Передо мной поднимается холм высотой около 200 метров, и я карабкаюсь на него. Возможно, с вершины я смогу получше рассмотреть окрестности и наметить себе какие-нибудь четкие ориентиры. Уже рассвело, но с вершины холма я увидел перед собой все тот же монотонный пейзаж. Лишь в нескольких километрах справа и слева можно было различить 3 маленькие деревеньки. Гораздо больше меня заинтересовало то, что мой холм находился в гряде, идущей с севера на юг, поэтому я легко мог определиться с направлением. Склоны гряды были довольно пологими, кое-где на них росли отдельные деревья. Это позволяло сразу обнаружить любого, кто вздумает подняться на гребень. Отсюда можно было легко увидеть приближение противника, вдобавок преследователям пришлось бы подниматься на холмы, что давало мне серьезный запас времени. Да и кто сейчас заподозрит, что я нахожусь именно здесь? У меня полегчало на сердце, особенно потому, что я был твердо уверен: сегодня я сумею преодолеть еще один большой кусок пути на юг. Я хотел бы пройти как можно больше, чтобы компенсировать задержку на отдых.

На глаз холмистая гряда имела длину около 10 километров, это было довольно много. Но действительно ли она столь длинна? В конце концов, успокаивал я себя, ты не раз бегал кроссы по 10 километров — частенько, не так ли? — и укладывался в 40 минут. И если раньше ты мог пробежать это расстояние за 40 минут, то сегодня должен будешь сделать это за 60 минут. Ведь наградой за победу будет твоя свобода. Поэтому представь себе, что просто бежишь марафон!

Наверное, это было дикое зрелище: кросс по гребню холмистой гряды, причем бегун обряжен в грязные лохмотья, босые ноги избиты в кровь. Вдобавок мне приходилось кособочиться, чтобы унять боль в простреленном плече.

«Ты должен сделать это… сосредоточься на беге… и беге… и только беге».

Несколько раз я был вынужден переходить на шаг. Примерно сотню метров я преодолевал быстрым шагом, чтобы восстановить дыхание и немного отдохнуть. Затем снова пускался бегом… это не должно занять более часа…

Но теперь, к сожалению, мне пришлось оставить спасительные холмы, и мой путь лежал вниз по склону. Впереди расстилалась широкая равнина, слегка снижающаяся в том же направлении, что и склоны холмов. Путешествие становится опасным, так как здесь меня будет легче захватить врасплох. Кроме того, время уже подходит к 7 утра, а на солнце нежелательные встречи становятся еще более вероятными.

И снова мои батарейки разрядились. Я хочу пить… есть… спать. До сих пор я не видел ни одной живой души. Надо быть осторожнее? Но что я могу сделать? Я безоружен, устал и голоден. Осторожность? Разумеется, осторожность — это добродетель, но голод и жажда всегда окажутся сильнее. Нужда делает нас беспечными. Немного слева в утренней дымке появляются два хутора. Я должен туда попасть…

На мгновение я останавливаюсь перед дверью сарая и осторожно оглядываюсь, дверь сама распахивается мне навстречу. Пусто! Здание разграблено дотла: ни припасов, ни инвентаря, ничего живого. Хотя, стоп! Крыса стремительно бежит из одного угла в другой. В сарае лежит большая куча кукурузных листьев. Я пытаюсь нашарить хоть что-нибудь в этой куче. Если бы там нашлась пара початков… да хотя бы горсточка зерен. Увы и увы… Я ничего не могу найти. Снова и снова я перебираю листья — ничего!

Внезапно я слышу сзади какой-то шорох. Несколько человек бесшумно крадутся мимо распахнутой двери к другому сараю. Русские или такие же голодные беглецы, как я? И они точно так же гадают: а кто там в сарае?.. Или это грабители, которые обыскивают хутор в поисках новой добычи? Я перебираюсь к следующему хутору и обшариваю его так же старательно. Кукурузные листья я перекладываю чуть ли не поштучно — ничего. Со вздохом разочарования я решаю: если уж мне не удалось найти никакой еды, тогда следует хотя бы отдохнуть. Я закапываюсь в большую кучу листьев и уже готовлюсь устроиться поудобнее, как до меня долетает какой-то новый шум. Рядом по дороге громыхает телега. На козлах сидит мужчина в высокой меховой шапке, радом с ним девушка. Если здесь девушка, мне не следует опасаться, и я выхожу им навстречу. Видя черную меховую шапку, я решаю, что мужчина — румынский крестьянин.

Я спрашиваю девушку: «Нет ли у вас чего-нибудь поесть?»

«Если вы согласитесь есть вот это…» — она достает из сумки несколько окаменевших сухарей. Крестьянин останавливает лошадь. И только сейчас до меня доходит, что я задал вопрос на немецком языке, и мне ответили тоже по-немецки.

«Откуда вы знаете немецкий?»

Девушка объясняет мне, что ушла из Днепропетровска вместе с немецкими солдатами и выучила язык, пока жила там. Теперь она хочет остаться вместе с румынским крестьянином, сидящим рядом с ней. Они бегут от русских.

«Но вы едете прямо им навстречу». — По выражению их лиц я понимаю, что мне не верят. — «Русские уже захватили город, из которого вы едете?»

«Нет. Это Флорешти».

Этот неожиданный ответ взбадривает меня. Город лежит на железной дороге Балта — Флорешти, которую я неплохо знаю.

«Скажи мне, девушка, остались ли в городе немецкие солдаты?»

«Нет, немцы уже ушли. Но там могут еще остаться румыны».

«Спасибо, и да поможет вам бог».

Я помахал рукой вслед удаляющейся телеге. Тут я спрашиваю себя: а не начнешь ли ты потом жалеть, что не реквизировал телегу? Но в тот момент это мне просто не могло прийти в голову. Ограбить таких же беженцев, как я сам… И не следует ли просто поблагодарить бога за избавление от опасности?

После того как возбуждение улеглось, меня ненадолго сразил припадок слабости. Последние 10 километров меня терзала невыносимая боль. Внезапно вернулись притупившиеся было ощущения, и безумно заныли истерзанные ноги, при каждом шаге в плечо вонзалась раскаленная игла. Я сталкиваюсь с потоком беженцев, которые везут на тележках жалкий скарб, который им удалось спасти во время панического бегства.

На окраине Флорешти два солдата стоят возле бруствера из мешков с песком. Немецкие мундиры? Еще через несколько шагов моя догадка подтверждается. Незабываемая картина!

Я кричу им: «Подойдите сюда!»

Они отвечают: «Что это значит: «подойдите»?! Да кто ты такой?»

«Я майор Рудель».

«Ха! Ни разу не видел такого майора».

У меня не осталось документов, но в кармане лежит Рыцарский Крест с Дубовыми Листьями и Мечами. Я достаю орден из кармана и показываю солдатам. Увидев его, унтер-офицер говорит:

«Ну вот, теперь мы верим».

«Где находится немецкая комендатура?»

«Нет, только штаб нашей части в здании ателье».

Разумеется, я пожелал туда отправиться. Они подхватили меня с обеих сторон и повели буквально под руки. Я уже не мог идти и просто волочил ноги. В штабе врач ножницами разрезает остатки рубашки и брюк и отдирает лохмотья, приклеившиеся к многочисленным царапинам. Он смазывает открытые раны на ногах йодом и перевязывает простреленное плечо. Во время этой процедуры я жадно проглатываю кусок колбасы. Наконец я прошу автомобиль, чтобы добраться до аэродрома в Балте. Там я надеюсь найти самолет, чтобы улететь прямо в свою часть.

Но доктор вдруг спрашивает: «А в чем вы намерены ехать? Мне нечего вам одолжить».

Жалкие остатки моей одежды разрезаны на аккуратные ленточки. Они завертывают меня в одеяло и в таком виде сажают в автомобиль. Мы останавливаемся перед хижиной, в которой размещается руководитель полетов.

Но кто это? Я вижу инженера своей эскадры лейтенанта Эберсбаха. Он открывает дверцу автомобиля.

«Лейтенант Эберсбах, командир передового подразделения 3-й эскадрильи, направляемся в Яссы».

За ним идет солдат, который несет кое-какую одежду для меня. Это значит, что из Флорешти позвонили в Балту и сообщили, что я прибуду на аэродром, мягко говоря, не одетым. Эберсбах случайно оказался в автобусе связистов, когда пришло это сообщение. Услышав, что чудом избежавший смерти командир прибывает в чем мать родила, он принял меры. Я забираюсь в Ju-52 и лечу в Рауховку, чтобы присоединиться к группе. Телефоны на аэродроме буквально раскалились, новость разлетается со скоростью лесного пожара. Повар эскадры Рункель уже ждет с тортом на руках. Личный состав группы построен, как для смотра, я вижу радостные лица. И я начинаю понимать, что родился заново, иногда случаются и такие чудеса. Жизнь снова вернулась ко мне, и эта встреча с товарищами стала самой драгоценной наградой за выигрыш самого трудного забега в моей жизни.