XIV Красавицы спешат ему наперерыв Вниманье расточать… Но ни посул лобзанья, Ни в знойном шепоте намек иносказанья Его не трогают. Нарциссу чужд порыв. Встречая холодом двусмысленный призыв Нескромных юношей и женские терзанья, Он отвергает все мольбы и притязанья, Надменным гордецом в Беотии прослыв. Никто не разгадал, что лжет такая слава, Что холод видимый – лишь внешняя оправа, Что сердцу чуткому огонь любви знаком, Что грудь Нарцисса жжет желания отрава, Что страсть в нем говорит нездешним языком, В вулкане дремлющем – клокочущая лава… ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ ЛИК В РЕКЕ XV Таков ли был Нарцисс еще совсем недавно?! Кудрявым отроком в кругу отроковиц, Восторженно ценил он прелесть свежих лиц И к юным девам льнул с искательностью явной. Изгибы стройных тел любил в их пляске плавной; На них – в любви еще несмелых учениц – Бросал горящий взор из-под густых ресниц, Искал улыбки их, по-женски своенравной. Средь игр и танцев им он отдавал досуг, Всех одинаково умел пленить… Но вдруг Выискивал одну избранницу средь сверстниц… И, в сердце затая непрошеный испуг, Шептала девушка в кружке подруг-наперсниц О том, что нашептал Нарцисс, прекрасный друг. XVI Так было. Но прошло… Однажды, в летний зной, Настигнув кабана в преследованьи яром, Испить припал Нарцисс к реке под крутояром. Где свеж и бархатист был берег вырезной. И вот – его лицо пред ним в воде сквозной: В румянце трепетном горящее пожаром, Оно, не тронуто обветренным загаром, Светилось нежною девичьей белизной. Лучистый взор мерцал за темным окаймленьем Изогнутых ресниц; воздушным обрамленьем Дрожало золото кудрей вокруг чела… Смотрел… смотрел Нарцисс с невольным изумленьем… И долгий-долгий миг душа его жила Тревогой смутною и сладостным томленьем. XVII Он лик иной узнал в себе самом мгновенно И понял, что души мечтательный покой Утрачен навсегда… С влюбленною тоской Он этот лик таил на сердце сокровенно. Он видел в снах его. Им грезя вдохновенно, Он только этих глаз искал в толпе людской, И негу этих губ со страстностью мужской, Весь замирая, пил мечтою дерзновенной. И вот он въявь пред ним живет в струях реки: Нарцисс и этот лик – как братья-двойники, Как будто надвое в себе Нарцисс расколот… Во сне иль наяву?.. Как сладко от тоски!.. А сердце жаркое в груди стучит, как молот… Протяжный звон в ушах… И бьется кровь в виски… XVIII Не Рок ли присудил Нарциссу повстречать Свое лицо в тот день?.. От малых лет недаром С тревожной памятью о предсказаньи старом Его от этого остерегала мать! И, странный образ тот похитив, словно тать, Он обладал теперь опасным тайным даром: Мечта, двуликая двуполой жизни жаром, Отметила его, как жгучая печать. Соблазнами дразня прозревшие зеницы, Виденье отрока с душой отроковицы В нем жило бытием второго естества, И, словно вырвавшись из замкнутой темницы, Немолчно предъявлял ему свои права Тот призрак двойника… Иль, может быть, двойницы?!. XIX Раз нимфа – видел он – в беспамятстве, без звука Стремглав промчалась в лес, в лучах луны светла, Как серебристая и быстрая стрела, Слетевшая с дуги натянутого лука. Пронесся хриплый крик; звенела тишь от стука Раздвоенных копыт… Похожий на козла, Сатир преследовал беглянку… И была Она застигнута в тени густого бука. Захватчик не внимал беспомощной мольбе… Недолго длился бой… И в лунной ворожбе Нарцисс, свидетель тайн, в душе сплотил два мира: Он сознавал, томясь, что пережил в себе Мужское торжество победного сатира И трепет женщины, осиленной в борьбе. ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ Сестра XX Подавлен и смущен, Нарцисс страдал с тех пор, Как язвой, внутренним недугом нестроенья, Не мог в себе самом найти успокоенья И кончить двух естеств бессмысленный раздор. Зато… по временам… всё чаще… тщетный спор Чудесно замирал… Тревога раздвоенья Сменялась тишиной… И, полный упоенья, Он новой жизнью жил, но тайно, словно вор. Он, с призраком своим сживаясь в образ слитный, Впивал любовь. Но в ней, как голод ненасытный, Усладой острою не исчерпалась страсть… Кто б это мог понять?!. И он таился, скрытный, Чтоб тайны роковой не посягнул украсть, Случайно вторгнувшись, похитчик любопытный. |
