Поскольку механизированные бригады имели гораздо более сильную пехотную составляющую, нежели танковые корпуса, утрата 5-го механизированного корпуса тяжело сказалась на положении Кравченко. Некоторым утешением для него стала передача армии 47-го стрелкового корпуса в составе двух стрелковых дивизий, на подходе были и другие подкрепления. В пределах нескольких дней должна была прибыть и занять оборону в районе Рыжановки 2-я гвардейская воздушно-десантная дивизия. Но окажется ли оборона Кравченко достаточно устойчивой, зависело прежде всего от того, какие подкрепления сможет направить против его танковой армии немецкое командование. Он уже знал о прибытии передовых отрядов немецкой 17-й танковой дивизии. На подходе могли быть и другие танковые дивизии[143].
40-й армии генерала Филиппа Федосеевича Жмаченко был выделен сектор обороны справа от 6-й танковой армии, к западу от села Кобыляки. Его дивизии были сильно растянуты: четыре из них, прикрывавшие район восточнее Охматова, имели в среднем по 11 километров обороняемого фронта, хотя Жмаченко был воодушевлен тем, что каждой дивизии немцев, противостоявшей ему, приходится оборонять примерно вдвое больший участок[144].
Ватутин и Конев решили организовать оборону фронтом на юг, несмотря на то что недалеко находились заманчивые цели для наступления. В частности, всего 55 километров от позиций 6-й танковой армии оставалось до Умани, в которой практически не было немецких частей, способных остановить советский удар. Умань была весьма важным для немцев транспортным узлом, а кроме того, в ней находилась важная авиабаза. Эта авиабаза играла первостепенную роль в организации снабжения окруженных под Корсунем частей по воздуху. Это была очень заманчивая цель, и может показаться удивительным, что советские войска не воспользовались возможностью овладеть Уманью. Но не следует забывать, что за исключением Сталинграда операции на окружение никогда не были сильной стороной Красной армии. Поэтому начни она наступление на Умань, скорее всего, либо немцы прорвали бы фронт окружения, либо советские наступающие части были бы остановлены. В некоторых подобных случаях вырвавшиеся вперед советские танковые части оказывались уничтожены. Зная о подобном опыте, советские генералы имели веские причины для осторожности в своих действиях.
Имелись и другие факторы, которые могли повлиять на их решения. И 5-я гвардейская, и 6-я танковые армии уже 28 января были растянуты на обширном пространстве. Советские командующие просто не имели под рукой значительных сил, чтобы продолжить наступление в направлении Умани, и, кроме того, не могли быть уверены, что у немцев не имеется в распоряжении достаточно сил для остановки их продвижения.
Изменчивая погода, череда снегопадов, дождей и оттепелей, должна быть тоже принята во внимание как аргумент против советского наступления на Умань. Могло оказаться, что войска завязнут на дорогах именно тогда, когда они будут отчаянно нужны на каком-либо участке. Учитывая все эти факторы, решение советского командования оставить войска в обороне фронтом на юг было осторожным, но разумным, особенно если оно основывалось на преувеличении численности окруженной немецкой группировки. Таким образом, Ватутин и Конев выделили силы, которые считали достаточными для удержания внешнего фронта окружения, и постарались как можно скорее сократить размеры «мешка».
Имея 40-ю, 53-ю, 5-ю гвардейскую танковую и 6-ю танковую армии на внешнем фронте окружения, для сжатия кольца Ватутин мог задействовать 27-ю армию, а Конев — 4-ю гвардейскую и 52-ю армии. Изначально ни 27-я, ни 52-я армия не были особенно сильными. 4-я гвардейская армия, безусловно, была самой многочисленной — она 29 января имела в своем составе семь дивизий, тогда как в двух других армиях было по три дивизии[145].
Но сам по себе факт наличия дивизий — совсем не то же самое, что наличие дивизий в нужном месте. Утром 29 января основные силы 4-й гвардейской армии продвинулись недалеко от исходных позиций, которые она занимала 25 января, а 52-я армия вообще не имела продвижения. Район, в котором наступала 5-я гвардейская танковая армия, все еще не был полностью взят Красной армией под контроль, а это, по сути, означало, что большей части войск, выделенных для организации внутреннего фронта окружения, придется с боями создавать требуемый контур «мешка».
Войска Ватутина добились большего успеха. 27-я армия вышла к окраинам Стеблева и Шендеровки, а следовательно, почти треть расстояния, разделявшего 1-й и 2-й Украинские фронты, уже была позади. Однако трудности снабжения наступающих частей горючим, боеприпасами и другими необходимыми материальными средствами, а также тот факт, что 27-я армия в это время располагала только двумя дивизиями в этом секторе, исключали для 1-го Украинского фронта возможность глубокого продвижения на юго-восток. Поэтому армии Конева обязаны были развивать наступление.
Как мы уже видели, 27 января немецкая 11-я танковая дивизия сумела отрезать 20-й и 29-й танковые корпуса от основных сил фронта на востоке. Ротмистров приказал обоим корпусам продолжать наступление на Звенигородку и направил на восстановление коммуникаций с ними 18-й танковый и 5-й гвардейский кавалерийский корпуса. Первую попытку двух советских корпусов выполнить это задание 28 января вряд ли можно назвать успешной. Им удалось пробить бреши в немецкой обороне, но, конечно, было бы преувеличением говорить, что им удалось восстановить коммуникации.
Прибытие существенных советских подкреплений в итоге изменило баланс сил[146]. 29 января советский нажим на район Турия — Писаревка усилился, даже хотя 1-й батальон 26-го танкового полка удержался на высоте 205,4 западнее Писаревки и вел огонь по советским танкам и другим подразделениям, стремившимся пробиться на запад. Немецкие танки нанесли им существенные потери, но и «Пантеры» получили много попаданий, хотя лишь один танк был потерян безвозвратно. В конце концов немецкому командованию пришлось признать, что советская оборона в районе Капитановки стала слишком сильной. В разговоре с Вёлером фон Форман предложил временно разделить 14-ю танковую. Ее 108-й моторизованный полк был уже отрезан севернее Капитановки, и фон Форман считал целесообразным подчинить другой моторизованный полк 3-й танковой дивизии, которая расширила бы свой фронт на запад. Танковая боевая группа 14-й танковой дивизии должна была занять место 11-й танковой дивизии, которая, в свою очередь, смещалась дальше на запад, пытаясь отрезать советские передовые части ударом западнее Турии. Вёлер согласился с фон Форманом, который быстро направил соответствующие указания командирам дивизий. Немцы также отвели танки 11-й танковой дивизии, занимавшие позиции между 1-м батальоном 26-го танкового полка и боевой группой фон Брезе.
Постепенно расчищая под Капитановкой коридор к своим передовым группам, Конев размышлял, как эффективнее использовать имеющиеся силы. 18-й танковый корпус, который сражался на южной стороне коридора, должен был продвигаться вперед, чтобы соединиться с остальными частями 5-й гвардейской танковой армии. 5-й гвардейский кавалерийский корпус был направлен на северо-запад для создания плотного кольца вокруг двух окруженных немецких корпусов. Этот маневр был важным шагом к сжатию отрезанных немецких войск[147].
Когда «бутылочное горлышко» было прикрыто, гвардейцы-кавалеристы должны были двигаться на Шполу, чтобы, достигнув города, повернуть на север. Между Капитановкой и Шендеровкой существовал большой промежуток, где у каждой из сторон были лишь разрозненные группы. Это создавало одновременно и проблемы, и возможности. Если бы немцам удалось собрать сильный кулак из боеспособных сил двух окруженных корпусов, они могли бы прорвать кольцо. С другой стороны, если бы советские войска воспользовались слабостью немецкой обороны на этом участке, они могли бы ударить на Корсунь и, возможно, рассечь окруженную группировку на части, что было подходящей задачей для кавалерии. У гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора Селиванова марш до Шполы занял бы два дня, но, учитывая почти не меняющуюся обстановку, рассечение котла было заманчивой целью для советского командования[148].
