Припев.
Есть такие иллюзионисты,
Может их в лицо не знает каждый,
Деньги, деньги, делают из листьев,
А любовь достанут из бумажника.
Сам себе отправлю я письмо,
И прочту, как от любимой строчки.
Если б сам себя понять я не мог,
Я бы не обманывал и прочих.
ФОФАН И ПАРТОРГ
Изящная дама сидела на ветке
и ела колючки сосны.
Под этим стояли печальные детки
и ждали захода Луны.
Луна заходила за полем ВАСХНИЛа,
где жили четыре овцы.
Там было навоза до верха березы,
и пили сивуху отцы,
Они осушили четыре бутылки,
а пятую съели с горла.
Осколки застряли у Коли и Вали,
А Фофана тара прошла.
У хитрой соседки мотальщицы Светки,
где Фофан живал иногда,
пропали сандали. Печали бывали,
но это крутая беда.
Поскольку у Светки с утра сигаретки,
потом самогону стакан,
потом трали-вали ... Но где же сандали?
И Светка опять за наган,
А дама нагая, болтая ногами,
на ветке блестит животом.
Сбежала из торга от мужа парторга,
ударив его долотом.
Мотальщица Светка уселась на ветку,
стреляет, и плачет, и пьет,
сказала ей тетя - зачем же вы пьете? -
с акцентом московских широт.
А Светка - ах, Ляля, зачем вы сбежали?
Ваш муж очень крупный субъект ...
Чем выше начальник - тем больше печали,
и нужен ему человек.
Он ездит по миру, в пустую квартиру
ему возвратиться - тоска!
А вы улетели с семейной постели
без фиговогого листка.
У Фофана с братом сегодня зарплата,
они очень скоро придут.
Увидят вас голой и всем комсомолом
испортят за десять минут.
Возьмите тужурку, кавказскую бурку,
малиновые галифе.
Парторгу жуиру в казенной квартире
устроим аутодафе.
Но их задержали в Москве на вокзале.
Они продавали гашиш.
А мужа парторга прогнали из торга,
и стал он не шишка, а шиш.
А Коля и Валя сидели в подвале,
и Фофан торчал на игле.
А им бы по блату большую зарплату
и свой телефон на столе.
Живите богато, а вашу зарплату
верните обратно в бюджет.
За эти копейки поют канарейки
и пьют алкаши в неглиже.
История эта - на полсигареты,
остался за кадром Париж.
А что до морали - ее замарали
такие, как дяденька Шиш.
ХОЛУИ
И печаль и проклятье великой страны,
где живут гениальные дети,
и опасней чумы и страшнее войны
холуи беспросветные эти.
Угождалы столпов, холуи холуев,
соискатели власти и санов,
и рабы отупевших от силы голов,
и приказчики ловких обманов.
Хоронилы законов, которых народ
не имеет спасительной сенью,
и лакеи добротных лакейских пород,
должностные жрецы поколений.
Раболепные слуги высоких постов,
попиратели тихих прошений,
я встречал их. Они и в беседе простой
очень любят слова унижений.
Посмотри к ним в глаза, в них квадратная суть,
или тихая липкая сладость.
Но споткнешься - тотчас ухитряются пнуть -
это высшая рабская радость.
И великий палач ими был оплетен,
у лакеев талант - наговоры и козни.
И не раз на Руси попирался закон,
У Иванов Непомнящих, хитрых и грозных.
Но не все им лафа, и не многим из них
удалось дотянуть до сегодняшней ямы.
Чаще тоже рубали баланду и жмых,
или так же они казнены холуями.
Униженье и смерть выгребают улов,
наступает предел, и очнуться пора нам.
Не вожди создают холуев и рабов,
а холопы на царство венчают тиранов.
Не опасен опричникам времени суд,
показала история новая.
Преступленья ошибками все назовут,
будет все репереименовано.
Дух высокий отпущен нам скудно, и вот
словно ветер он бьет в наши снасти,
и великое судно, боюсь, заплывет
в акватории новых напастей.
Если корм холуев - многолетнюю ложь -
мы как мусор не выбросим за борт,
чтоб компас не трясла бесконечная дрожь,
чтобы знать, где восток, а где запад.
И еще есть надежда и камень один,
и в углу, и по краю который.
Слава Богу, высокой души гражданин
не повывелся в наших просторах.
ХУДОЖНИК
Кисти и краски, и вот я опять
Думаю, как мне себя рисовать.
Может быть долго я думать не буду,
А нарисую себя на верблюде.
Он по пустыне идет не спеша,
Я восседаю на нем, как паша.
Может быть я футболист знаменитый,
Сотни мячей мною были забиты.
Я разбегаюсь и бью по мячу,
И попадаю куда захочу.
Нет, не нужны ни футбол, ни верблюд,
Просто - вот я, а вокруг меня люди.
Краски не ярки, рисунок не точен,
Но только люди хорошие очень,
Все улыбаются, сцена немая,
Так как меня все без слов понимают.
Я в воскресенье зову их всех к чаю,
Но с огорчением вдруг замечаю,
Что на знакомых моих не похожи.
Может быть, в этом виновен художник?
Не получаются четкие люди,
Лучше себя рисовать на верблюде.
ЧЕЛОВЕК САМЫЙ СИЛЬНЫЙ В МИРЕ
Человек, самый сильный в мире,
Покупал огромные гири.
Гири прыгали, грохотали.
Люди охали, хохотали,
Удивлялись, затылки скребли
И бросали ему, и бросали ему,
И бросали ему рубли.
Человек, самый сильный в мире,
Оставался один в квартире.
И считал он свои рубли,
И бежал покупать, и бежал покупать
И бежал покупать корабли.
А стояли они в магазине,
На большой голубой витрине,
В небольшой голубой картине.
И неясно плыли, и неясно плыли
И неясно плыли вдали.
Он садился в один из них,
Белый парусник на двоих.
В этот миг южный ветер стих
И не двигались, и не двигались
И не двигались корабли.
И тогда он бросался в море,
Быстро к берегу плыл, и вскоре
Появлялся в реальном мире,
Где стояли огромные, стояли огромные,
Стояли огромные гири.
Гири прыгали, грохотали.
Люди охали, хохотали,
Удивлялись, затылки скребли,
И бросали ему, и бросали ему,
И бросали ему рубли.
Человек, самый сильный в мире,
Оставался один в квартире.
Собирая свои рубли,
И бежал покупать, и бежал покупать
И бежал покупать корабли.
ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ
Я черный рыцарь Ганс
