он к Кампанесу, — вас что-нибудь удивило в показаниях Галлоне?

Полковник молчал. Бонетти обвел взглядом всех присутствующих.

— А вы, господа, вы ничего не заметили?

— Заметили, — сказал Суффри. — Человек, изнуренный непрерывным сорокашестичасовым допросом, к тому же не на родном языке, которому бесконечно вбивают в голову одни и те же утверждения…