XXI Он избегал реки; меж юношей румяных Одежды не снимал: по-женски кожей бел, Стыдом томился он средь загорелых тел, Избытком буйных сил и счастьем жизни пьяных. Он не делил их чувств порывистых и рьяных; Когда друзья при нем итог любовных дел Сводили, хвастаясь, – как дева, он краснел И жарко вспыхивал при шутках грубо-пряных. Но также не жил он и прежнею мечтой О девах с их земной доступной красотой, В девическом кругу застенчив стал и робок; Его не жгли глаза с истомной темнотой, И тело женское, прильнувшее бок о бок, В нем не будило чувств дразнящей теплотой. XXII Нет в женщинах того, к чему он грезой зван. Их шепот не таит былого обаянья. Бездушна и мертва, как мрамор изваянья, Их тела красота, а страсть их – лишь обман. Они тревожат боль его сердечных ран, Даров его любви ища, как подаянья; И обещанья их, мольбы и настоянья Доходят до него как будто сквозь туман. Он безответно-глух на жалобы и слезы… Когда ж к его губам уста, алее розы, Пытаются прижать живые лепестки, Тогда встревоженно, как пред лицом угрозы, В нем сердце мечется… Так от людской руки. Свернувшись трепетно, дрожат листы мимозы. XXIII Одна… одна нашлась… В ней, в облике богини, Нарциссу грезилась родная красота: Те ж чистые черты, и гордые уста, И золото кудрей, и взор, как небо, синий. Слилась с божественной гармониею линий В ней сердца жаркого живая простота; В ней целомудрие, как лилий чистота, Сроднялось с чувственным дыханием теплыни. Как будто новый мир для юноши возник: И он в него вступил, души своей тайник Безумием надежд бесстрашно украшая… Как юность в ней светла! Как свеж желанный лик! Как расцвела она, сестра его меньшая, И телом, и душой его живой двойник! XXIV Она, в себе, как брат, раздвоенность тая, Откликнулась ему струною двоезвучной; Ей было средь мужчин томительно и скучно, И стыдно быть меж жен нагою у ручья. Она пришла к нему свободная, ничья, И скоро дружба их связала неразлучно. Нарцисс, как брат, был горд ее стрельбою лучной И ловкостью мужской в метании копья. Она была легка, проворна и упруга, Умом находчива, не ведала испуга, Надежный друг в труде охотничьих утех, – А в светлые часы беспечного досуга В уединении, в тиши, вдали от всех, Она была его бессменная подруга. ПЕСНЬ ПЯТАЯ Любовь XXV Охотились они от проблеска денницы До ранних сумерек; всё вглубь, в лесную сень За злобным вепрем шли; нередко целый день В полях окрест их вел пахучий след лисицы. От острого копья из опытной десницы Не уходил кабан, не ускользал олень; А оперенных стрел заточенный кремень Пронзал, как жало, грудь парящей дикой птицы. Потом для отдыха под тенью, у ствола Садилась девушка и бережно брала Нарцисса голову на теплые колени… Отрадно нежила лесная полумгла, И сладостный разлив дремотности и лени Истомно сковывал усталые тела. XXVI Вслед дружбе – новых чувств пришла для них пора… Любовь согрела мир их тайного сближенья. Нарцисс таил души мятежные движенья, Но сердцем женщины читала их сестра. Так зажигались дни и гасли вечера… И с каждым днем росла взаимность притяженья, И каждый вечер слал иные постиженья Того, что не было отгадано вчера. Напрасно над собой бессильные победы Одерживал Нарцисс… Всё чаще для беседы Они искали слов, запретных дум полны… А древние дубы, как благостные деды. Их звали в тень свою, и с темной вышины Мигали ласково им звезды-сердцеведы. XXVII Сбылось. Весенний день увлек их на скитанья. И рядом шли они по роще у реки. Душистый ветер дул; как призраки, легки, Бегущих облаков менялись очертанья. И также призрачно сменялись их мечтанья… В пожатьи замерли две чуткие руки, Как от одной души к другой – проводники Не выразимого словами трепетанья. Живил по-вешнему земли воскресшей дух: Деревья нежились, одеты в первый пух… Вес млело радостно… Но сердцу было грустно… У стада овчего наигрывал пастух На тонкой дудочке, и в песне безыскусной Неясная печаль жила, чаруя слух. XXVIII И оттого ль, что был так ясен кругозор И так мечтательны заманчивые дали, Но чувства тайные томленья и печали Рвались безудержно на волю, на простор… Расторглась сдержанность, и вспыхнул разговор, Непредусмотренный, задуманный едва ли… Сказалось вдруг всё то, о чем они молчали, Всё то, чего открыть не смели до сих пор. Правдив язык любви… И было так нетрудно В словах доверчивых признаться обоюдно, Как мучит внутренний загадочный разлад, Как одиночество и жажда страсти чудной, Безвольных, их влекут друг к другу наугад, Как хочется любви отдаться безрассудно. |
