Танки часто несут на борту пехоту. В тех местах, где русские уже сталкивались с нашими атаками, при появлении самолетов пехотинцы предпочитали спрыгивать с танков, даже если те шли на большой скорости. Вероятно, они думали, что настал их час, и у них остались считанные секунды до начала нашей атаки. Иван предпочитал отражать атаку, стоя на твердой земле.

Во второй половине июля сопротивление германскому наступлению усилилось. Нашим танкистам приходилось разгрызать один орешек за другим, и темп наступления замедлился. Каждый день мы находились в воздухе с раннего утра до позднего вечера, поддерживая наши авангарды, которые продвигались на север через реку Псёл, чтобы наступать вдоль железнодорожного полотна, идущего из Белгорода.

Как-то утром во время подготовки к вылету нас захватило врасплох большое соединение штурмовиков Ил-2, которые незамеченными подкрались к нашему аэродрому на малой высоте. Мы поспешно взлетели в разных направлениях, кто как мог, чтобы побыстрее очистить аэродром. Однако многие самолеты остались на земле. Как ни странно, но ничего не произошло. Наши зенитки, прикрывающие аэродром, открыли бешеный огонь, и это, судя по всему, смутило Ивана. Мы могли видеть, как 20-мм зенитные снаряды отлетают от брони русских штурмовиков.

Этот самолет имеет очень мало уязвимых точек. Однако когда наши зенитчики использовали 20-мм бронебойные снаряды, им удавалось сбивать бронированных Иванов.

Совершенно неожиданно мы получили приказ перебазироваться в Орел, который находился на другой стороне Курского выступа, так как Советы начали там крупное наступление. Через несколько часов мы прибыли на аэродром к северу от Орла. Оказалось, что ситуация вокруг Орла примерно соответствует тем слухам, которые уже начали ходить по Харькову. Советы атаковали город с севера, востока и юга.

Наше наступление остановилось по всему фронту. Мы прекрасно понимали, почему это произошло. Высадка союзников в Сицилии и последовавший путч против Муссолини вынудил спешно перебросить наши лучшие дивизии в Италию и другие районы Европы. Очень часто в это время мы повторяли: лишь благодаря помощи западных союзников Советы все еще существуют как реальная боевая сила!

Август стал для нас жарким во всех смыслах этого слова. На юге шли ожесточенные бои за обладание Кромами. Во время одного из наших первых вылетов в этом районе со мной случилось довольно странное происшествие. Мы должны были атаковать большой мост, расположенный в этом городе. Когда я начал пикировать, одни русский танк поднялся на мост. Буквально секунду назад мост в моем прицеле был совершенно пустым. В результате, когда 500-килограммовая бомба попала в мост, танк находился как раз на полпути с одного берега на другой. А в результате и мост, и танк рухнули в реку.

ПВО русских в этом районе была необычно сильной. Через несколько дней в северном секторе западнее Волхова мой самолет получил прямое попадание снаряда в мотор. Шквал мелких осколков ударил мне в лицо. Сначала я решил было выпрыгнуть с парашютом, но кто скажет мне, куда в этом случае ветер унесет меня? Надежда на благополучное приземление была довольно призрачной, так как вокруг шныряли советские истребители Як. Однако я сумел удачно выполнить вынужденную посадку совсем недалеко от германских траншей. Пехотинцы, державшие там оборону, быстро вытащили меня, и через 2 часа я уже вернулся на свой аэродром.

Я немедленно взлетел на новом самолете и направился в тот же район. Для нас было совершенно обычным делом вернуться в то место, где тебя совсем недавно сбили. Это помогает избавиться от нерешительности и стереть неприятные воспоминания.

Мы находились почти в той же точке. Я набрал довольно большую высоту и увидел множество разрывов зенитных снарядов. Русские стреляли по нашим самолетам, и с высоты можно было легко обнаружить орудия по вспышкам выстрелов. Я немедленно атаковал их и приказал сопровождавшим меня самолетам сбросить бомбы на позиции русских батарей. Потом мы полетели назад. Я испытывал приятное чувство облегчения от мысли, что Иванам крепко досталось.

Русские самолеты совершали налеты на наши аэродромы в секторе Орла каждую ночь. Сначала мы спали в палатках, но потом перебрались в каменные здания на аэродроме. Возле палаток были вырыты щели. Мы собирались прятаться в них, если снова прилетят русские самолеты. Однако кое-кто из нас не просыпался даже во время воздушных налетов, так как за целый день полетов люди уставали слишком сильно, и им требовался хороший отдых, чтобы набраться сил, так как назавтра предстояла не менее изматывающая работа. Но в любом случае Иваны бомбили нас целую ночь напролет. Мой друг Вальтер Краус, который тогда командовал 3-й группой, был убит во время одного из таких рейдов. Он проходил переподготовку вместе со мной в резервной эскадрилье в Граце, так как ранее служил в разведывательной авиации. Он хорошо проявил себя как пилот пикирующего бомбардировщика и был одним из лучших командиров нашей эскадры. Он только что получил звание майора и был награжден Дубовыми Листьями. Мы горько оплакивали потерю друга, его смерть стала тяжелым ударом для всех нас. Как много таких же тяжелых ударов неумолимой судьбы нам еще предстоит перенести?

Я сдал командование 1-й эскадрильей и вместо нее получил 3-ю группу. Я знал ее достаточно хорошо, ведь именно в ней я служил в должности инженера эскадрильи. Конечно, в ней появились новые люди, но я был знаком с ними, так как несколько раз посещал это подразделение. Было совсем нетрудно привести их в надлежащую форму, так как там служил майор Беккер. Мы прозвали его «Фридолин». Он знал абсолютно все на свете. Беккер стал для наземного персонала эскадрильи отцом и матерью. Медицинская служба находилась в руках штаб-арцта Гадерманна, который тоже был другом и советчиком всех, кто служил в эскадрилье. Поэтому командование 3-й группы напоминало дружную семью, в которой царит дружба и взаимопонимание, а приказы отдаются и исполняются вместе. В воздухе нам не требовалось никаких дополнительных тренировок, так как во время боевых вылетов я часто вел и эту эскадрилью.

Именно здесь я вскоре совершил свой 1200-й боевой вылет. Меня сопровождала истребительная группа, в которой по странному стечению обстоятельств служил известный лыжник Енневайн. В перерывах между вылетами мы вспоминали наши родные горы и, разумеется, лыжные походы. Енневайн не вернулся после одного из совместных вылетов с моей эскадрильей и был объявлен пропавшим без вести. Вероятно, его самолет получил попадание, так как, по свидетельствам товарищей, он передал по радио: «Попадание в мотор, я ухожу в сторону солнца». Однако в это время солнце находилось почти точно на западе. Он выбрал самый невыгодный путь отхода, так как Советы прорвали нашу линию фронта и сейчас наступали с востока на запад. Поэтому, если Енневайн полетел на запад, он должен был оказаться прямо над прорвавшимися советскими танками и, судя по всему, он сел на территории противника. Если бы он уклонился всего на несколько километров к югу, то легко мог добраться до наших войск, так как брешь в линии фронта была очень узкой. Но в Орле нас продолжали преследовать несчастья. Вместе с командиром 9-й эскадрильи стрелком летал обер-лейтенант Хорнер. Он был награжден Рыцарским Крестом и был одним из самых старых офицеров нашей группы. Их самолет был поврежден зенитным огнем северо-западнее Орла и круто пошел к земле. Потом «Штука» грохнулась на ничейной территории на склоне маленького оврага. Сначала я думал, что пилот совершил вынужденную посадку и может остаться жив. Однако после того как я несколько раз пролетел над разбитым самолетом, я заметил, что люди в кабине не двигаются. Наш медик отправился туда и с помощью пехотинцев добрался до самолета. Но было уже поздно — экипаж погиб. Вместе со священником он предал тела земле, и еще два наших товарища обрели вечный покой.

В следующие несколько дней нашей эскадрилье было не до разговоров, только по служебным делам. Горечь тяжелых утрат чуть не раздавила нас. Почти то же самое происходило и в других подразделениях. Во время одной из утренних атак позиций советской артиллерии к востоку от Орла вместе со мной полетела 1-я группа. 2-й эскадрильей командовал обер-лейтенант Якель. Он стал прекрасным летчиком и в совершенстве овладел фигурами высшего пилотажа. Когда он замечал вражеский истребитель, то неизменно бросался в атаку, хотя противник превосходил его в скорости и огневой мощи. Уже на Кубанском фронте он заставил всех нас долго смеяться. Он всегда считал, что его Ju-87 летает очень быстро, и если дать полный газ, то все остальные быстро отстанут. Это весельчак довольно часто сбивал вражеские истребители. Он напоминал оленя, который ревет, вызывая соперника на бой. И когда тот появляется, олень бросается на него, опустив рога. Якель стал настоящей душой эскадрильи. Он мог, ни разу не повторившись, травить анекдоты с 9 вечера до 4 утра. В его репертуар входили несколько баллад, таких как «Бонифациус Кизеветтер».