Приближается пасха. Я хочу вернуться в свою часть к пасхальному воскресенью. Сейчас моя эскадра находится в Гроссенхайме в Саксонии. 1-я группа перелетела из Венгрии в район Вены и по-прежнему действует на юго-восточном фронте. Все время моего отсутствия Гадерманн провел в Брауншвейге, получив возможность попрактиковаться в качестве врача. Я звоню ему по телефону и сообщаю, что приказал в конце недели забрать меня на Ju-87 с аэродрома Темпельгоф и намереваюсь вернуться в часть. Так как совсем недавно Гадерманн говорил с моим лечащим врачом, он просто не может в это поверить. Кроме того, он сам болен. До конца войны я его больше не видел, и во время последних операций мне пришлось летать без него. Его место в качестве стрелка занял капитан Нирманн, который тоже имел богатый боевой опыт и был награжден Рыцарским Крестом.

Перед отъездом я прощаюсь со всеми в госпитальном бункере, а потом отправляюсь исполнить полученный приказ и побывать у фюрера. Он выражает свое удовольствие тем, что процесс выздоровления идет относительно гладко. Гитлер не повторяет своего запрета на полеты. Вероятно, он просто не может представить себе, что я снова начну летать. И вот впервые за последние 6 недель я сижу в кабине самолета и лечу к своим боевым товарищам. Канун Пасхи, и я счастлив. Незадолго до вылета позвонил Фридолин и сообщил, что я должен лететь прямо в Судеты. Он собирается перебазировать часть в Куммерам-Зее возле Нимеса. Сначала я чувствую себя в кабине довольно неловко, но вскоре я осваиваюсь и вновь оказываюсь в родной стихии. Управление затруднено тем, что я могу пользоваться только одной ногой, чтобы работать педалями. Я не могу нажимать на правую педаль, так как мой протез еще не готов, и мне приходится левой ногой поднимать вверх левую педаль, тогда правая все-таки идет вниз, и я добиваюсь желаемого результата. Моя культя закована в гипс и вытянута под приборной доской, чтобы не задеть за что-нибудь. Через полтора часа я приземляюсь на новом аэродроме в Куммере. Летный состав эскадры прибыл сюда час назад.

Наш аэродром расположен в очаровательной долине между двумя отрогами Судет и со всех сторон окружен лесами. Рядом находятся несколько озер, в том числе и живописное карстовое озеро Куммер. Пока не решена проблема расквартирования, мы ночуем в гостинице. Здесь, в Судетах, все вокруг дышит полной безмятежностью и покоем. Противник находится на противоположной стороне хребта, его удерживают войска фельдмаршала Шернера. Поэтому ощущение спокойствия имеет под собой некоторые основания. Около 11 вечера мы слышим звонкие голоса детского хора, который исполняет песню «Gott grusse dich». Местная школа во главе с директоршей встречает нас приветственной серенадой. Это нечто новое для прокопченных в пороховом дыму солдат. Оно затрагивает те струны в душе, которые сейчас, в самом конце войны, умолкли. Мы завороженно слушаем, каждый погружен в свои собственные мысли. Мы чувствуем, что эти дети верят в нашу способность отвратить надвигающуюся опасность и сопряженные с ней ужасы. Здесь, у порога их домов, мы не можем позволить себе даже тени нерешительности. После окончания песни я благодарю их за теплый прием и приглашаю на следующее утро посетить наш аэродром, чтобы посмотреть на наших «птичек». Дети сразу загораются энтузиазмом. Утром они приходят к нам, и я начинаю показ, поднимаясь в воздух на своем противотанковом самолете. Я стреляю по мишени площадью всего треть квадратного метра. Дети стоят полукругом, широко раскрыв глаза, и представляют себе атаку вражеского танка. А для меня это хорошая проба полета с одной ногой. Противоположный склон Судетских гор все еще покрыт туманом, мы не можем начать боевые вылеты, поэтому у меня есть еще немного свободного времени. Я взлетаю на FW-190D-9, чтобы показать им фигуры высшего пилотажа. Этот гений, мой офицер по техническому обслуживанию капитан Клачнер, уже переделал тяги педалей, которые совершенно необходимы для управления этим стремительным самолетом, таким образом, чтобы ими можно было управлять с помощью рук.

В тот момент, когда я захожу на посадку, люди на земле начинают яростно жестикулировать, показывая в небо. Я смотрю вверх и через просветы в рваных тучах вижу американские истребители. «Мустанги» и «Тандерболты» кружат на высоте от 1500 до 2000 метров над слоем тумана. Они меня до сих пор не заметили, так как в этом случае они не дали бы мне спокойно приземлиться. «Тандерболты» несут бомбы и, кажется, заняты поисками цели, скорее всего — нашего аэродрома. Быстро, насколько это слово применимо к одноногому человеку в гипсе, я прыгаю к тому месту, где стоят все остальные. Они должны срочно укрыться. Я заталкиваю детей в погреб, где они, по крайней мере, будут в безопасности от осколков. Впрочем, от бомб погреб не спасет. Так как дом, который мы используем в качестве штаба, на аэродроме стоит один, он наверняка привлечет внимание вражеских пилотов, кружащих над нами. Я спускаюсь в погреб последним, чтобы успокоить детей. Как раз в этот момент взрываются первые бомбы, причем некоторые падают довольно близко к домику. Взрывы вышибают оконные рамы и сносят крышу. Наша ПВО слишком слаба, чтобы отразить этот налет, однако и ее оказывается достаточно, чтобы противник не посмел атаковать с бреющего полета. К счастью, ни один из детей не пострадал, Мне жаль, что их невинные, романтические представления о германской авиации столь жестоко развеяны столкновением с суровой реальностью. Вскоре они успокаиваются, и учительница ведет свой табунок обратно в деревню. Капитан Нирманн просто сияет, он надеется, что ему удалось заснять на пленку весь налет. Хотя во время этого спектакля он сидел в щели, он все-таки снимал кинокамерой падающие бомбы с момента отделения от самолета до удара о землю, после которого в воздух взлетали фонтаны дыма и пыли. Он опытный оператор, который во время рейда на Шпицберген сделал несколько уникальных снимков.

Последние метеосводки из района Гёрлиц — Бауцен предсказывают постепенное улучшение погоды, поэтому мы взлетаем. Советы обошли Гёрлиц, а сейчас наступают мимо Бауцена, немецкий гарнизон которого оказался окружен. Они надеются пробиться к Дрездену через Бишофсверду. Наши войска проводят постоянные контратаки против этих ударных группировок, которые пытаются сокрушить фронт фельдмаршала Шернера. С нашей помощью им удалось снять осаду с Бауцена, а мы уничтожили большое количество автомобилей и танков. Эти полеты отнимают у меня все силы. Я потерял слишком много крови, и, видимо, моя неисчерпаемая выносливость все-таки имеет свои пределы. Наши успехи разделяют бомбардировщики и истребители, отданные под мое командование и расположенные на нашем аэродроме и поблизости.

В начале апреля по радио меня вызывают в рейхсканцелярию. Фюрер говорит мне, что я должен принять командование всеми реактивными истребителями и с их помощью расчистить небо над новой армией генерала Венка, которая сейчас формируется в районе Гамбурга. Главной целью этой армии будет наступление от Гамбурга в направлении Гарца, чтобы перерезать линии снабжения армий союзников, которые продвинулись дальше на восток. Успех этой операции почти целиком зависит от того, сумеют ли наши самолеты расчистить воздушное пространство над нашими собственными коммуникациями, иначе наступление обречено на провал. Фюрер убежден в этом, генерал Венк, который должен командовать наступлением, думает так же. Я убеждаю фюрера освободить меня от этого назначения, так как полагаю, что я слишком нужен фельдмаршалу Шернеру, армия которого ведет тяжелейшие оборонительные бои. Я рекомендую ему назначить на этот пост кого-нибудь из офицеров, знакомых с реактивными истребителями, которые лучше знают возможности и тактику действий этих самолетов. Я еще раз подчеркиваю, что мой опыт ограничен действиями пикировщиков и борьбой с танками. Кроме того, я всегда придерживался принципа не отдавать приказов, которые я не могу помочь выполнить. На реактивных самолетах я вообще не летал, поэтому я чувствовал бы себя неловко перед командирами частей и летчиками. Я всегда должен быть способен показать пример своим подчиненным.