И вот Азрет сбирается в дорогу.
Душа его тревогою горит.
— Не будь мальчишкой, подожди немного,—
Азрету старший фельдшер говорит.—
Метет буран. Хоть вылези из кожи,
Не одолеешь ночью высоты,
И никому помочь уже не сможешь.
Когда погибнешь под обвалом ты.
— О нет, Омар, я все ж пойду!
Иначе Как посмотрю я завтра на рассвет?
Я горец по рождению, и, значит,
Мне в малодушье оправданья нет.
Ведь мой отец на Ленинградском фронте
О том не думал в свой последний час,
Что упадет в бою однажды в землю мертвым,
А выполнял своей земли приказ.
И я пойду! Иначе я гордиться
Не вправе буду именем отца.
Героя сыну трусить не годится.
Уж лучше в пропасть — честно, до конца.
Пускай уж лучше ледяные камни —
Не тяжесть страха — давят сердце мне.
Судьбой своей я вечно буду равным
С отцом своим на милой стороне.
— Иди, Азрет! — сказала мать Азрету.—
Будь как отец. — А на своем веку
Мать сто мостов прошла по белу свету,
Решимости не обронив в реку.
Она могла увидеть сына мертвым.
Но трусом видеть сына не могла.
О женщины, вы в нас вселяли твердость,
В наш трудный век она не подвела.
И мать Азрета в этот вьюжный вечер
Накинула чернее ночи шаль,
И вместе с шалью ей легла на плечи
Тяжелым камнем новая печаль.
— Иди, Азрет! — Но смутную тревогу
Не выдало спокойное лицо.
И сын ушел в последнюю дорогу,
И буря снегом замела крыльцо.
— Иди, Азрет! — И сын ушел из дома,
Как уходил отец в последний раз.
А мать смотрела на очаг знакомый,
В тревоге смутной не смыкая глаз.
О матери и жены, — видно, чище
Нет наших душ, что вырастили вы.
Что наша жизнь без мужества? Кладбище.
Сад без плодов. Деревья без листвы.
За нами сыновья идут по следу
Сквозь бурю века, не жалея сил.
Без гибели храбрейших нет победы,
Нет жизни без заснеженных могил.
Простите нас за то, что в стынь и слякоть,
Встречая смерть от пули и клинка.
Мы вас в тревоге заставляем плакать.
А жизнь идет. Дорога далека.
Валится снег. Густой туман клубится.
Заводит ледяную карусель.
Ущелье воет раненой волчицей.
Ломает крылья белая метель.
Свистит метель над снежным перевалом.
Сплошная тьма — ни тропок, ни дорог,
О, сколько, буря, путников бывалых
Над пропастью ты сваливала с ног!
Азрет идет. Бураном лед обколот,
И рваные осклизли острия.
Попеременно то огонь, то холод
По телу пробегают, как струя.
Идет Азрет, как ходят в штыковую,
По осыпи сползающей, на склон.
А буря бьет в упор, напропалую,
Орудиями с четырех сторон.
Язык обвала слизывает тропы,
И режет снегом ветер боковой.
Уступы неприступны, как окопы.
Здесь, может быть, трудней, чем в штыковой.
Здесь каждый шаг — как под смертельным дулом.
Как под прицелом темной пустоты.
Обвалом снежным камни повернуло,
Они ползут, как танки, с высоты.
Идет Азрет. Ползет. Как ледорубом,
Цепляется руками за скалу.
В отчаянье прикусывает губы
И вновь сползает в ледяную мглу.
И снова вверх. И кажется, что прорван
Сегодня ад и выпущен на свет,
И снег валит, клубится снега прорва.
Грохочет тьма. Вперед дороги нет.
Ни огонька. И темнота как тина.
Слабеет в напряжении рука.
«Назад!» — грохочет снежная лавина.
«Иди, сынок! — звучит издалека. —
Я голову дыханьем отогрею,
Я поцелуем лед сниму с бровей,
К груди своей прижму тебя. Скорее,
Смелее поднимайся, не робей!
Не бойся только. Сердце мое рядом,
С тобой сейчас. И, видишь, впереди
Твоя дорога материнским взглядом
Освещена над пропастью. Иди!»
Азрет встает. Идет вперед. И снова
Нащупывает выступы нога.
А мать сидит и смотрит на багровый
Огонь мерцающего очага.
«Не дай, аллах, погибнуть сердцу сына,
Как я не дам погаснуть очагу».
Ревет буран. Туман клубится синий.
Качается вселенная в снегу.
Подбрасывает мать в огонь поленья,
И веселей огонь запировал.
Ползет Азрет по каменным ступеням,
По осыпи скользя, на перевал.
Сжимаясь, пальцы на ветру немеют,
Тяжелым снегом застилает взгляд.
Дышать труднее. Губы леденеют,
И ноги, непослушные, скользят.
Ни дерева, ни камня. Мир закован.
Куда ни ткнись — свистящий снег и лед.
Азрет на миг позабывает, кто он.
Где он, куда сейчас идет.
«Иди назад!» — наотмашь хлещет ветер,
Пронзительною злостью обуян.
И кажется, что все пути на свете
И все дороги схоронил буран.
