*** (Сколько времен затонувших…) Сколько времен затонувших на буксирном канате детского сна поднимаются из открытого моря в пахучую каюту играя на лунных костях мертвецов пока дева лимоном солнечным окропленным тьмою ослепляет в кораблекрушении. Беспомощно хлопают мотыльковые двери мгновений всегда открытые для золотых дротиков убийственно жгучих в кровавом побоище детского страха. Какие окольные пути предстоят шагам сердца пока наконец челна воспоминаний наяву не достигнешь — Сколько границ земных омытых грезами нужно сорвать пока музыка придет с чужого созвездия — Сколько смертельно больных завоеваний нужно им прежде чем они возвратятся лунное молоко во рту в крикливый воздух своих детских игр со светлыми ресницами — *** (Придет кто-нибудь издалека с речью…) Придет кто-нибудь издалека с речью, где, может быть, звуки перекрыты ржаньем кобылы или писком маленьких черных дроздов или скрежетом пилы, перегрызающей всякую близость, — Придет кто-нибудь издалека, похожий на пса или на крысу, придет зимою, — ты одень его потеплее, пусть у него огонь под подошвами, быть может, он ехал на метеоре верхом, не нужно ругать его за продырявленный коврик. — Всегда странник носит с собой сироту-родину для которой он, может быть, ничего не ищет, кроме могилы. *** (Дальше дальше в дымный образ…) Дальше дальше в дымный образ верст любви дотла сожженных к морю разгрызающему с ревом обруч горизонта на куски Дальше дальше к вороной упряжке с головою солнечной в повозке вверх на стены белые через проволоку времени никнуть узнику в глаза кровь разбрызгивая чтобы наконец он мог дальше дальше выбежать союзник сна на великую свободу — Пойман грезой он уже заключенный в звездном круге. *** (Без компаса хмельной кубок в море…)
Без компаса хмельной кубок в море и кровь — роза ветров — пляшет в споре со всеми светилами небесными так юноша — Испытывает юность свою со встречным ветром в волосах еще не зная как осторожна тень в слепящем солнце. На своем гулком Б-ге пересекает он молящие руки поникшего вечера высвистывая старческое нищенство на ветер. У ночи срывает он звезды с пояса бросает эти потерявшие запах лавандовые песни праматери в простыни. Любит он подниматься по лестнице в небо чтобы дальше видеть ибо смерть напрягла его словно молнию без возврата. С качалок племен оседлых ныне он катапультируется вне себя огненным шлемом он ранит ночь. Но однажды наступает тишина этот остров уже расположенный на острие последнего вздоха и в звезде обреченной временем звучит музыка не для слуха — А он слышит как шепчет семя *** (Далеко далеко от кладбищ…) Далеко далеко от кладбищ плачу о тебе но не ветру слезы мои и не морским волнам в ожидании. Далеко далеко от всех давно размыканных эпох в камнях мумиями замурованных — Только стихии нарастающей только тоске слеза моя — Здесь и снаружи и внутри. Эта пирамида огней измеренная в других пространствах погребенными из всех королевств до самого конца печали — Алтари души свое причастие давно уже глазным веком укрывшие — *** (Где нам искать за туманами…) Где нам искать за туманами корни запахов, пишущие в облаках мгновенную историю творения? Что за безродное лицо вселяется там в тело ветряное? Какая лопнула жила, чтобы святую геометрию тоски приютить в глазах у тебя? Водяными цветами с плачем разукрашенная, порхает сиротка в зеленой траве, вымышленное объятие задолго до внедрения человека в глину. Новь Б-жья. Его первенцы там наверху перемигиваются в знак родства. Ева в змеиных кольцах играет земным яблоком. Однажды заклятый, бык подкошенный ломится сквозь времена, ореолом опутав его освещенный образ. В безумии развевается борода пророка, отторгнутая от губы с ее вестью. Миг блуждающего шага с жестом ноши, прежде чем впали они в тяготы человеческого рождения с криком. |
