Смотри - твои слабые руки
готовят в прозрачной реке
ракушек и камушков звуки,
и влага течет по щеке.
Вот это поля, что Всевышний
для вздохов тебе подарил,
вот лес, за которым неслышим
детсад миллиардов ярил.
Они, повзрослев, восплывают
над легкой твоей головой.
И ловит планета живая
тепло их тобой и травой.
Вот рыбы в морях, вот олени
в лесах, что извел человек,
в реке затонули поленья
из многих пустых лесосек...
Прости, что на ноту печали
свернул, не считаясь с тобой.
Об этом когда-то молчали
поэты с дворянской судьбой.
Не знали об этом с крестьянской,
с мещанской.., короче, тогда,
когда ни в калужской, ни в брянской
не снилась такая беда,
Сегодня же строки напасти
выводит любая рука...
Земля загноилась от страсти
властительного дурака.
Сначала исчезнет погода
и станут дожди убивать,
Отравит младенца-урода
в себе среднерусская мать.
И станут большие машины
качать для народных господ
оставшийся только в вершине
последний земной кислород.
А ты от дерьма и заразы
не сможешь любить и дышать,
и светлой молитвы ни фразы
не вспомнит тупая душа.
И ты упадешь и заплачешь,
к себе призывая отца...
И я возвернусь, и болячки
сожну, как пшеницу, с лица.
И я заберу твою душу
в другой, незагаженный срок,
оставив земному удушью
властителей малый мирок...
Вот книги, мой сын, вот сонаты,
вот люди древнейших пород,
вот руки и мамы, и брата,
вот наш непонятный народ,
вот я - и твой раб, и воитель...
Покуда я жив и силен,
я стану земную обитель
беречь от нахлебных племен.
Но словом, мой сын, что издревле
точнее стрелы и свинца...
Оно от Земли и Деревни.
От Звезд и другого Отца.
1987
ДОМА
Размечтались мы о правде,
разохотились до чести,
переполнены газеты
исцеляющей бедой.
И сидит историк тихий
на своем доходном месте,
со страниц чужие слезы
выметая бородой.
И стоят дома большие,
где в огромных картотеках
прибавляется фамилий,
прибавляется имен.
Что сказал, что спел когда-то,
все до буквы, как в аптеке,
в эти клетки самый грустный,
самый честный занесен.
И стоят дома поменьше,
где приказчики культуры
и чиновники от прозы
и поэзии корпят,
и вершат судьбою духа
сторожа номенклатуры,
в инженеры душ наметив
поухватистей ребят.
Шахиншахские приходы
за вранье в стихах и прозе
охраняют от огласки
через главное бюро...
Не коснется свежий ветер
подмосковных мафиози.
С переделкинских маршрутов
безнадежен поворот.
И дома другого сорта
понаставлены по свету,
где во чреве бюрократов
спят параграфы речей,
где у них за преступленья
отбирают партбилеты
индульгенции на подлость
и повадки палачей.
И дома пажей болтливых,
бессердечных, твердолобых,
где из мальчика с румянцем
лепят хитрого жреца,
где готовится замена
умирающим набобам,
чтоб властительная серость
не увидела конца.
И стоят дома попроше,
где врачи и инженеры,
ветераны справедливой
и несправедливой битв,
наши матери и жены,
и святые нашей веры
все опальные поэты,
сочинители молитв,
там, где рокеры и барды,
и рабочие, и дети,
и мадонны, и старухи,
проходившие ГУЛАГ,
там, где теплится культура
всех пределов и столетий,
гарнизоны осажденных
поднимают белый флаг...
Где эта улица, где этот дом,
с юности светлой знакомый?
Где эта барышня, что я влюблен?
О Боже! Работник райкома.
1987-1989
КАК ВЕСЬ НАРОД
Я был чиновником когда-то
давным-давно, давным-давно,
имел убогую зарплату -
на хлеб хватало и вино.
Не тем чиновником, конечно,
что власть имеет и доход,
а нищим, маленьким и грешным,
как весь народ, как весь народ.
Я переписывал бумажки,
не понимая, в чем их суть.
Тоскливо это, но не страшно...
Таков мой путь, таков мой путь.
Я вспоминаю эти годы
не без раскаянья и слез -
не знал я правды и свободы...
Вот в чем вопрос, вот в чем вопрос.
Меня с пеленок научили,
что я советский человек,
и не должно быть или-или.
И так навек, и так навек.
Я был шутом, я был холопом
у пролезающих наверх,
смирился и ушами хлопал...
И так навек, и так навек.
Кончины, взятки и реформы
меняли весь иконостас.
Я пережил такие штормы,
увы, не раз, увы, не раз.
И каждый новый искуситель
над нами вел эксперимент
и начиная, как целитель,
ломал непрочный инструмент.
И понял я, что в средних сферах,
беря пример с высоких сфер,
заводят средние аферы
и низшим подают пример.
Официальные кокотки
мужской имеют чин и вид,
не то, что ловкие красотки,
что за валюту ловят СПИД.
На них теперь заводят дело,
но, заклейменные пером,
они торгуют личным телом,
а не общественным добром,
не совестью, не должностями
и недоверием людей,
не оскопленными вестями
из-за кордона и с полей.
Я был чиновником, но как-то
имел с начальством тет-а-тет.
Оно не любит этих фактов,
как искривление побед.
Оно сказало: - Правду ищешь?
Найдешь - она тебя убьет!
Будь рад, имея кров и пищу,
как весь народ, как весь народ.
И я хожу с ружьем у склада,
смотрю на звездный небосвод
и понимаю все, как надо,
как весь народ, как весь народ.
1987
МОЛИТВА О РОССИИ
Знаю, Боже, бессилен во зле ты...
И корить я тебя не берусь -
отчего ты многие лета
оставляешь в беде мою Русь?
Но просить я имею резоны,
